— Федя, осторожно! — хозяйственно говорила молодая, суетясь возле машины. — Федя, не тащи его, как бревно, Федя…
Возле тележки с газированной водой Петька остановился, засунул руку за пазуху и отодрал от потного живота несколько блестящих монет.
— Три стакана! — сказал он, с царской щедростью бросая монеты на мокрый цинк. И добавил, уничтожающе посмотрев на Зину: — С сиропом…
Милада пила из запотевшего стакана ледяную воду с пузырьками, потом повела детей к мороженщице, и все они долго и истово ели из бумажных стаканчиков твердый, как застывшее масло, клубничный пломбир. Потом они дошли до перекрестка, где возвышалось здание кино. Петя и Зинаида жадно впились глазами в афишу, и Милада решила посмотреть вместе с ними фильм.
В этот час в зале были одни ребята и пенсионеры. Милада купила последние три билета; они оказались в первом ряду. Свет погас, и тотчас же сзади нее жалобный голос сказал:
— Тетя, сядьте на пол! Мне ничего не видно…
Она разглядела в темноте крошечную девочку в белой панамке.
— Иди ко мне на колени! — сказала Милада шепотом. — Скорей иди…
Девочка выбралась, переступая через чужие ноги, и доверчиво влезла на ее колени. Показывали фильм «Пират» — историю храброй и верной собаки. Зина и Петька наперебой объясняли Миладе все, что будет на экране: оказалось, что они смотрят фильм четвертый раз. Оттого, что она сидела в первом ряду, изображение мелькало, дробилось, свет резал глаза. В зале было душно, девочка от нетерпения ерзала на ее коленях и все время спрашивала: «Тетя, а что будет дальше? Тетя, он его пымает, да?» Огромный пес лаял с экрана, мчались пограничники. Милада прижимала к себе горячее, тяжелое детское тельце и больше ничего не чувствовала.
Когда они вышли из кино, улицы были полны народа. Близилось начало новой смены, и люди двигались к шахте мерно и неторопливо, точно волны в час прилива.
— Папаня твой идет, Зинка! — сказал Петя. — Ух, тебе сейчас ка-ак влетит…
Навстречу шел забойщик Коваленко.
Милада видела его накануне, когда он копался в своем садике, и сразу узнала. Круглолицый, серьезный, в маленькой кепке на большелобой голове, Коваленко шагал, осторожно держа в своей могучей руке чемоданчик с едой. Он направлялся в шахту.
— Доброго здоровьечка! — Он степенно поклонился Миладе. — Гуляете по нашему городу? Дело хорошее… — Он увидел Зинаиду и нахмурился. — А ты как здесь оказалась? Мать дома, мать кухню белит, не знает, за что раньше хвататься, а доня гуляет, доня даже не думает про то, шоб матери помочь… Иди домой!
Зинаиду с Петькой точно ветром сдуло. Коваленко остановился возле Милады, деликатно покашливая. Его живые, глубоко посаженные глаза приветливо глядели на нее.
— Вы сейчас спуститесь в шахту? — спросила Милада и вдруг остановилась.
Неожиданная и, как ей показалось, блестящая идея пришла ей в голову, и Милада, обрадовавшись, тут же стала ее выкладывать.
— Понимаете, у меня есть племянник Юлек, — говорила она, добродушно улыбаясь во все лицо. — Это сын моего брата Вацлава. Юлек сейчас работает в Остраве. Он будет обязательно расспрашивать меня, какие у вас шахты. А я ничего не смогу ему рассказать! Как же я могу уехать, не побывав ни в одной шахте? И, понимаете, сейчас такой удобный случай… Мне просто повезло, что я вас встретила. Если вы сейчас идете туда, я спущусь вместе с вами, и все сразу отлично устроится!
— Спуститесь в шахту? — переспросил Коваленко в изумлении. Он глядел с высоты своего огромного роста на маленькую седую гостью, как на ребенка, который сам не понимает, о каких сложных и серьезных вещах он говорит. — Вы хотите сейчас спуститься в шахту? Что вы, это невозможно! Вам никто и не разрешит этого…
Но Коваленко не знал характера Милады. Не знал ее характера и главный инженер, в кабинет к которому Милада пришла.
Широко улыбаясь и обмахивая веером раскрасневшиеся щеки, она снова рассказала ему о племяннике Юлеке, сыне ее брата Вацлава, который живет в Остраве, объяснила, что, если она не побывает здесь в шахте, ей будет просто невозможно поехать в Остраву, а вместе с тем в Остраве она спускалась в шахту не один раз, и ничего в этом особого нет…
— Я уже примеряла каску и сапоги, — радостно сообщила она главному инженеру. — Там у вас в раздевалке работает старичок, он такой милый, он выбрал мне небольшие сапоги и дал примерить…
Главный инженер и сам не мог объяснить, как это получилось, но через полчаса Милада в тяжелой шахтерской каске, с шахтерским фонарем в руках, облачившись в брезентовую одежду и огромные резиновые сапоги, уже входила вместе с ним в рудничную клеть.
Клеть была полна. Шахтеры, одетые так же, как Милада, стояли молча, тесно друг возле друга; лица их были сосредоточенными и спокойными. Никто не обратил особого внимания на низенькую, добродушно улыбающуюся женщину в шахтерской одежде, которая стояла рядом с ними. Им было уже не до нее.
Клеть спускалась с быстротой скоростного лифта. У Милады заложило уши и слегка кружилась голова. От места спуска до начала работ они шли по длинному подземному коридору с бетонными креплениями. Было сухо и светло; потом под ногами тонко всхлипнула вода. Милада увидела богатырскую, сверкающую толщу угля, широкий, полный бархатной тьмы забой, откуда со змеиным шуршаньем лился нескончаемый угольный поток.
Коваленко как спустился вниз, так и исчез. Но все, кого встречала Милада под землей, были похожи на него — такие же неторопливые, с могучими руками, в шахтерских касках, делающих их похожими на сказочных богатырей. Удивительный душевный покой охватил Миладу в бесконечных шахтных коридорах, среди сильных, молчаливых людей. Покой и чувство торжественности оттого, что она присутствует при ежедневном таинстве благородного шахтерского труда.
…И вот снова в глаза слепяще сверкнуло летнее солнце. Отмыв угольную пыль и опять облачившись в свое платье, Милада вышла на белый свет.
Она, простилась с главным инженером и в ответ на приглашение пообещала, что обязательно зайдет к нему познакомиться с его женой и детьми. У выхода ее терпеливо ожидали все те же Зинаида и Петька, и Милада ничуть не удивилась этому. Прислонившись спинами к стене, они быстро, наперегонки, ели вишни, бросая их одну за другой в рот и ловко выплевывая черные, блестящие от сока косточки.
Зинка как ухватилась за руку Милады, так и не выпускала ее. У нее вдруг разболелся зуб, и Милада пошла с ней в аптеку и дала ей лекарство.
Потом они встретили того старичка, с которым Милада познакомилась в библиотеке, и он повел их всех к себе.
Обеденный стол стоял прямо в садике, у толстой виноградной лозы, ветви которой висели над ним, как зеленая арка, а между плоскими большими листьями и тугими, еще зелеными кистями винограда дымилось солнце. Жена старичка оказалась круглой, как мячик, седой толстушкой с веселым румяным лицом и карими глазами. Она накормила их украинским борщом, таким густым, что ложка в нем стояла, и розовой свининой, шпигованной чесноком. После обеда Милада долго рассматривала семейные фотографии детей и внуков, а старики наперебой рассказывали ей о них. Потом они снова шли куда-то по горячим от южного солнца улицам, под сквозной, легкой тенью молодых деревьев… И весь этот удивительный, жаркий день казался Миладе нескончаемым, как нескончаемой была эта длинная улица, ведущая через добрый маленький город, от человека к человеку, от сердца к сердцу, — светлая улица, по которой она шла, крепко держа легкую детскую руку.
Солнце садилось, когда Милада оказалась у Дворца культуры. Туда уже шли шахтеры. И Милада вошла в зал и села вместе с ними.
Лектор рассказывал о жизни великого композитора. Потом в зал хлынула музыка.
Когда Милада вышла на улицу, был поздний вечер.
Возле выхода под фонарем стоял Сергей. Он обегал весь поселок, разыскивая Миладу, и наконец примчался сюда. Она увидела его встревоженное лицо, поняла, как он волновался, и тут же стала смущенно оправдываться. Но Сережа только махнул рукой и сказал:
— Ну, слава богу, вы нашлись, мама Милада…
Она рассказала ему все, что увидела за день. И они пошли домой все по той же степной тропинке.
Милада слушала, что говорил Сережа, и ей казалось, что она прожила здесь не два дня, а много-много лет, полных тепла и покоя. И еще она думала, что пройдет время, она вернется к себе в Бернартов, и встанет в ее памяти эта безветренная степная ночь, треск кузнечиков, перебегающие, живые огни на вышке террикона, величавая, строгая темнота неба, предвещающая рождение новой луны.
И снова, как сейчас, она ощутит плечо Сергея рядом со своим плечом. И голоса жизни, то и дело окликающие ее в степи властной вспышкой огня, далеким говором возвращающихся домой шахтеров, лязгом груженных углем платформ, шумом бегущих по невидимому шоссе машин — все эти простые милые звуки жизни тоже прозвучат в ее ушах, точно голоса друзей, которых она нашла на земле.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Вот и все, что рассказала мне Милада Трантинова, мой дорогой друг. Я узнала все это от нее самой, когда приехала в ее дом в Бернартове.
Днем она всегда бывала занята, но по вечерам мы уходили к той сосне, под которой она когда-то учила арабский язык, или оставались у нее в саду и сидели на полянке возле старого тиса. Ласточки со свистом рассекали вечерний воздух. Было слышно, как вдали шумит трактор: это председатель Карел Дворжак возвращался с поля.
А потом мы шли в комнаты, где была прохлада и тишина. Я поднимаюсь вверх по лестнице, ожидая, что вот-вот скрипнет, словно вздохнет, деревянная ступенька и щелкнет выключатель. В комнате Милады лампа осветит стол, где тикают квадратные часы и лежат стопкой медицинские журналы, и стену, на которой висит портрет чешского учителя Яна Трантины — старого человека с седыми усами и светлыми, добрыми глазами Милады.
Так, вечер за вечером, Милада рассказывала мне свою жизнь.
Но сейчас я хочу объяснить, где я познакомилась с Миладой.