– А ты не знаешь? – спросила она.
– Чего не знаю? – В голове пульсировала боль.
– Что ты бастард, Мерритт!
Тишина ночи обволакивала его, как масло, после этого взрыва. В ушах звенело. Кожу кололо. Тошнота закручивала внутренности.
Она снова вытерла глаза.
– М-мне жаль. У меня нет времени…
– Он отрекся от меня, потому что я не… его? – пробормотал он.
Ее глаза блестели.
Он не мог это переварить.
– Тогда чей я?
– Я не знаю. – Она оглянулась на экипажи. Ее скулы обрисовались четче, когда она сжала губы, готовясь нанести очередной удар. – Он предложил отправить меня в Оберлин, если я… если я притворюсь беременной.
Желудок Мерритта ухнул вниз. Его будто перенесло на тринадцать лет назад. Эбба была ужасно прямолинейна той ночью…
– Я никогда не была беременна.
Он сглотнул:
– Я… Я знаю. Твои родители сказали…
– Тебе было восемнадцать. Это единственная причина, как мне кажется, по которой он тогда ко мне пришел. Ты был уже достаточно взрослый, чтобы жить самостоятельно. У него бы не возникло никаких проблем с законом, если бы он отказал тебе в содержании.
Заледенев до мозга костей, Мерритт покачал головой, хотя не то чтобы не поверил.
Кучер крикнул.
Эбба отвернулась.
– И ты даже не подумала рассказать мне? – Яд обжигал его язык. – Ты не подумала сказать мне, что мой отец играл мной… как пешкой?
Слезы заструились по ее щекам.
– Я обещала ему не говорить ни слова.
– Обещала? – теперь он кричал. – Ты также обещала выйти за меня! Ты говорила, что любишь меня, а потом провернула… это?
Теперь она плакала по-настоящему. Кларнетист и его приятель быстро приближались.
– Мне жаль, Мерритт. Мне пришлось сделать выбор.
– И ты его сделала, – плюнул он. – Ты сделала выбор за мой счет. Я все потерял, Эбба. Я не виделся и не говорил с матерью и сестрами тринадцать лет. Ты обманула меня и вырвала мне сердце, и ради чего – флейты?
– Все не так, – возразила она. – Ты никогда не понимал.
– Ты права. Не понимал. – Он обвиняющим жестом наставил на нее палец. – Я никогда не понимал таких эгоистичных людей, как ты.
Она уже рыдала, но Мерритт не находил в себе жалости к ней. Кларнетист положил руку ей на плечо.
– Пойдемте, мисс Маллин. Хватит с него.
Эбба позволила мужчине увести себя. На полпути к экипажу она обернулась, и ей хватило приличия одними губами произнести: «Прости меня». Мерритт не отреагировал, будто превратившись в камень. Он смотрел, как она садилась в экипаж. Смотрел, как все они уезжали, пока улица не опустела, а в ратуше не погас свет.
Это странным образом напоминало то время, что он провел в яме под домом. Он стоял, пялился в никуда, пока не онемели пальцы на руках и ногах, и мечтал о том, чтобы сердце и мысли последовали их примеру.
Но вместо того, чтобы онеметь, они пылали на темной пенсильванской улице высоким костром, поглощающим одинокого Мерритта.
Глава 29
Вернувшись домой на следующее утро, Мерритт был вымотан. Накануне около одиннадцати вечера он сумел найти койку в местном каретном сарае, и спал на ней вместе с еще двумя мужчинами, чей храп был громче пушечных залпов. Затем он отдал последние деньги, чтобы добраться до Блаугдона. Его тело болело, глаза пересохли, а все остальное было… вывернутым и все еще выворачивалось. Ему нужно было… он точно не знал. Бежать, пока он не сможет пройти больше ни дюйма, чтобы потом спать целую неделю и заставить мозг разобраться со всеми этими новыми откровениями во сне. Было бы чудесно.
Бастард. Неужели это правда? С чего бы ей лгать об этом? Это согласовывалось с тем, что произошло, но…
Закопать, закопать, закопать.
Пока что придется обойтись тем, что он уставится в стенку. Может, Хюльда знает какой-то чай или настойку, которые его успокоят, и он сможет отдохнуть. Если бы все было настолько просто, что решалось бы сном.
Она все-таки взяла его лодку, так что он нанял человека, который перевез его через залив. Отдавая последние монетки, Мерритт заметил, что в двухстах футах к востоку привязана новая лодка – крупнее его собственной, вмещающая, наверное, восемь человек. Он с прищуром смотрел на нее какое-то время, пока хозяин лодки, в которой он стоял, не попросил:
– Эм. Вы не сойдете на берег?
Мерритт заставил свои ноги на восемь дюймов[18] погрузиться в воду, не отрывая глаз от неизвестного морского судна. Кто к ним приехал? Не Флетчер…
Шлепнув себя дважды по каждой щеке, Мерритт заставил себя очнуться и потащился через густые травы и камыши в сторону дома. По крайней мере, это тихое убежище у него оставалось. По крайней мере, он мог укутаться в рутину, пока будет перестраивать историю своей жизни и решать, что делать дальше. По крайней мере, он мог положиться на Бет и Батиста, что все продолжит идти своим чередом, и на Хюльду…
Ему все еще нужно поговорить с ней. Он хотел – как только разберется со всем этим – бастард – и засунет куда подальше, как всегда делал. Потребуются время и слезы, и несколько несчастливых деревьев примут на себя удар, пока он будет стрелять по ним, а то и бить их кулаками, но он соберет себя по кусочкам, и они поговорят. В его паршивой жизни все еще могло быть что-то хорошее. Господи, пусть у него будет хоть что-то хорошее.
Эта надежда стала ему утешением. Крыльцо заворчало под ногами – Оуэйн был либо рад его видеть, либо чем-то встревожен. Может, лодкой? Заволновавшись, Мерритт ускорил шаг и открыл входную дверь.
Он споткнулся о сундук, стоящий прямо за ней.
Хюльдин сундук.
– Что за… – Он оставил дверь распахнутой и обошел сундук. Рядом с ним стоял чемодан. Он схватил его за ручку и приподнял – полный.
Что происходит?
В этот момент по лестнице спустились двое мужчин, совершенные незнакомцы в рабочей одежде. Они кивнули ему, прежде чем протиснуться мимо, взялись за сундук с разных сторон и потащили его на улицу…
Бет вышла из гостиной и вздрогнула, увидев его.
– Мистер Фернсби! Вы… – Она осмотрела его – он несомненно выглядел препогано – и слабо закончила: – В порядке?
– Едва ли. – Он поднял чемодан. – Это что такое?
Бет закусила нижнюю губу.
Хюльда спустилась по лестнице, не замечая его, пока не дошла до третьей снизу ступеньки. Она замерла, ее слишком большая сумка – которая тоже казалась набитой – была перекинута через плечо. Она побелела, увидев его.
– Какого черта здесь происходит? – Он помахал ее чемоданом. Его свежевыкрашенный фасад пошел трещинами. Он будто снова стоял возле манчестерской ратуши.
Хюльда подняла подбородок и сошла с последних ступенек. Ему показалось, что ее губы на миг дрогнули, но этот признак неуверенности исчез, как только она заговорила:
– Как вам известно, мистер Фернсби, БИХОК запросил мое возвращение в Бостон.
Он уставился на нее, ничего не понимая. Бет попятилась прочь из комнаты.
– БИХОК? – Его тон был жестче, чем он хотел. – Я думал, вы с ними уже поговорили. И вы остаетесь.
– Вас дезинформировали. – Она прочистила горло. Выпрямилась еще сильнее. – Это моя вина. Однако, раз вас не было дома…
– А у вас есть камень общения, которым вы почему-то не воспользовались, – перебил он.
Она продолжала:
– Я взяла все в свои руки. Я уезжаю сегодня, а новая экономка будет вам назначена в течение двух недель, если вы решите взять замену.
Он тупо смотрел на нее. Поставил чемодан, пинком закрыл дверь и рывком развернулся к ней.
– Значит, вы съезжаете, даже не оставив записки?
Ни письма. Ни слова. Ни следа.
Что-то острое и твердое собралось у него в груди.
– Вы сказали, что вы остаетесь.
Она запыхтела:
– Что я сказала, неважно. Я сотрудница БИХОКа, а не ваша…
Его сердце истекало кислотой.
– Это из-за того настырного Генеалогического общества, не так ли?
Она, казалось, была шокирована:
– Что вы имеете в виду?
Ложь, ложь, снова ложь. Почему все ему лгут?
– Вы отлично знаете, что я имею в виду. – Он подошел к ней вплотную, и Бет окончательно испарилась. – Я знаю, что вы с ними встречались. Не лгите мне. Вы уезжаете, потому что этот дом приручен, а я не какой-то там распрекрасный волшебник. В вашей скучной жизни не осталось больше ничего интересного, вот вы и уходите.
Хюльда широко распахнула глаза. Щеки покраснели.
– Да как вы смеете выдвигать столь нелепые предположения! И как смеете вы судить меня, когда сами провели последние тридцать шесть часов, гоняясь за какой-то девицей по всей Новой Англии?
– Девицей? Девицей? – Кислота воспламенилась, плавя его пальцы и выжигая весь воздух. – Если она девица, то я тогда кто?
Хюльда покраснела еще сильнее. Сжала губы в жесткую линию.
– А, Хюльда? – давил он. – Потому что я в этом столь же виновен, как и она.
Сжав лямку своей сумки, Хюльда протиснулась мимо него и подхватила чемодан.
– Я не обязана все это выслушивать. Нас с вами не связывает контракт.
– Контракт! – рявкнул он. – Так давайте-ка я вам помогу с этой праведной тирадой, а? Я еще и бастард! Безработный, озабоченный, лишенный магии бастард. Едва ли я достаточно хорош для таких претенциозных экономок, должен признать!
Она развернулась на каблуках.
– Вы наглый, отвратительный человек! Не смейте вешать свои недостатки на меня или на кого-либо еще в этом доме! – сказав это, она решительно зашагала к двери.
– Ну и уходите! – ревел он ей вслед. – Уходите, как и все остальные!
Она хлопнула дверью.
Костер обжигал жаром и льдом. Он чувствовал себя заряженным ружьем со взведенным курком; ему нужно было во что-то выстрелить. Развернувшись, он ударил в стену так сильно, что та треснула, а по руке пробежала раскаленная добела боль.