созданных засекреченной сферой. Это значит, что, даже когда в публично известной мединдустрии находятся хорошие врачи, исследователи и ученые, которые хотят решить существующие проблемы, им целенаправленно препятствуют. Им отключают зеленый свет; они не получают поддержку инвесторов, чтобы внести реальные изменения в общеизвестные медицинские исследования, которые могли бы улучшить жизнь людей. Их просто сдерживают. А иногда засекреченная медицинская индустрия предоставляет информацию определенным руководителям публичной сферы. Она делает это, когда хочет запустить что-то по своим причинам.
Общеизвестная медицинская наука заботится о публичных медицинских исследованиях. Засекреченная, соответственно, о засекреченных.
Успехи публичной медицинской науки достигли пика. Она научилась вправлять сломанные кости, делать современные хирургические операции, спасающие жизнь, но дальше этого не продвинулась. Ее сдерживают. Будущее медицины больше не связано с разгадыванием тайн болезней. Бо́льшая часть медицинских исследований будет сосредоточена в бесполезных областях, вместо того чтобы способствовать продлению нашей жизни. Они не будут направлены на те благие цели и практики, которые так нужны людям.
Это не значит, что люди, работающие в сфере медицинских исследований и науки, не имеют самых лучших намерений. Мне посчастливилось работать со многими из благонамеренных, сострадательных врачей и других медработников в рамках известной широкой общественности медицинской науки. На службе человечества есть хорошие люди с добрыми намерениями. Большая медицинская система воспринимает многих своих сотрудников как должное и пытается использовать их в качестве пешек в очень масштабной шахматной партии.
Мы не достигнем прогресса, если будем считать науку Богом, а тех, кто ставит под сомнение целостность научной методологии, глупцами.
Наука всегда ведет себя так, будто находится на переднем крае точных, неоспоримых открытий. В каждом десятилетии она словно создает герметичную атмосферу, впечатление, что она идет в ногу со временем, в курсе всего, над чем работает, что научные достижения всегда находятся в своей высшей точке.
Даже если это означает, что наука продолжает уточнять то, что все когда-то считали научным достижением. Каждое новое открытие превалирует над старыми, и нас заставляют верить, особенно сегодня, что наука окончательно разобралась с хроническими заболеваниями. Например, когда создается новое лекарство, нам внушают, что все должно пройти просто замечательно, потому что оно создано благодаря медицинским исследованиям. Однако мы не обращаем внимания на то, что большинство всех созданных лекарств никогда не могут быть признаны достаточно безопасными, чтобы выйти на рынок, а из тех препаратов, которые выпускаются и используются, большинство снимаются с производства и отзываются из-за опасных побочных эффектов.
Между тем публичная медицинская наука до сих пор не знает, почему мы болеем. Когда вы выходите из университета с мыслью, что общеизвестная медицинская индустрия имеет все ответы, вы, соответственно, думаете, что, если однажды заболеете, все непременно сложится хорошо. Именно так увековечивается ущербная система. Нас должны учить тому, что медицинские исследования и наука не имеют всех ответов на вопросы о том, почему люди болеют. Что лекарства, наркотики и другие фармацевтические препараты являются экспериментальными. Нас должны учить правде. Вместо этого нам приходится докапываться до истины, когда мы сами становимся тем человеком, который слишком сильно болен.
По какой-то причине до этого момента сомневаться в науке кажется святотатством. Когда что-то сходит с конвейера, сверкая новизной, например новое медицинское средство, мы относимся к нему как к чему-то надежному, безупречному, даже и сейчас, хотя спустя годы могло выясниться, что это средство нанесло многим вред. Этому нас учат со школьной скамьи. Если мы еще не столкнулись с хроническим заболеванием, которое мешает жить полной жизнью, мы не знаем, насколько тонким может быть лед науки. Когда мы выходим из университета, будучи еще не затронутыми хроническим заболеванием, мы убеждены и верим без тени сомнения, что у науки есть ответы на все вопросы.
Медицинские исследования и наука не собираются вкладывать миллиарды долларов в рекламу своих ошибок для всех желающих. Вместо этого они собираются давать гранты университетам, чтобы выпускники выходили из них с пониманием, что наука – это «Бог», не допускающий ошибок, и что Бога в реальности не существует. Вместо этого ошибки сегодня скрываются, история переписывается, а голоса пострадавших людей не слышны.
Опиоидная эпидемия замалчивалась десятилетиями. Понимание, что люди пристрастились к опиоидам, потому что медицинская наука не располагает ответом на вопрос, почему люди страдают от хронической боли, было скрыто и запрятано куда подальше. Теперь ситуация настолько ухудшилась, что стала бельмом на глазу в мейнстриме, где о ней периодически говорят. Чтобы достичь такого уровня внимания, миллионам людей пришлось потерять жизни. И даже при таком положении дел мы зацикливаемся только на опиоидной зависимости, а не на том факте, что медицинские исследования не знают, почему люди испытывают боль.
Этому не учат в школе. Мы выходим из нее, думая, что медицинская наука знает все ответы. Нам не рассказывают об ошибках, которые совершаются одна за другой, о том, что наука постоянно исправляет сама себя, потому что последнее научное исследование или достижение уже устарело, либо потому что произошла катастрофа, в результате которой пострадали люди, либо потому что это просто больше не имеет смысла. А возможно, не имело с самого начала.
Не забывайте, что исследования и наука когда-то считали, что безопасно использовать свинец в краске и бензине, сбрасывать мусор в Тихий океан (что до сих пор делается), применять кровопускание в качестве терапии, делать лоботомию людям, страдающим от тревожности, использовать асбест в наших домах, безопасно – и даже полезно – потреблять ДДТ и курить. Разве это не позволяет увидеть, как в действительности обстоят дела?
Достижения нейронауки – это далеко не то, чем они кажутся.
Некоторые аспекты науки действительно являются передовыми. Возьмем, к примеру, нейрохирургию. Мы видим результаты, итоги, прогресс. Хотя в этой области все еще допускаются ошибки и нужны усовершенствования, и они постоянно ведутся, нейрохирургия (как и другие области хирургии) достигла больших успехов. Специалиста, использующего технологии и хирургические навыки для удаления опухоли или устранения аневризмы, не следует путать с модными и трендовыми нехирургическими теориями науки.
Нейронаука отличается от хирургии мозга. Говоря о ней, мы имеем в виду теоретическую систему взглядов, которая иногда дает результаты для небольшого процента пациентов с физическими травмами, но при этом мы не знаем, как именно эти результаты возникли. Исследователи устанавливают на человека электрические датчики, пытаясь зафиксировать электрические сигналы и соотнести их с эмоциями или переживаниями человека. Это очень похоже на продвинутый тест на детекторе лжи.
Науке свойственно заставлять нас чувствовать, что со дня на день на горизонте появится великий прорыв, который даст ответ на вопрос, почему мы больны. Нейронаука в этом плане напоминает мне собаку, дожидающуюся косточки: она обещает большие, сочные открытия, а на деле мы снова и снова остаемся голодными до ответов.
Игра с теориями в области нейронауки кардинально отличается от той конкретной ситуации, когда человек идет к врачу, потому что у него сложный случай тумана в голове, который только что стоил ему работы. Нейронаучные игры все еще находятся на расстоянии сотни лет от того, чтобы выяснить, почему у кого-то возникает такой симптом. Человек с туманом в голове не получит ответ на свой вопрос от нейронаучного исследования и от группы профессоров в университете. Пока нейронаука не обнаружит вредные тяжелые металлы и токсичные химикаты внутри мозга, не определит, откуда они берутся, не выявит в мозге наличие вирусного воспаления и откуда берутся эти вирусы, это останется всего лишь игрой.
Среди нас есть люди, теряющие качество жизни, живущие с хроническими заболеваниями, измученные и разоренные поисками терапевтов и врачей, применяющие методы как альтернативной, так и традиционной медицины. Затем появляется статья, документальный фильм или исследование, в которых громко заявляется о достижениях в области нейронауки. Тогда врачи начинают говорить о нейронауке в подкастах, обсуждать исследования и кажущиеся преимущества некоторых методик. Если вы не очень больны, это может быть интересно, вы можете почувствовать надежду – идеи о том, как работает мозг, интригуют. А если вы больны? Когда у вас неврологическая усталость и вы застряли в постели, эти исследования теряют свою привлекательность. Они – как обещанная кость, в которую вы никогда не сможете вгрызться зубами. Вам нужны реальные ответы, что-то осязаемое, что вы можете сделать и что действительно работает.
Нейронаука – это все еще теория. «Мы теоретически предполагаем, что это то, что происходит с мозговыми структурами», – говорят ее представители, прикрываясь этим жаргоном. Научный язык имеет тенденцию скрывать или маскировать неизвестность и пробелы. Терминология заставляет людей чувствовать, что существует некий секрет, о котором они еще не знают, что другие овладели пониманием, которое им никогда не будет доступно. В этой книге вы не найдете вводящего в заблуждение жаргона из области нейронауки, потому что я хочу, чтобы вы знали: вы достаточно умны, чтобы понять свой мозг и нервную систему.
Разговоры о нейронауке пользуются популярностью последние 30–40 лет, а все по-прежнему болеют. Еще дольше нам говорили, что «наука нас спасет», а все по-прежнему болеют и даже сильнее, чем когда-либо прежде. Популярность нейронауки, громкие слова, модные методики могут создать впечатление, что ответы есть. На протяжении десятилетий перед нами размахивали костью, заставляя пускать слюни, не получая при этом реального удовлетворения от жевания.