Поставив сумку на кровать, Хюльда встряхнула руками, пытаясь расслабить вдруг напрягшиеся мышцы. Она подошла к маленькому овальному зеркалу на стене, которое привезла с собой, и заглянула в него. Сняла очки, протерла их юбкой и снова надела. «Утро вечера мудренее», – напомнила она себе и отвернулась, вытаскивая шпильки из прически. Она сделала остановку возле уличного торговца по пути к заливу Наррагансетт, но даже тогда аппетита у нее не было. Ей нужен был отдых, чтобы голова прочистилась.
Вынув последнюю шпильку, Хюльда потрясла волосами, которые спадали на ладонь ниже ее плеч – длина, подходящая для тех причесок, что сейчас были в моде. Хюльда не очень-то следила за модой, но ей хотелось всегда выглядеть презентабельно, так что в какой-то мере приходилось ей следовать. Ее волосы были в ужасном беспорядке: на треть прямые, на треть волнистые и на треть кудрявые, в зависимости от того, как они натягивались и ложились в прическу. Она собрала их в косу и подошла к окну, выглядывая наружу. Видно было немного. Лишенный городских огней, остров погружался в кромешную тьму, как только заходило солнце; залив вокруг освещался лишь маяками, а их из ее окна было не увидеть. Несколько полос умирающих сливовых сумерек подсветили пролетающую ласточку и далекий вяз.
«Здесь вы в безопасности». Голос мистера Фернсби эхом разносился в ее мыслях. И так ведь и было, разве нет? Даже ее родные не знали, что она сейчас у черта на куличиках, где-то у побережья Род-Айленда; она им еще не писала. Кстати, это нужно бы сделать… но, пожалуй, без конкретики, пока она не разберется с этим утренним шоком. Чем меньше людей смогут раскрыть эту информацию, тем лучше. Кроме того, незачем их зря волновать. К тому же теперь в доме двое мужчин, один из них знал больше, чем показывал, а второй был достаточно внушительным, чтобы его взяли в полицию Белого дома. Но, опять же, верные заклятья могли бы обойти и размер, и знания.
«С чего бы это мне не переживать о вас?»
Она чуть было не улыбнулась. Сердце кольнуло.
И почти сразу же накатило чувство стыда.
– О нет, – пробормотала она, отходя от окна. – Нет, Хюльда, мы не будем снова через это проходить.
Это была лишь искра, ничего существенного. Но искры разжигали угли, а те – пламя, так что тушить нужно было сейчас, прежде чем сердце снова осыплется пеплом.
Дело было не только в том, что изнывать по клиенту было совершенно неуместно, но Хюльда… Хюльда просто не была создана для изнывания. По крайней мере, не для взаимного. Ни разу за все ее тридцать четыре года ни один мужчина, неважно, какого положения или происхождения, не смотрел на нее хоть с каплей увлеченности. А когда она влюблялась то в одного, то в другого, это всегда оканчивалось стыдом, или разбитым сердцем, или и тем и другим. Спустя столько времени она уже стала довольно нечувствительна к этому, но какая-то глупая ее часть все равно то и дело протискивалась наружу, и она ненавидела это больше всего на свете, даже больше носков возле кухонной раковины. Бонус работы на БИХОК, а не по контракту – обычно она не оставалась в одном месте достаточно долго, чтобы развилась значительная привязанность.
Возможно, из-за того, что сегодня она думала о Сайласе Хогвуде, мысли ее вернулись к Стэнли Лиджетту, который был его управляющим в Горс Энде. Хюльде тогда был всего двадцать один год, она все еще была полна надежд и, пожалуй, чуточку отчаянна. Пусть он был на двадцать лет ее старше, мистер Лиджетт держался хорошо, обладал волевой челюстью и работал с логической эффективностью, которой она восхищалась. Она вспомнила, как глупо завивала волосы каждое утро, затягивала корсет чуть туже, всегда искала его, чтобы узнать, как прошел его день или принести ему его любимые пирожные с кухни. Ее привязанность была, вероятно, ему очевидна, и он отнесся к ней с убийственным презрением после ареста мистера Хогвуда. Возможно, он знал о высасывании магии, а возможно, и нет, – в любом случае он был яростно предан своему хозяину и ему явно была противна Хюльда.
Он назвал ее уродиной и крысой. Первое она уже слышала в свой адрес. А второе – нет.
Она проплакала всю дорогу назад, в Штаты.
Вскоре после возвращения на родину она подслушала, как другой ее любовный интерес высмеивает ее манерность в местном ресторанчике. Тогда она и смирилась со статусом старой девы. А приняв это, смогла сосредоточиться на более важных вещах, таких, как ее работа. Она перестала вызывать предсказания для себя самой. Перестала щипать себя за щеки. Перестала добавлять кружево к своим платьям.
И она неплохо жила. Действительно неплохо. И она бы с радостью предпочла так жить и дальше.
Усевшись на краю матраса, Хюльда положила очки на тумбочку и уронила голову на ладони.
– Хорошо, что у тебя добрый клиент, – сказала она себе, четко выговаривая каждое слово. – Как же тебе повезло. И будет так же чудесно побыстрее разобраться с этим делом о призрачном волшебнике, чтобы можно было двигаться дальше. Делай свою работу, Хюльда. Ничего другого от тебя никому не нужно.
Твердо решив придерживаться этого плана, Хюльда сняла платье, умылась и задула свечу. «Утро вечера мудренее», – напомнила она себе.
Что-то хрустнуло, когда она положила голову на подушку. Ничего не понимая, она протянула руку и нашла небольшой прозрачный сверток, которого раньше не замечала. Усевшись, она вновь зажгла свечу и чуть не расплакалась.
На ее подушке лежал прозрачный мешочек лимонных леденцов, перевязанный желтой ленточкой.
И оставить его здесь мог только мистер Фернсби.
Глава 17
Через несколько дней после появления в доме Батиста Мерритт с трудом разлепил глаза, в которые било солнце – прошлым вечером он забыл задернуть шторы. Ошметки странного сна намертво приклеились к изнанке его черепа. Что-то про гигантское дерево и говорящих козлов, а еще река Миссисипи вроде была божеством, но чем больше он старался сложить все воедино, тем разрозненней становились кусочки, пока ему не начало казаться, что он пытается выпить облако, а все детали напрочь забылись.
Потерев один глаз, он приподнялся, опершись на локоть, и мрачно уставился на окно.
И тут же замер, задержав дыхание на полувдохе.
Это было не его окно. Шторы были не те, и ковер. И комод… он был не его, как и зеркало над ним. Непонимание усилилось еще больше, когда он увидел, что его комод все еще на месте, возле ближайшей к нему стены. Его стена, его угол, его корзина для белья. Но вот рядом с корзиной… часть стены была не его стеной. Она была белой по сравнению с его кремовой. И вторая половина кровати была не его. Одеяла были другие и, собственно, оказались неаккуратно сплавлены с его одеялами.
Но что еще важнее, под ними спала женщина. А именно Хюльда Ларкин.
Он уставился на нее, тревога пробежала вверх от пупка, отразилась от солнечного сплетения и разлетелась по рукам и ногам. Он отчаянно пытался вспомнить прошлую ночь…
Вот только та часть кровати, на которой лежала Хюльда, была не его кроватью.
Мерритт напряженно выдохнул. Дом снова сдвинулся, посреди ночи! Перестроил спальни, разрезал его и ее комнаты пополам и склеил!
А на нем не было штанов.
На лбу выступил холодный пот, и он быстро натянул одеяло на бедра и попытался решить, что лучше: тихонько смыться или сразу разбудить Хюльду. Оба варианта ни к чему хорошему бы не привели.
Он переполз поближе к краю матраса, мысленно поклявшись отныне спать полностью одетым.
Свесив ноги вниз, он оглянулся на Хюльду, убеждаясь, что она еще спит. Она и спала, возможно, потому что лежала на своей стороне, спиной к окну. Одеяло покоилось на ее ребрах, открывая прозрачные рукава ночной рубашки. Ее волосы спадали на одно плечо, собранные в почти распустившуюся косу; большая часть каштановых локонов высвободилась и волнами растекалась по ее шее и подушке. Очков на ней, разумеется, не было.
Мерритт раньше и не замечал, какие у нее ресницы. Темные, густые, буквально касаются щек. А в свете утреннего солнца, льющегося в окно… она выглядела почти как ангел.
А потом он заметил, что ее ночнушка сбилась и открывала взгляду значительную часть декольте.
Да, пожалуй, он смотрел туда на несколько секунд дольше, чем следовало. Вообще не следовало смотреть. Но он ведь был мужчиной, и… Да поможет ему бог, она же его убьет.
«Я не виноват!» – звенело в его мыслях, когда он скатился с матраса и схватил вчерашние брюки, натягивая их с впечатляющей скоростью. Он собирался прокрасться прочь и предупредить Бет, пусть она разбудит Хюльду, но тут он обернулся и увидел, что портрет из приемной стоит прямо на ковре и смотрит на него с проказливой улыбочкой.
Мерритт вскрикнул. Хюльда подскочила и села. Через пару мгновений она тоже закричала.
– Где я? – Ее обвиняющий взор уперся в него, а сама она схватила одеяло и заслонилась им.
Пытаясь успокоить свои растревоженные нервы, Мерритт выдавил:
– Похоже, дом посреди ночи решил, что две спальни должны объединиться.
Затем добавил в свою защиту:
– Я и сам только что это обнаружил.
И да, наблюдать, как лицо Хюльды покрылось румянцем цвета летней розы, было увлекательно.
Он попятился:
– Я… позову мисс Тэйлор. – Он чуть не сшиб портрет, спеша убежать, неуверенный, откуда прозвучал последовавший за этим стон унижения: от дверных петель или от Хюльды.
Возможно, для них обоих будет лучше, если он этого не узнает.
Внезапно мистер Кульдвелл из Нью-Йорка перестал казаться таким уж ужасным домовладельцем, каким его всегда считал Мерритт. Вот он никогда не переставлял его вещи – его мебель, его окна, его стены, – пока тот спал. Господь свидетель, магией он уже наелся до конца жизни.
Еще одна причина провести экзорцизм. Он намазал маслом кусочек тоста. Батист уже поел – он взял себе за обыкновение есть раньше всех, но это могло быть связано с тем, что он вставал раньше всех – даже раньше Хюльды, у которой был такой жесткий распорядок дня, что даже в армии бы позавидовали.