Справа и слева поблескивала темная поверхность ствола. Раскачиваясь, открытая клеть ползла вверх. Постепенно в ней становилось светлее. Клеть остановилась, впереди сияло окно, наполненное светом снежного дня.
Костиков шагнул вперед, но тут же услышал сердитый окрик:
— Куда? Тут хода нет!
Костиков послушно шагнул в другую сторону. У стены стояла плечистая женщина в ватных штанах, заправленных в резиновые сапоги, и теплой куртке.
— Темный вы человек! — сказала она снисходительно. — Направо хода нет, оно ж видно…
Женщина нажала кнопку, и клеть стала медленно проваливаться вниз.
Через несколько минут Костиков, отирая пот со лба, входил в кабинет начальника строительства.
Посреди большой, сизой от дыма комнаты стояло несколько человек. Около двери благообразный седой толстяк с осанкой уверенного в себе человека разговаривал с девушкой. Она была в лыжном костюме и голубом свитере; из-под каракулевой, по-казацки сдвинутой набекрень кубанки выбивался золотистый чуб. Костиков узнал ее сразу: это и была Литошко. Он много раз видел ее фотографии, когда Литошко баллотировалась в Московский Совет. По всем рассказам о Литошко, которые доводилось Костикову слышать, она была талантливым инженером. Станцию, которую она строила, соорудили в два раза быстрее, чем намечалось по плану.
— Они хотят работать на современной стройке по старинке, — говорила Литошко, продолжая начатый разговор, и пожала плечами. — Это нелепость, если не больше! Я так и заявила вчера на совещании…
Позвонил телефон, и Литошко, подойдя к столу, взяла трубку.
— Литошко слушает, — сказала она, доставая из кармана брюк маленький клетчатый платок. Чуть вздернутый нос ее покраснел и распух: видно, у начальника строительства был жестокий насморк. — Здравствуйте! Сегодня начнете устанавливать? Отлично! Сколько времени вам надо? Две недели? Могу обрадовать, у вас есть целых три дня. Правильно, правильно. Но дело в том, что существует срок для сдачи станции. Попробуете? А вы не пробуйте, дорогой Иван Васильевич! Надо уложиться в срок — и все. Что у вас вдруг такой голос упавший? Вот и прекрасно! Я всегда говорила, что вы боевой товарищ, честное слово…
Она положила трубку и достала из другого кармана чистый платок. На ее лице после телефонного разговора еще сохранилось драчливое выражение.
— Скоро в простыню буду сморкаться, — пробормотала она сердито. — Какой у вас вопрос, товарищ? Садитесь, пожалуйста…
— Я начальник этой станции… — сказал Костиков с преувеличенной решимостью застенчивого человека и покраснел. — Точнее говоря, будущий начальник.
Литошко улыбнулась, и на обеих щеках ее появились ямочки.
— Очень рада! — Она пожала руку Костикову маленькой шершавой рукой. — Что же вы так поздно? Мы вас давно ждем.
— Был в отпуску, — сказал Костиков и тоже улыбнулся. Смущение его прошло. — Получил назначение — и уехал. Только вчера вернулся.
— Ну, пойдемте, покажу вам станцию… — Литошко обернулась к толстяку в форменном кителе. — Придется прервать наш разговор, — сказала она и потерла лоб. — Позвоните пока Буданцеву. Возятся третий день с пустяковым делом, просто стыд! А я спущусь вниз, надо познакомить товарища начальника с его хозяйством…
Снова позвонил телефон. Литошко нахмурилась, но взяла трубку.
— Литошко слушает, — сказала она. — Ага. Что делаю? На станцию ухожу, тороплюсь… Что такое опоссум? По-моему, такой зверек есть, золотко… Где водится? — Литошко виновато покосилась на телефон. — Как тебе сказать, доченька…
— В Северной Америке водится опоссум… — подсказал Костиков шепотом.
— В Северной Америке, — бодро повторила Литошко. — Бабушка дома? Ну, иди к бабушке, доченька, иди…
Она положила трубку и лихо, по-мальчишески поправила кубанку на золотых кудрях.
— Пошли, — сказала она решительно.
В клети Литошко стала с краю, а Костикова, как гостя, пропустила на середину.
— Без особых удобств, — сказала она извиняющимся голосом. — Но знаете что? Когда у нас в Октябрьские праздники был концерт, мы в этой клети балерин спускали. Честное слово! В тюлевых юбочках и атласных туфельках. — Она засмеялась. — Одна балерина мне говорит: «Во многих местах выступать приходилось, на фронте выступала, в землянках танцевала, но под землей «Умирающего лебедя» исполняю в первый раз…»
Клеть остановилась, и Литошко быстро пошла по штольне. Искоса она посматривала на шагающего рядом начальника станции. Ушанка плотно сидела на его коротко остриженной голове, уши слегка оттопыривались, как у подростка. Крепкий, чисто выбритый подбородок выдавался вперед. Щеки были круглые и загорелые. То ли оттого, что он был подтянутым и скупым в движениях, то ли оттого, что форменная шинель была пригнана на нем складно и ловко, он казался похожим на военного.
Чуть насупившись, он деловито поглядывал по сторонам. «Как хозяин смотрит», — подумала Литошко, к в душе ее неожиданно шевельнулось ревнивое чувство.
— Да, скоро другая будет картина! — сказала она, не выдержав. — Через десять дней мы будем уже здесь гостями, а вы хозяином. И, чтоб на станцию спуститься, нам билеты придется в кассе брать, вот какие дела…
Костиков кашлянул.
— Вы всегда будете здесь желанным гостем, — деликатно сказал он.
— Гость… — задумчиво повторила Литошко. — Каково это слышать! — Она покачала головой. — Когда вы красную фуражку наденете, тут уже все ясно: пожалуйте, ребята, на вылет…
Она засмеялась и махнула рукой. Костиков вежливо улыбнулся и промолчал.
— Вы давно на метро работаете? — неожиданно спросила Литошко.
— Пять лет… — Костиков встрепенулся, словно думал о чем-то другом. — Последнее время я работал дежурным на станции.
— А раньше?
— Раньше был столяром в подсобных мастерских. Учился, окончил техникум.
Снова наступило молчание. Литошко искоса поглядела на своего спутника.
Глаза его блестели. В зрачках отражались золотые светлячки огней. На вид начальнику станции казалось лет двадцать девять, — почти ее ровесник…
«Какие мысли сейчас в его голове? — подумала Литошко. — Молчит, как каменный! Даже не поймешь, нравится ли ему станция…»
А перед Костиковым в это время шаг за шагом открывался чудесный мир.
За пять лет он привык к станции, на которой работал, она уже была для него своей, обжитой. Здесь же все казалось новым. То он видел в нише уединенную, словно в парке, мраморную скамейку, то его окружали, подобно созвездиям, яркие светильники, то прямо над ним, на потолке, вспыхивали алые, выложенные из мозаики знамена. Врезанные в гладкие стены витражи казались окнами, выходящими на залитые солнцем просторы.
Вдруг из туннеля в лицо Костикову повеяла сильная и свежая воздушная струя. Она была полна особых запахов метро, знакомых, как запах дома. Костикову хотелось рассказать Литошко, как нравится ему станция, как прекрасна ее архитектура… Он уже глотнул воздух, но неожиданно для самого себя сказал сухо и деловито:
— Трафареты «Вход» и «Выход» висят не на месте. Надо бы перевесить их правее…
Литошко вздохнула.
— Хорошо, — сказала она. — Перевесим трафареты. Что еще?
Костиков показал на мраморную стену, идущую вдоль платформы.
— Тут нужна еще одна стрелка, показывающая направление поезда.
Литошко поморщилась.
— Облицовка уже закончена, как вы видите, — сказала она. — Ведь тут мрамор…
— Мрамор можно просверлить, — спокойно ответил Костиков.
— Хорошо. Сделаем вам стрелку. Еще что?
— Попрошу вас также сделать тут добавочный штепсель для пылесоса, чтоб уборщицам было удобней работать, — решительно сказал Костиков.
Литошко молча сделала пометки в записной книжке.
— Что еще? — спросила она, не поднимая глаз.
— Теперь я хотел бы, если можно, посмотреть кассы.
— Прошу вас, — сказала Литошко с преувеличенной любезностью.
Они подошли к неподвижному эскалатору, и едва Костиков успел с огорчением подумать, что придется идти пешком, как лестница, словно по волшебству, дрогнула и медленно поплыла вверх. Литошко стояла на ступеньках впереди Костикова. Он видел завитки на ее затылке, длинный светлый волосок, прилипший к мохнатому свитеру.
Касса была так удобна и так хорошо отделана, что Костиков просиял. Литошко со снисходительностью старшей смотрела на его оживленное загорелое лицо.
— Ну, скажи пожалуйста, какое чудное помещение! — воскликнул он, расхаживая по кассе. — Разве можно сравнить с нашей станцией? Красота, прямо красота!
— Да, сделано неплохо! — отозвалась сдержанно Литошко и провела рукой по светлой дубовой двери.
«Наконец-то его пробрало! — подумала она не без удовольствия. — Так-то, голубчик! Посмотрим еще, что ты дальше скажешь…»
Костиков вдруг присел перед дверью на корточки.
— Порожек надо пристроить! — озабоченно пробормотал он. — Видите? В кассе тепло, а из-под двери будет холодом тянуть. Кассиры простудятся. Обязательно порожек сделайте!
Литошко откашлялась.
— Может быть, еще стеганую портьеру повесить? — сказала она с ледяным спокойствием, и в ее глазах появился не предвещающий ничего хорошего блеск. — На гагачьем пуху, например? Или камин быстренько построить?
— Нет, камин здесь не нужен, — простодушно ответил Костиков. Он выпрямился и сейчас стоял, сдвинув ушанку на затылок, внимательно, прищуренными глазами оглядывая стены. — А как насчет телефона для старшего кассира? — спросил он и повернул к Литошко лицо, на котором по-прежнему светилось оживление.
— Телефон не запроектирован! — произнесла Литошко металлическим голосом. — А мы, как вам известно, делаем только то, что предусмотрено проектом. И вообще… — Она запнулась, но уже была не в силах справиться с нахлынувшим раздражением. — И вообще как легко вы отдаете распоряжения! Даже позавидуешь, честное слово! И все у вас так просто получается: снять, продолбить стену, установить… А у нас, строителей, все с трудом делается, со скрипом. Правда?
Костиков не ответил, только внимательно и удивленно посмотрел на Литошко.