Отодвинув у Джен левую прядь волос, он вытащил из-за уха капитана лыру!
– А это что тут припрятано? – Вторая лыра появилась у Джен из правого уха. – А может, проверим карманы?
В рабочем комбинезоне капитана тоже оказалось несколько лыр!
– Крекс-пекс-фекс! – воскликнул фокусник и, оттянув накладной нос, достал из-под него еще одну.
Лыры были повсюду! Он вынимал и вынимал их – из-под кресла, из-под чайного блюдца, из ушей ошарашенного Железного Когтя. Он добывал их по одной, просто щелкая пальцами. И целыми горстями – из револьверного дула и собственных карманов.
– Так-таки, говорите, и нету?! – радостно вопил он с появлением каждой новой лыры.
Когда перед Джен выросла внушительная горка кругленьких лыр, Лесис сорвал с себя плащ и клоунский нос и плюхнулся в кресло.
– Все еще продолжаешь думать, что тебя никто не слышит? – устало спросил он. – Что может что-то не получиться? Из-за каких-то глупых деревяшек?!
Джен от удивления потеряла на время дар речи. Она протерла глаза: но нет, горка лыр не исчезла.
– Как?.. Откуда у тебя столько?
– Проклятие рода Денидов, – презрительно ответил Лесис, известный в Тысячегорье как тиран, а за его пределами как Лесистрат IV Денид.
– То есть ты обманывал меня, когда притворялся голодным и бедным?
– А еще пятый том писать начал! – добавил Коготь, угрожающе приближаясь к Лесису. – Подайте, говорит, мне лыру! «Не изведу всю бумагу на маяке – не заработаю»! «Бедный поэт», как же! А я сразу сказал: фальшивый насквозь! Джен, может, спустить его все-таки с лестницы, пока там еще ступени остались?
– Не обманывал, а проверял, – проворчал Лесис, старательно не удостаивая вниманием нависшие над ним железные когтищи и обращаясь по-прежнему к Джен. – Вот поживешь с мое с таким «даром», тоже начнешь рядиться в бродяжку и выпрашивать в долг у друзей!
– Я? – удивилась Джен. – Да ни за что! Это же обман! А тетушка Кэтрин всегда говорила: ложь причиняет боль и лишает самаав-, самуув-, самоуважения – вот!
– А по моему опыту, от правды тоже никому не сладко, – парировал Лесис. – Однако в уме твоей тетушке не откажешь. Всегда была такая начитанная, правильная. Кстати, как она там? Вышла замуж, наверное, за дипломата, адвоката или профессора?..
– Вовсе нет, – ответила Джен, в тысячный раз удивляясь, как на другом конце света рядом с ней оказался тот, кто знает ее семью. – Тетушка так и осталась «мисс». Кажется, я не помню подробностей, в юности она была влюблена, а может, даже помолвлена… но возлюбленный погиб, и она решила хранить память о нем…
От этой новости Лесис закашлялся, попытался найти графин с водой – графин оказался разбит – и, схватив себя за горло, будто только что проглотил дольку жгучего перца, бросился вон.
В дверях он едва не опрокинул вернувшегося кондора – тот как раз собирался постучаться, – но почтальон проворно отлетел в сторону, совершенно не собираясь второй раз за день лежать у крыльца этого дома.
– Я же что спросить забыл, – начал почтальон, придерживая фуражку под порывами внезапного ветра и оглядываясь на сгущавшиеся позади тучи. – Не возьмете лотерейный билет? Или лучше два. Выигрыш – до тысячи лыр! Три суперприза! Для вас – всего пол-лыры за возможность небывало разбогатеть, а мне – такая прибавка к жалованью!
– Вот уж точно нет! – фыркнула Джен, но, спохватившись, вежливо залепетала: – Однако большое спасибо, что проделали ради меня такой путь, да еще по такой погоде…
Кондор не стал дослушивать. Расстроенно махнув крылом, он поплелся к обрыву, волоча за собой почтовую сумку, полную лотерейных билетов. Сверкнула первая молния, пророкотал гром, и волна, ударившись о мыс, рассыпалась тысячью брызг прямо под ноги Джен.
Лесис вернулся, едва Джен и Железный Коготь успели взвесить все круглые дырявые деревяшки: ровнехонько сто унций!
Следов случайно откушенного жгучего перца на Лесисе уже не было, но выглядел он так, словно только что сошел с корабля, пару месяцев болтавшегося в штормах. С трудом захлопнув дверь, за которой грохотало и хлестало, занял привычное кресло, положил правую лапу на рукопись пятого тома «Истории Тысячегорья».
– Клянусь говорить правду и только правду! – торжественно произнес Лесис.
– А что случилось? – полюбопытствовал помощник капитана. – С чего вдруг?
– Если бы Вы побывали сейчас на пристани и полюбовались на это небо и эти волны, Вам бы тоже срочно понадобилась исповедь. Так вот, дорогая Джен, были у меня некоторые разногласия с твоим отцом Флинтом Котесом, этого нельзя отрицать. Но никогда, я повторяю: ни-ко-гда в жизни я не хотел причинить вреда малыше Кэт! Однако горькая правда такова: жив-здоров ее возлюбленный…
Глава пятаяЮные годы тирана Тысячегорья
Когда кто-то заводит речь о первых влюбленностях тетушек, в них нелегко поверить. Кто?! Вот эта почтенная дама в кружевном чепчике, из-под которого выбиваются седые кудряшки, была влюблена? Та самая тетушка, чей строгий взгляд из-под крупных очков способен превратить кого-нибудь в камень, кружила кому-то голову?..
Секрет здесь в том, что тетушки редко рождаются сразу в очках и чепчиках. Обычно они бывают сначала младенцами, потом – шаловливыми детьми, а после – вырастают в смешливых, стреляющих глазками девиц. Хотя и задолго до вашего рождения.
Вот и тетушка Кэтрин, задолго до рождения Джен, была Катариной Котес, симпатичной сестренкой будущего атташе Флинта Котеса. Вы могли ее встретить в библиотеке Академии, где она брала книги по абонементу брата. Или сидящей в уютном саду Академии, где она их читала. Кто-то находил ее невероятно милой, но слишком умной и недостаточно грациозной. А кто-то, глядя в окно аудитории «Мертвых языков», не мог оторвать взгляд от ее белокурых локонов…
– Лесистрат Четвертый Денид! – раздался насмешливый голос мсье Женеваля, рано лысеющего профессора латыни и санскрита, до того долговязого и сухого, что курсанты прозвали его Йота, как букву греческого алфавита. – Вы, кажется, снова не с нами… В то время как ваши сокурсники постигают доступный только элите совершенный древний язык, позвольте узнать, что занимает ваши мысли?..
За время речи он проделал путь от кафедры до парты родовитого курсанта, как бы в противовес самому профессору похожего на упитанную рыжую Фиту. Мысленно окрестив Лесистрата «надменным инициалом» – буквой в начале рукописного абзаца, профессор демонстративно воззрился в окно. Вид, надо отдать должное, открывался отсюда впечатляющий… Но разве такая обратит внимание на скромного ученого, чей годовой доход едва ли достигает ее недельных трат «на булавки»?
– Катарина Котес!.. – выдохнул профессор и с вызовом поинтересовался у своего юного родовитого соперника: – А что, позвольте спросить, случилось с мисс Флам, по которой вы вздыхали на прошлой неделе? Или с дочерью полковника Арамиса, за которой волочились по всем театрам весь прошлый месяц? О, я даже не вспоминаю о племяннице нашего ректора! Помнится, прослушав ваши стихи, она дала вам отставку?
Класс грохнул дружным хохотом: «1:0» в пользу Йоты.
Да что он возомнил о себе, этот мсье Женеваль? Этот высокопарный зануда-заучка, ему бы не языки – арифметику преподавать! Как он смеет выставлять на посмешище потомка рода Денидов?! Лесистрат вскочил.
Тощий профессор отшатнулся и мгновенно возненавидел курсанта за собственный глупый испуг: разумеется, никто не станет с ним драться, рискуя надежно обеспеченной предками карьерой. Правила в Академии строги: две причины гарантируют отчисление – драка и провал на экзаменах.
Надменно спросил:
– Полагаете, состояние вашего отца поможет вам сдать экзамен?
– А что, разве нет? – уточнил Лесистрат.
Класс снова прыснул от смеха: «подарки благодарных родителей» повышают выпускные баллы надежней зубрежки учебников, это ни для кого не секрет. «1:1».
Далеко не первая их битва в очередной раз зашла в тупик. Мсье Женеваль указал на дверь:
– Прошу покинуть аудиторию!
Лесистрат радостно вылетел из класса, помахав на прощание. Наконец-то свобода! Прощайте, мертвые языки! Да здравствует живой и прекрасный мир!.. А ведь в саду, и совершенно одна, греет на солнце свой вздернутый носик малышка Кэт. Самое время спросить: про что ее книжка?
Со стороны могло показаться, двое приятелей, укрывшись в тени колонн, ведут задушевную беседу. Так думал каждый, кому довелось в те минуты пройтись вдоль галереи Академии. Оба курсанта улыбались, изредка здоровались с прохожими, но доведись вам спрятаться по другую сторону колонны, вы бы услышали такой диалог:
– Чтобы я тебя рядом с сестрой не видел!
– А то что? Вызовешь на дуэль?
– Много чести! Просто на клочки разорву.
– А если я предложу ей лапу и сердце?
– Не вижу тебя среди своих родственников!
– И зря. Многие братья мечтают иметь родственника из Денидов.
– Продажа сестер не входит в круг моих увлечений.
– Флинт, ну чего ты злишься? Она мне нравится. А уж я ей!
– Поищи себе подружку попроще. И не обольщайся. Что Катарина в тебе нашла? В тебе же ничего и нет! Без папы ты ноль, ничтожество. Напыщенный, самовлюбленный свистун.
– А все-таки Кэт вешается мне на шею! Сам знаешь: невежливо отказывать даме…
Флинт Котес (а это был именно он) рывком достал револьвер и – впрочем, не взведя курок, – приставил Лесистрату ко лбу:
– Сказал – не подходи! Понял?
Поймав взгляд Лесистрата, – вот же трус! – Флинт убрал револьвер и любезно раскланялся с очередным прохожим.
Не прошло и двух недель с того диалога, когда на дверях аудитории «Мертвых языков» появилась табличка: «Тихо! Идет экзамен». В саду Академии заботой садовника распускались сочные лилии, расцветали пионы. А за столом месье Женеваля экзаменуемые курсанты спрягали почившие глаголы.
Наконец очередь дошла до Лесистрата IV Денида.