— Сомневаюсь, генерал. Чтобы изменить Германию, одного только потепления не хватит.
Штюльпнагель пронзил его острым взором, откашлялся и жестом пригласил идти. Мог бы и не беспокоиться — вокруг не было ни души.
— Наши общие друзья сообщили мне, что вам случалось не исполнять приказы.
— Мне больно в этом признаваться, генерал. Я родом из семьи потомственных военных и боюсь, что мое поведение позорит моих славных предков. Если мне позволено будет уточнить, я отказался повиноваться нашему вождю, руководствуясь благом Германии.
Штюльпнагель вздохнул.
— Проклятье! Ведь и я принес ему ту же присягу, что и вы. — Генерал кивком головы указал на Люксембургский дворец, расположенный в центре садов. — Мы с вами плетем заговоры под самым носом люфтваффе.
Несколько мгновений они шли молча.
— Признаться, генерал, в Париже я ощущаю себя ненужным, — не выдержал Килиан.
— Каждому из нас отведена своя роль. Наши соратники выжидают благоприятной возможности. Мы сошлись на том, что она представится летом, в Растенбурге.
— Но почему в Польше? Почему бы не ударить в Берлине?
— Последнее время Гитлер там почти не бывает. Когда не отсиживается в «Вольфсшанце» в Пруссии, то отправляется в Баварию, в замок Бергоф. Но главный приз все-таки Берлин. Захватим его — захватим и всю Европу. Тогда-то и необходимо, чтобы в Париже нашлись такие люди, как мы с вами. Будьте готовы действовать.
— Когда, генерал?
— В июне, возможно — в июле. Придется срочно мобилизовать людей, чтобы уничтожить отряды Гиммлера.
— Уж коли на то пошло, неплохо бы за компанию прикончить и его, — мрачно заметил Килиан.
— Если мы достигнем цели, то второму самому ненавистному человеку в Германии тоже придется умереть.
— А кто войдет в правительство?
— Полковник, со всем уважением, не волнуйтесь об административных вопросах. Мы с вами в этой битве — солдаты. Поверьте, операцию планируют нужные люди.
— Да, генерал.
— В Париже можете доверять подполковнику фон Хофакеру и мне, а больше — никому. Идемте, проводите меня до ворот. — Несколько шагов они прошли в молчании, а потом генерал продолжал, понизив голос: — Как только из Берлина сообщат, что задействован план «Валькирия», мы немедленно свяжемся с вами.
— «Валькирия»? — недоуменно переспросил Килиан.
— Гитлеровские спецотделения особой охраны. Предназначены на случай чрезвычайных ситуаций для сохранения структуры командования. Наши единомышленники планируют использовать «валькирий», чтобы взять в свои руки власть в Берлине и нейтрализовать гиммлеровский сброд, что позволит не только арестовать фашистскую верхушку, но и вывести из строя СС. — Голос генерала понизился до еле слышного шепота. — К тому времени тело Гитлера уже остынет, и мы назначим своего канцлера. Новое правительство начнет переговоры о немедленном прекращении боевых действий. — Дойдя до ворот, генерал остановился. — Вам предстоит взять на себя командование в Париже и создать единую сеть по всей Франции. Помимо гестапо и СС, вам придется иметь дело с местной милицией. Очень на вас в том рассчитываю.
Они пожали друг другу руки. Говорить больше было не о чем. К себе в кабинет Килиан вернулся с блаженной улыбкой на лице.
Ближе к полудню на коммутатор поступил звонок от секретаря криминальной полиции фон Шлейгеля из гестапо. У Килиана перехватило дыхание. Точно дурное предзнаменование какое-то.
— Полковник Килиан?
— Да. Чем могу служить, фон Шлейгель?
— Возможно, это я смогу оказать вам услугу.
— Не очень понимаю, чем гестапо способно помочь в работе с духовенством.
— Ваша работа тут ни при чем, полковник.
Килиан молчал. В висках бешено стучала кровь.
— Полковник? Я в Париже проездом, направляюсь в Аушвиц, один из концентрационных лагерей в Польше, но до меня дошла кое-какая информация, которая может вас заинтересовать.
— Концентрационный лагерь? — Килиан рассмеялся, но без тени веселья. Его мутило при одном упоминании этих лагерей — год назад он выяснил истинное их предназначение, и с тех пор это не давало ему спать по ночам. Еще одна причина, по которой Гитлер должен умереть. — Лагеря меня совершенно не интересуют, — осторожно добавил он. — Вы упомянули услугу?
— Это касается некой особы, в обществе которой вас видели.
В тоне его Килиану послышалось насмешливое лукавство. Презренный тип!
— Назовите уже имя, и дело с концом! У меня нет времени на пляски вокруг да около.
В голосе его собеседника ощущалась гаденькая ухмылка.
— Ее зовут Лизетта Форестье.
Килиан ошеломленно промолчал.
— Надо понимать, вы прекрасно поняли, о ком идет речь? Немного поболтав с Эйхелем, я узнал, что вы выводите ее в свет?
— Я ее едва знаю… — недрогнувшим голосом заявил полковник.
— Именно. В том-то вся и опасность, — охотно поддержал фон Шлейгель.
— Фон Шлейгель, если вы хотите что-то сообщить мне о мадемуазель Форестье, буду признателен, если вы так и сделаете. У меня скоро встреча.
— Ничего особенного, полковник. Просто дружеский звонок от одного верноподданного немца другому. Мне довелось встретиться с мадемуазель Форестье в минувшем ноябре, и у меня не было причин ее задерживать, хотя на юге она водила компанию с сомнительными личностями.
— Вы ее арестовали?
— Нет, что вы, — лениво ответствовал гестаповец. — Скорее «ненадолго задержал».
— С кем она была?
— С Лукасом Равенсбургом. Слышали о таком?
— А что, должен?
— Не обязательно. Но если вдруг с ним повстречаетесь, советую быть начеку.
— Кто он?
— Ее жених. — Фон Шлейгель смачно поцокал языком. Цок подействовал на Килиана, точно пуля, раздирающая плоть. — Вы в курсе, что она помолвлена?
Килиан закрыл глаза. Карандаш в его руке с треском сломался.
— Почему это должно меня интересовать? — осведомился полковник ровным голосом, сам себе поражаясь.
— Да я так, к слову упомянул.
— И за что вы задержали мадемуазель Форестье и ее жениха?
— Равенсбург подходил под описание одного подозреваемого, опасного партизана.
— Вы не следите за ней?
— Официально — нет.
— А неофициально?
— Дело вышло из-под моей юрисдикции, полковник. Завтра я покидаю Париж, отдохну в Швейцарии перед тем, как ехать в Краков.
— Приятного отдыха, фон Шлейгель, — промолвил Килиан, стараясь не выдавать обуревающих его чувств.
— Если мне вдруг доведется повстречать фрау Фогель, передать ей от вас привет?
Кровь в жилах Килиана превратилась в лед. Поднеся руку к нагрудному карману, он услышал обнадеживающее похрустывание неотправленного письма.
— Ума не приложу, с какой стати вас интересует мое былое увлечение.
— Ах, полковник, нас интересуют все отношения и все связи.
Итак, гестапо знает всех его знакомых. Наверняка фон Шлейгель запугивает его, намекает, что в мгновение ока полковник может оказаться под наблюдением. Килиан еще не отправил письма.
— Мы с Ильзой не виделись семь лет, но, разумеется, передайте ей мои наилучшие пожелания, — сказал он, призвав на помощь всю свою светскость.
— Непременно передам. Всего хорошего, полковник. Хайль Гитлер!
Килиан не смог заставить себе ответить той же фразой и повесил трубку, обрывая связь. В воздухе носились отзвуки голоса фон Шлейгеля.
Люк с Лизеттой проснулись в полдень. Некоторое время оба лежали молча. Люк заговорил первым:
— Не хочу тебя отпускать.
— Тебе уже пора? — прошептала Лизетта, поглаживая его по плечу. — Мне понравилось просыпаться вот так, в обнимку с тобой.
Он вздохнул.
— Как бы мне хотелось остаться! Но это опасно для нас обоих. Кстати, к моему следующему приходу ты должна быть готова к отъезду.
Лизетта вздохнула. Она ждала подобного заявления, иначе Люк не явился бы к ней.
— Как ты попал к Килиану в шоферы?
— Я верноподданный немец, после ранения верно служу рейху. Меня зовут Кристиан Леве.
— Даже не спрашиваю, как ты сумел к нему подобраться. Чего ты хотел добиться?
— Послушай, Лизетта, — нежно проговорил он. — Я делал все для того, чтобы не выпускать тебя из виду, охранять тебя. Понимаешь, сейчас твое лондонское задание утратило смысл.
Лизетта во все глаза уставилась на него.
— Да ты…
— Ревную?
— Я хотела сказать — злишься на меня.
— Я не успел толком объяснить. — Он свесил ноги с кровати. — Ты здесь в изоляции и много о чем не знаешь. Мы получили новые планы. Все силы брошены на помощь вторжению с севера.
Она пожала плечами.
— Хм, его уже сколько лет обещают!
— Похоже, дождались. Бойцы Сопротивления готовятся ко дню высадки. Слежка за офицерами потеряла всякий смысл.
— Я получаю приказы из Лондона.
Люк с большим трудом сдержался.
— К броску через Ла-Манш готовится миллион американских солдат. Твои донесения из Парижа про одного-единственного немца никому не нужны.
Она рассерженно отвернулась.
— Говори что хочешь, но я свое задание без особого распоряжения не оставлю.
— Все переменилось, — сказал Люк, одеваясь. — Полученные тобой сведения не изменят того, что в ближайшие недели состоится наступление, предназначенное прорвать оборону врага. Радиоэфир полон сообщений. — Натянув брюки, он принялся застегивать пуговицы. — Союзники мобилизовали всех. — Он сел на кровать и взял Лизетту за плечи. — Ты можешь попасть под перекрестный огонь. Покатится немало голов. Кто знает, что произойдет, если Килиан обнаружит твое предательство. Я скорее умру, чем отдам тебя в руки гестапо. — Он хмуро усмехнулся. — Ты хочешь моей смерти?
— Он не отдаст меня в лапы гестапо.
— Не будь наивной! Он никогда не поставит тебя превыше долга и родины. — Люк с изумлением вгляделся в лицо возлюбленной. — Не может быть! Ты именно так и считаешь?
Лизетта вывернулась из его рук.
— Я не знаю, что думать, — простонала она. — Я так и не поняла, зачем ты здесь.
— Чтобы вытащить тебя, — честно признался Люк.