Джейн смотрела в тот угол, где, съежившись в луже собственной крови, умерла Джемма Хамертон.
Затем вышла из спальни и направилась в коридор. Она остановилась у входа в комнату Джозефины и посмотрела на кровать. «Убийца прошел мимо этой спальни», – вспомнила она. В этой комнате спала приезжая, и дверь не была заперта. Но он все равно прошел мимо, направляясь в спальню хозяйки. Неужели он не знал, что здесь гостья? Не понял, что в доме появилась другая женщина?
Нет. Он знал. Именно поэтому он снова снял трубку. Именно поэтому пустил в ход нож, а не пистолет. Первое убийство он хотел совершить тихо.
«Потому что потом собирался пойти в комнату Джозефины», – пронеслось в голове Джейн.
Спустившись по лестнице, она вышла на улицу. Этим солнечным днем в жарком безветрии жужжали насекомые, но Риццоли по-прежнему ощущала царивший в доме холод. Она сошла по ступенькам веранды.
«Он побежал за ней сюда, вниз по ступенькам, – думала Джейн. – В лунную ночь преследовать ее было легко. Всего-навсего одинокая женщина в ночной рубашке».
Риццоли медленно пошла по подъездной аллее, вдоль пути, который Джозефина проложила босыми, израненными стеклом ногами. Впереди, за деревьями, простиралась основная дорога, и беглянке всего-навсего нужно было добраться до соседского дома. Крикнуть и заколотить в дверь.
Джейн остановилась, не отрывая глаз от испачканного кровью гравия.
«Но тут в ее ногу ударила пуля, – всплыло в голове у Риццоли, – и она упала».
Джейн неспешно двинулась по кровавому следу – он был смазан, потому что Джозефина с трудом ползла вперед на руках и коленях. Преодолевая путь сантиметр за сантиметром, она наверняка знала, что убийца идет следом, нагоняет ее для финального удара. Казалось, кровавая полоса будет тянуться до бесконечности, но вдруг она оборвалась – в десятке метров от дороги. Джозефина долго и отчаянно ползла сюда, и за это время убийца наверняка успел бы догнать ее. И уж точно смог бы в последний раз нажать на спусковой крючок и убежать.
Однако смертельный выстрел так и не прозвучал.
Джейн остановилась, разглядывая то место, где полицейские заметили стоявшую на коленях Джозефину. Прибыв сюда, они увидели только покалеченную женщину – и больше никого. Женщину, которая должна была умереть.
И только теперь Джейн поняла: «Убийца хотел, чтобы она осталась жива».
«Каждый из нас лжет, – думала Джейн. – Но так благополучно и всецело вжиться в собственный обман, как это сделала Джозефина Пульчилло, удается очень немногим».
Когда они с Фростом ехали в больницу, Риццоли размышляла о том, что за небылицы Джозефина выложит им сегодня, какие сказки ей придется сочинить для объяснения неоспоримых фактов собственной биографии, вскрытых полицией? Джейн гадала: удастся ли ей в очередной раз одурманить Фроста своим враньем?
– Я подумала: может, когда приедем, ты уступишь мне право вести разговор? – спросила Риццоли.
– Почему это?
– Просто мне хочется с ней побеседовать.
Фрост поглядел на напарницу:
– У тебя есть какая-то особая причина для подобных желаний?
Джейн не спешила: она не могла ответить честно, потому что это лишь усугубило бы пропасть, пролегавшую между ними, пропасть, причиной которой стала Джозефина.
– Просто мне кажется, именно я должна с ней беседовать. Раз уж в этой истории инстинкты меня не подвели.
– Инстинкты? Ты это так называешь?
– Ты поверил ей, а я нет. Я ведь оказалась права насчет нее, разве не так?
Фрост отвернулся к окну:
– Или просто позавидовала ей.
– Что? – Свернув на больничную парковку, Джейн заглушила двигатель. – Значит, вот так ты думаешь?
Он вздохнул:
– Какая разница.
– Нет, скажи мне – что ты имеешь в виду?
– Ничего. – Фрост толкнул дверцу автомобиля. – Пошли, – добавил он.
Выбравшись из машины и захлопнув за собой дверцу, Джейн задумалась: а есть ли хоть капля правды в том, что сказал Фрост? Неужели ее возмущает, как легко живется привлекательным женщинам лишь потому, что она сама не красавица? Мужчины боготворят хорошеньких женщин, угождают, и что самое важное – слушают их. «А мы, остальные, привлекаем внимание, как можем», – подумала она. Но даже если Джейн завидовала, факт оставался фактом: инстинкты ее не подвели.
Джозефина Пульчилло – мошенница.
Напарники вошли в больницу и молча поднялись на лифте в хирургическое отделение. Никогда еще Джейн не ощущала такую пропасть между ними. Они были совсем рядом, но казалось, будто их разделяет целый континент, и, когда они шли по коридору, Джейн даже не взглянула на Фроста. Мрачно толкнув дверь в палату 216, она зашла внутрь.
С койки на них смотрела женщина, которую они раньше считали Джозефиной. В своей тоненькой больничной рубашке она казалась очаровательной и ранимой, этакая девица с наивным взором, нуждающаяся в срочном спасении. И как, черт возьми, ей это удается? Даже с немытыми волосами и неуклюжей загипсованной ногой она умудрялась быть красавицей.
Джейн не теряла времени даром. Быстро подойдя к койке, она спросила:
– Может, расскажете нам о Сан-Диего?
Джозефина тут же уткнулась взглядом в постельное белье, избегая смотреть на Джейн:
– Понятия не имею, о чем вы.
– Тогда вам было лет четырнадцать. Вы были уже достаточно взрослой и наверняка запомнили события той ночи.
Джозефина покачала головой:
– Похоже, вы меня с кем-то путаете.
– В то время вас звали Сьюзан Кук. Вы учились в Средней школе Уильяма Говарда Тафта и жили вместе с матерью, которая называла себя Лидией Ньюхаус. Однажды утром вы с ней в спешке собрали вещи и уехали из города. С тех пор никто больше не слышал ни о Сьюзан, ни о ее матери.
– И что, по-вашему, внезапно уезжать из города запрещено законом? – огрызнулась Джозефина. Вдруг расхрабрившись, она резко подняла взгляд на Джейн.
– Нет. Не запрещено.
– Тогда зачем вы спрашиваете меня об этом?
– А затем, что законом запрещено стрелять человеку в затылок.
Лицо Джозефины стало похожим на маску.
– Какого человека вы имеете в виду? – невозмутимо спросила она.
– Того, что умер в вашей комнате.
– Не понимаю, о чем вы.
Некоторое время две женщины просто смотрели друг на друга. И Джейн подумала: «Возможно, Фрост и не может раскусить тебя, но я, черт возьми, еще как могу!»
– Вы когда-нибудь слышали о веществе под названием люминол? – поинтересовалась Джейн.
Джозефина пожала плечами:
– А должна была?
– Он реагирует с железом в засохшей крови. Стоит обрызгать им какую-нибудь поверхность, и любая застарелая кровь в темноте вспыхивает, словно неоновые огни. Если пролилась чья-то кровь, можно драить часами, но смыть все следы так и не удастся. Пусть ваша мама протерла стены и вымыла полы, кровь все равно осталась – в трещинах и щелях. На плинтусах.
На этот раз Джозефина промолчала.
– Обыскивая ваш старый дом, полиция Сан-Диего разбрызгала там люминол. И одна из комнат вспыхнула безумным светом. Это была ваша спальня. Так что не стоит говорить, будто вы ничего об этом не знаете. Вы наверняка там были. И вам прекрасно известно, что случилось в вашем доме.
Джозефина побледнела.
– Мне было четырнадцать лет, – тихо проговорила она. – Это случилось очень давно.
– Закон об исковой давности на убийство не распространяется.
– Убийство? Думаете, это было убийство?
– Что произошло той ночью?
– Это было не убийство.
– А что же тогда?
– Самооборона!
Джейн удовлетворенно кивнула. Им удалось продвинуться. По крайней мере, Джозефина призналась, что в ее комнате все-таки умер мужчина.
– Как это произошло? – спросила Риццоли.
Женщина, именовавшая себя доктором Пульчилло, бросила взгляд на детектива Фроста, словно ища у него поддержки. Барри стоял возле двери с холодным, непроницаемым выражением лица, и Джозефине стало ясно, что благосклонности и сочувствия от него ожидать не стоит.
– Пора сказать правду, – надавила Джейн. – Сделайте это ради Джеммы Хамертон. Она заслужила справедливость, вы так не считаете? Уж она-то была вашим другом, я полагаю?
При упоминании Джеммы на глаза Джозефины навернулись слезы.
– Да, – прошептала она. – Даже больше чем другом.
– Вы знаете, что она погибла?
– Детектив Эббот сказал мне об этом. Да я и так знала, – шепотом добавила Джозефина. – Я видела, как она лежала на полу…
– Я полагаю, что эти два события связаны между собой. Смерть госпожи Хамертон и выстрел в Сан-Диего. Если вы хотите справедливости для своей подруги, Джозефина, то должны ответить на мои вопросы. Или вы предпочитаете, чтобы вас называли Сьюзан Кук? Раз уж именно под этим именем вы жили в Сан-Диего.
– Сейчас мое имя – Джозефина. – Пульчилло устало вздохнула, забыв про обман. – Этим именем я пользовалась дольше всего. К нему я уже привыкла.
– И сколько же имен у вас было?
– Четыре. Нет, пять. – Она покачала головой. – Даже и не помню. После каждого переезда у меня появлялось новое имя. Я думала, что Джозефина будет последним.
– А как вас зовут по-настоящему?
– Разве это имеет значение?
– Да, имеет. Какое имя вам дали при рождении? Вам лучше сказать правду, потому что, обещаю вам, в конце концов мы все равно узнаем.
Джозефина опустила голову, сдаваясь.
– У меня была фамилия Соммер, – тихо призналась она.
– А имя?
– Нефертари.
– Необычное имя.
Джозефина устало усмехнулась:
– Моя мама любила все необычное.
– Это имя какой-нибудь египетской царицы?
– Да. Жены Рамзеса Великого. «Нефертари – та, ради которой светит солнце».
– Что?
– Мама часто говорила мне это. Она любила Египет. И все время рассказывала, что хочет туда вернуться.
– А где сейчас ваша мама?
– Погибла, – тихо ответила Джозефина. – Это случилось три года назад, в Мексике. Ее сбила машина. Когда это произошло, я проходила последипломный курс в Калифорнии, так что больше ничего не смогу вам рассказать…