Вскоре рабы устремились за Дором, уверенные, что гонка к небесам началась. За ними кинулись стражники. К ним присоединились случайные прохожие, оказавшиеся рядом с подножием башни. Жажда власти — вещество огнеопасное, и вскоре уже тысячи людей взбирались по фасаду мощного строения. Слышался нарастающий рев, согласный клич свирепых завоевателей, готовых взять то, что им не принадлежит.
Последующие события стали предметом споров.
Из истории нам известно, что Вавилонская башня была не то разрушена, не то заброшена. Но человек, впоследствии ставший Седым Временем, мог представить иные свидетельства, потому что именно в тот день решилась его судьба.
Когда толпы бросились на приступ башни, раздался грохот. Кирпичи раскалились до ярко-красного цвета. Послышался раскат грома, и тут подножие гигантского сооружения расплавилось. Вершина вспыхнула огнем. Средняя часть башни повисла в воздухе, опровергая все представления, когда-либо существовавшие у человечества. Те, кто хотел достичь небес, полетели вниз, словно снег, который стряхнули с ветки дерева.
Несмотря на все это, Дор продолжал подниматься, пока в конце концов не оказался единственной фигурой, цеплявшейся за ступени. Он рвался вверх, преодолевая головокружение, боль, ломоту в ногах и стеснение в груди. Ему приходилось останавливаться на каждой ступени, чтобы устоять в водовороте тел. Перед ним мелькали руки, локти, ноги, волосы.
Легионы были сброшены с башни в тот день, а их речь раздробилась на множество языков. Эгоистичному плану Нима пришел конец еще до того, как он смог выпустить в небо вторую стрелу.
Только одному человеку было позволено совершить восхождение сквозь туман, лишь он добрался до вершины, словно его поддерживали под руки, и… приземлился на пол в каком-то темном и глубоком месте — месте, которое никогда не существовало и которое никто и никогда не смог бы найти.
16
Это скоро произойдет.
У береговой линии океана появляется мальчик на доске для серфинга. Он нажимает на нее пальцами ног и взлетает на пенистый гребень.
Волна замирает. Мальчик тоже.
Парикмахерша стрижет клиентку. Она откидывает назад пучок волос, примеривается и щелкает ножницами. Слышится слабый хруст.
Отрезанные пряди падают на пол и останавливаются в воздухе.
В музее на Хуттенштрассе, что находится в немецком городе Дюссельдорфе, охранник замечает посетителя странного вида. Худой, длинноволосый, он подходит к выставке старинных часов. Открывает стеклянную витрину.
— Будьте… — начинает музейный служитель, грозя пальцем, но вдруг размякает, становится заторможенным, погружается в грезы.
Ему чудится, что человек поочередно достает из витрины часы, изучает их, разбирает на части, а потом собирает вновь, что, по идее, потребовало бы многих недель.
— …любезны не… — хочет договорить охранник, очнувшись от видений.
Но посетителя уже и след простыл.
Пещера
17
Дор проснулся в пещере.
Было темно, но он каким-то образом различил, где находится. Под ногами вздымались каменистые глыбы, а с потолка в него целились зазубренные острия.
Потирая локти и колени, Дор задумался. Жив ли он? Как он сюда попал? Забираясь на башню, он испытывал жуткую боль во всем теле, но теперь она совсем прошла. И дышать было уже не тяжело. В сущности, когда он дотрагивался до своей груди, дыхание еле ощущалось.
На мгновение ему показалось, что он в чертоге богов, но Дор тут же вспомнил о телах, сброшенных с высоты, о плавящемся подножии башни, об обещании, которое он дал Алли.
«Я остановлю твои страдания», — поклялся он тогда.
Ноги его подкосились. Он потерпел поражение, ему не удалось прервать ход времени. Зачем он покинул жену? Зачем бежал?
Дор зарылся лицом в ладони и заплакал. Слезы просачивались сквозь его пальцы, окрашивая каменные плиты переливами голубого цвета.
Трудно сказать, как долго он предавался горю.
Когда Дор наконец поднял глаза, то увидел фигуру, сидящую перед ним, — это был старик, который являлся к нему в детстве; теперь он опирался подбородком на золоченый деревянный посох. Он наблюдал за Дором с особенным выражением — так отец смотрит на спящего сына.
— Тебе нужна власть? — спросил пришелец.
Дор никогда прежде не слышал такого голоса: он был приглушенным, слабым, как будто его обладатель заговорил впервые.
— Я хочу всего лишь, — прошептал Дор, — остановить солнце и луну.
— А-а-а, — усмехнулся старик. — Но разве это не власть?
Он ткнул посохом в сандалии Дора, те мгновенно развалились, и он остался босым.
— Ты верховный бог? — удивился Дор.
— Я всего лишь Его слуга.
— Он владыка смерти?
— Тебя спасли от нее.
— Для того, чтобы я умер здесь?
— Нет. В этой пещере ты не состаришься ни на миг.
Пристыженный Дор отвел глаза:
— Я не заслуживаю такого подарка.
— Это не подарок, — ответил старик.
Он встал, держа посох перед собой.
— Ты кое-что начал, пока был на Земле. Нечто такое, что изменит всех, кто придет вслед за тобой.
Дор покачал головой:
— Ты ошибаешься. Я маленький человек, изгнанник.
— Мало кому дано постичь собственную власть, — произнес старик.
Он ударил посохом оземь. Дор моргнул. Перед ним появились все его орудия и инструменты — чашки, палки, камни и дощечки.
— Ты кому-то отдал один из этих предметов?
Дор вспомнил о палке, с помощью которой отслеживал движение солнца.
— Его у меня забрали, — сказал он.
— Теперь будет много других. Если желание вести счет возникло у одного из вас, оно уже не утихнет и будет сильнее, чем ты можешь себе представить. Вскоре человек сможет исчислять века, разделить день на мелкие части, а затем на еле уловимые доли — до тех пор, пока счет не поглотит его целиком и чудо мира, подаренного ему, не будет утрачено.
Старец еще раз ударил посохом по камням пещеры, и инструменты Дора превратились в пыль.
— Зачем ты измеряешь долготу дней и ночей? — прищурился кудесник.
— Чтобы знать это, — ответил Дор, отводя взгляд.
— Знать именно это?
— Да.
— И что же ты знаешь… о времени? — допытывался старик.
Дор покачал головой. Никогда раньше он не слышал этого слова. Что же ответить на этот вопрос?
Колдун выставил костлявый палец и сделал вращательное движение. Следы от слез Дора стянулись в голубое озерцо на каменном полу.
— Узнай то, чего не знаешь, — сказал старик. — Научись понимать, что проистекает из твоих подсчетов.
— Как? — спросил Дор.
— Прислушивайся к страданиям, которые от этого возникают.
Он нагнулся и прикоснулся рукой к влажным дорожкам, оставшимся от пролитых слез. Они стали жидкими и заблестели. Маленькие облачка дыма возникли над их поверхностью.
Дор наблюдал, смущенный и ошеломленный. Он мечтал об одном — вернуть Алли, но ее больше не было.
— Пожалуйста, позволь мне умереть, — попросил он сдавленным шепотом. — Я не хочу жить.
Кудесник поднялся:
— Не тебе решать, сколько будут длиться твои дни. Об этом ты тоже узнаешь.
Он сложил вместе руки и вдруг стал ростом с ребенка, потом с грудного младенца, еще больше уменьшился в размерах и взмыл в воздух, как пчела в полете.
— Подожди! — закричал Дор. — Долго ли я буду здесь томиться? Когда ты вернешься?
Съежившаяся фигура старика достигла потолка пещеры и прорезала щель в скале. Оттуда упала одинокая капля воды.
— Когда небо встретится с землей, — сказал колдун и исчез.
18
У Сары Лемон были очень хорошие оценки по естественным наукам.
«И что мне это, в сущности, дает?» — нередко спрашивала она себя.
Основания для такого вопроса у нее были. В старших классах самое главное — популярность, и зависит она главным образом от того, как ты выглядишь. Если для Сары экзамен по биологии был плевым делом, то собственное отражение в зеркале вовсе ее не радовало, да и окружающим она вряд ли казалась привлекательной: у нее были слишком широко посаженные карие глаза, сухие вьющиеся волосы, щербинка между зубами, рыхлая фигура. Увы, ей так и не удалось сбросить вес, набранный после развода родителей. Она морщилась, разглядывая свои полноватые руки и грудь, и не без горечи резюмировала: «А зад еще толще».
Поэтому, когда одна из подруг матери сказала, что «Сара, возможно, станет привлекательной, когда вырастет», девочка только фыркнула. Эти слова прозвучали для нее весьма сомнительным комплиментом.
В выпускном классе Саре Лемон исполнилось семнадцать лет, и была она, по мнению большинства ребят, слишком умной или чересчур странной, а может, и такой и этакой. Учеба не представляла для нее ни сложности, ни интереса; обычно Сара садилась у окна, чтобы бороться со скукой. Нередко она рисовала в записной книжке автопортреты с надутыми губками, закрываясь локтем, чтобы остальные не видели.
Сара в одиночестве ела свой ланч, возвращалась домой без попутчиков и проводила вечера дома с матерью. А когда Лоррейн уходила потрещать с подругами (эти встречи Сара именовала «клуб разведенок»), девочка ужинала одна, сидя за компьютером.
По оценкам она шла третьей в классе и ждала возможности досрочно подать документы в ближайший государственный университет — средств у Лоррейн хватало только на него.
Благодаря подготовке к поступлению Сара и познакомилась с Итаном.
Высокий, худой, с сонными глазами и густыми волосами кофейного цвета, он тоже учился в последнем классе школы. Итан любил и умел быть в центре внимания, друзей и подруг у него было хоть отбавляй. Участие в команде по легкой атлетике и в музыкальной группе прибавляло ему популярности. В астрономической системе старших классов Сара никогда не смогла бы выйти на его орбиту.
Но по субботам Итан разгружал грузовики с едой в приюте для бездомных — там же, где Сара подрабатывала волонтером. Дело в том, что для поступления в университет требовалось написать эссе о «важном опыте общественной работы». Сара не знала, как подступиться к такому заданию, поэтому, чтобы честно выполнить его, предложила свои услуги приюту, и там ее охотно приняли. По правде говоря, большую часть времени она проводила на кухне, наполняя пластиковые миски овсянкой. Рядом с людьми, лишенными крова, Сара чувствовала себя крайне неуютно. Ну что им может сказать какая-то девчонка из пригорода, в пуховике и с айфоном? «Мне очень жаль»?