— Ты слышал? Кажется, нас зовут, — реагирует младший.
— А вдруг это засада? — сомневается умудренный опытом старший. Разница в возрасте у них лет пять, не больше. Но жизнь быстро учит обывателей уму-разуму.
— Мальчики! Да не бойтесь, я не кусаюсь! Помогите мне лифчик застегнуть! — прошу я все тем же сексуально-заинтересованным голосом.
Младший не выдерживает и раздвигает кусты.
Видит он только темный силуэт, слишком высокий для девушки, и останавливается.
Я молча жду.
И только после того как за угловатым плечом появляется голова старшего, я пускаю по шкуре искры.
Глаза мои начинают светиться, как раскаленные угли. Из пасти при каждом выдохе извергается небольшой клуб дыма… Рога — ни в коем случае не серебряно, конечно, но красновато-оранжево — блестят в свете фонаря. Хвост, дважды стеганув меня по бедрам, успокаивается возле левого копыта.
Младший дрожит, как осиновый листок, и я отчетливо слышу дробь, отстукиваемую его зубами. Старший медленно пятится назад, к спасительным, как ему кажется, кустам.
Как будто от черта можно скрыться.
— Вы что, не рады видеть посланника князя мира сего? — вопрошаю я громовым голосом. — На колени!
Первым на колени бухается младший. Но не потому, что у него лучше реакция: просто у юноши подкашиваются ноги. Старший демонстрирует знак абсолютной покорности чуточку позже.
— Что вы сделали только что? По чьему наущению и во имя чего? — строго вопрошаю я.
Для того чтобы узнать правду, мне не приходится прибегать к пыткам. Единственное, что я должен выяснить перед тем, как проводить допрос, это в каком облике мне следует предстать перед допрашиваемым — ангела, черта рогатого или, допустим, русалки, если ответ должен держать язычник. Проще всего с иудеями — для них достаточно голоса из куста терновника.
— По наущению нашего Наставника. На Земле появилась третья сила, способная уничтожить и добро, и зло, — немедленно раскалывается младший.
— Так пусть она вначале уничтожит добро. А мы уж как-нибудь договоримся.
— Наставник говорит, с нею нельзя договориться. Эта сила чужда всему человеческому, а значит, в первую очередь главному в человеке — его природному злу! — вмешивается старший.
— Кто ваш Наставник? Где его можно найти?
— Мы не знаем, мессир, — приподнимает голову старший. — Он находит нас сам в вирте, на улице Клубная. Но разве князь мира сего не всеведущ?
Я направляю дым из своей пасти вниз. Надеюсь, они ощущают запах серы?
— Князь всеведущ, конечно. Но на прием к нему не так просто попасть: в канцелярии такие бюрократы… А откуда вы знаете про третью силу?
Младший, приподняв голову, открывает было рот, но старший, ткнув его в задницу, перехватывает инициативу.
— От Наставника. Он руководитель нашей секты, и мы во всем верим ему. Мы правильно делаем, мессир?
— Отныне вы будете исполнять его приказы только в том случае, если они не будут противоречить моим. А мой приказ таков: сидеть тихо и ждать указаний! Вы понадобитесь князю мира сего в ближайшее время для выполнения очень важного задания. И сообщите мне номера своих аукалок. Не исключено, что вы понадобитесь мне в вирте.
Будь у меня на руке терком — мы просто соприкоснулись бы браслетами, и этого было бы достаточно. Но бес, которому можно запросто послать сообщение на наручный ком, — это примерно то же самое, что черт с часами.
— Разве наши ау-номера — тайна для князя? — спрашивает вредный старший.
— Для князя ничто не является тайной. Но нам, его верным слугам, подвластно не все в мире сем, — еще раз поясняю я очевидные вещи и окутываю своих будущих слуг клубами дыма. Они произносят номера, я запоминаю цифры.
— И будьте готовы в любую секунду послужить князю мира сего! — напутствую я их.
— Всегда готовы! — хором повторяют слуги формулу безусловного повиновения.
Я, взмахнув распахнувшимися за моей спиной кожистыми крыльями, тяжело взмываю в темное небо. Но, едва скрывшись за ближайшим фонарем, почти падаю в траву. Масса моего тела слишком велика для длительных полетов, но уменьшать размеры тела нельзя — во избежание потери авторитета. Обыватели подсознательно уверены, что чем выше человек или черт, тем он значительнее. Беса, которого не боятся, называют мелким. А чем больше люди кого-нибудь боятся, тем безоговорочнее выполняют приказы.
Упав на землю, я, оглянувшись по сторонам, связываюсь через ком с женой.
— Дорогая, меня недавно убили, и теперь я не могу добраться домой, потому что одежда непоправимо испорчена, да и осталась в другом месте. Я сейчас включу маячок, а ты возьми такси и приезжай за мной с полным комплектом одежды и обуви.
Убедившись, что жена поняла меня правильно, я провожу очередную трансформу. Теперь я — две овчарки, свернувшиеся калачиком возле ближайшего канализационного люка. Можно было бы, конечно, превратиться в филинов и за полчаса долететь до дома. Но однажды меня подстрелил из пневматического ружья злой мальчик, и теперь я стараюсь попусту не рисковать. Нерационально это — трансформироваться в существо заведомо менее сильное, чем окружающие. А человек на Земле — самое сильное, злобное и страшное существо. Гораздо страшнее того черта, которого я только что изображал. Но это — когда он одетый. Голый же человек беззащитнее, чем бездомная собака. Так что лучше уж я подожду жену в форме мини-стаи.
Первое, что сообщает мне жена, когда я, уже в форме человека и полностью одетый, усаживаюсь в такси, — это новость о том, что дочь ушла из дома.
— Она взяла с собой пару комплектов белья, плащ, зонт и подаренную на день рождения кредитную карточку, представляешь?
— Но потом позвонила?
— Нет. Оставила записку.
— Что? — не сразу понимаю я.
— Записку. Ну, как раньше это делали.
Порывшись в сумочке, жена достает старомодную записку, подобную тем, которые обывательницы писали своим возлюбленным или родителям примерно век назад. В салоне довольно темно, и я требую, чтобы водитель включил свет. Можно было бы, конечно, перейти на ИК-диапазон, но это делать нерационально. Не стоит модифицировать форму без особой необходимости.
Я с трудом разбираю рукописный текст.
«Дорогие папа и мама! Я ушла на поиски Заратустры, потому что я его люблю. Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо. Вы читали „Ромео и Джульетту“? Пожелайте мне счастья!»
— Ты ее подружкам звонила?
— Да, обеим. Подруги ничего не знают.
— А скаф? Она осваивала виртело. Скаф — взяла?
— Я не посмотрела, — виновато улыбается жена.
— Ничего страшного. Приедем — вместе разберемся.
Стоило бы, конечно, сделать выговор жене за нерациональное поведение, но я молчу.
— Как ты думаешь, ей угрожает опасность? — спрашивает жена, не оценив моего великодушия.
— Думаю, нет. В худшем случае изнасилуют, но скорее всего — просто соблазнят. Сейчас такое происходит сплошь и рядом. Чаще всего соблазняют несовершеннолетних. Но найти соблазнителя и привлечь его к ответственности, как правило, не удается: негодяй обычно живет в другом городе или даже стране. Для передвижения по всей Европе сейчас достаточно не то что паспорта, а просто водительских прав. Именно в силу безнаказанности такие преступления и стали столь популярными. Более того, у девиц даже мода такая появилась — лишаться девственности в вирте, с каким-нибудь писаным красавцем.
— Она появилась еще шесть лет назад, стараниями производителей скафов.
— А пару месяцев назад вернулась с новой силой.
— Как ты думаешь, зачем дочь сделала это?
— Думаю, у нее были на то причины. Конечно, оперативной работой она начала заниматься рановато, да и не ее это уровень. Но, с другой стороны, оперативная работа — лучший способ адаптации. А в этом дочь сто очков даст любому матерому Хранителю.
— Жаль, что она ушла, у нее многому можно было научиться.
— Да, не случилось… Слишком быстро она перешла от теории к практике.
— А почему она не посоветовалась с нами и даже не предупредила об уходе?
— Ну, почему не посоветовалась — понятно. Этот уход уже не следует рассматривать как — последний! — поступок нашей дочери. Это — первый самостоятельный поступок будущего Хранителя всей Земли. И очень рациональный поступок, кстати. Я уже имею повод натравить на Заратустру всех сотрудников своего отдела — по-человечески это вполне понятно и не вызовет никаких подозрений. Кроме того, как только Заратустра соблазнит нашу малышку, у Винтерпола появится повод для привлечения его к уголовной ответственности в реале, а это гораздо серьезнее, чем нарушение некоторых законов Хартии. Ну и выследить Заратустр она, конечно же, поможет. Заметь, как все рационально она сделала в реале! Даже о старомодной записке не забыла! И эта старомодность лучшее свидетельство подлинности!
Остаток пути я рассказываю, как на меня напали сатанисты. Без подробностей, естественно. Не исключено, что в такси есть подслушивающее устройство, да и живой водитель — совершенно нежелательный свидетель таких разговоров. Поэтому в озвученной версии я лишь немножко припугнул сатанистов и отпустил. И только дома, в постели, убедившись, что нас никто не подслушивает, я расскажу жене, что сделал на самом деле, что собираюсь делать дальше и что следует делать ей. Докладывать о нападении начальнику Управления, Кириллу, как полагается в таких случаях, я не стану. Вряд ли он одобрит самосуд. Едва переступив порог дома, я направляюсь к бутыли, бросаю в нее сахар, сухой корм, доливаю воду. Ну и вонючий он, однако… Везунчик…
Глава 18
Никогда еще не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо люблю я тебя, о Вечность!
…И был вечер, и было утро, и мальчик переиначил один из основных законов «Эволюции», и биосфера Терры резко изменилась. И это стало тем, что позже назовут первой глобальной катастрофой…