Человека с сигарой я приметила давно, да его и нельзя было не заметить даже в переполненном зале.
Огромный, широкоплечий, с большим красным лицом, он говорил так громко, что голос его перекрывал ровный застольный гул, подобно трубе в оркестре. Еще в самом начале вечера он порядком набрался, а к концу ужина его лицо, и без того пунцовое, приобрело свекольный оттенок.
Нас познакомили. Он назвал себя: это был Арчибальд Бастер, один из «деловых людей» города. Когда подали кофе, ко мне подошла его жена Джоан, немолодая, но очень моложавая и стройная дама с норковым шарфом на обнаженных плечах. Она пригласила меня поехать с ними после ужина и переночевать у них дома.
Было уже поздно, и я, сославшись на усталость, отказалась. Но Джоан настаивала.
— Зачем вам ехать в гостиницу? — сказала она низким протяжным голосом, щуря глаза. — Вы переночуете у нас, а завтра утром за вами заедут. Мне кажется, вам будет интересно увидеть настоящий старинный американский дом, — в нем жил еще дед моего мужа. Наш дом называется «Веселое утро», он всего в пятидесяти милях отсюда…
Она легко коснулась моей руки тонкими пальцами, очень холодными для такого теплого вечера. Неожиданно для самой себя я согласилась.
И вот сейчас я шла по выложенной камнем тропинке плохо освещенного парка, гадая, куда скрылся Арчибальд Бастер.
Внезапно он снова появился рядом. Впереди блеснул лоснящийся бок большой длинной машины, стоящей под деревом.
— Вы не успеете и глазом моргнуть, как мы уже будем дома, — сказал Бастер и обдал меня сильным запахом виски. — Знаете, как называется наш дом?
— Знаю, — сказала я, садясь в машину. — «Веселое утро». Очень милое название.
Бастер захлопнул дверцу, и машина рванулась в теплую, влажную, густо пересыпанную звездами ночь.
Свет фар выхватывал из мрака дорогу — тускло отблескивающий нескончаемый поток, несущий на себе четыре ряда мчащихся машин. Снопы света стлались, подобно дыму, над дорогой, упираясь в пылающие рубиновые огни идущих впереди машин, и сколько мы ни обгоняли их, перед нами продолжали багрово светиться другие огни, словно вся ночь была наполнена этими рубиновыми светляками, притягивающими взгляд с гипнотической силой.
Слева, за темной стеной деревьев, двигался встречный поток. По тревожному мощному гулу да по скользящему над листвой зареву можно было догадаться, что и там машины мчатся с такой же сумасшедшей быстротой. И опять мне показалось, что все это — чужая звездная ночь, летящие во мраке машины, сидящий за рулем подвыпивший человек с сигарой в зубах, — все это почти нереально, как сон или как всплывшая в памяти и вдруг увиденная наяву страница книги.
— Давайте поговорим о чем-нибудь веселом, — сказал Бастер, не выпуская изо рта сигары. — Только, пожалуйста, не пропагандируйте меня. У меня дома есть телевизор, и, кроме того, я каждый день слушаю радио. Так что с меня пропаганды хватает. Это я говорю вам на всякий случай.
— Вы в самом деле думаете, что я села к вам в машину специально, чтобы вас пропагандировать? — удивилась я.
— Вы, русские, странный народ. Вы не можете минуты прожить без политики. Я это отлично знаю.
— Из радиопередач, которые слушаете каждый день?
— Вот видите, вы уже начали меня пропагандировать! — сказал он запальчиво. — Что я говорил? Так вот, я вам лучше выложу сразу: я политикой не интересуюсь. Вы там как хотите, а я политикой не интересуюсь. Понятно?
— Понятно, — сказала я.
Несколько минут мы ехали молча. Бастер прибавил скорость, машина вышла в левый ряд и обогнала идущие рядом автомобили с такой легкостью, словно они стояли на месте.
— А в общем, все люди одинаковы, — неожиданно сказал Бастер. — Надо только немножко их поскрести, вроде бы снять верхний слой. И увидишь, что внутри они одинаковы. Каждый хочет иметь деньги, машину, свой дом, сбережения на старость. И еще оставить небольшой капитал детям. Вот и все. И вы не докажете мне, что это не так.
— Я и не собираюсь доказывать, — сказала я, и он удивленно на меня покосился. — Люди действительно похожи друг на друга. У каждого человека, к примеру, две ноги. Я надеюсь, что и у меня останутся обе ноги в целости, когда мы, наконец, доберемся до вашего дома…
Бастер сердито фыркнул, но промолчал. По свисту и плотности ветра я поняла, что мы едем еще быстрей. Сейчас впереди нас не было ни одной машины, и лишь где-то вдалеке таинственно и тревожно пылали несущиеся с безумной скоростью рубиновые огоньки.
— У каждого человека две руки и два глаза, — продолжала я. — И у каждого — одно сердце. В этой части вы совершенно правы. Но вот то, что в сердце, — это у каждого уже разное.
— Э-э, для меня это слишком сложно! — буркнул он. Пепел его сигары упал на мои колени, я осторожно его стряхнула. — Извините, — Сказал Бастер мрачно.
Мы продолжали мчаться в темноту.
— Все равно вы меня не убедите, — сказал Бастер и выплюнул сигару в окно. — Но я не хочу с вами спорить. Я уже вам сказал: меня не интересует политика. Меня интересуют только две вещи: моя работа и мое хобби.
— Какое у вас хобби?
— Я собираю чучела птиц. И кроме того, увлекаюсь верховыми лошадьми. У меня неплохая конюшня.
— Сколько у вас лошадей?
— Восемь.
— А чучел?
— Больше двухсот. И среди них есть очень редкие, — добавил он с гордостью.
Опять наступила пауза.
— А какая у вас работа?
— Я вице-президент компании. У нас большие плантации табака. Моя специальность — вопросы труда и найма. Непростое занятие, как вы понимаете, — все время надо иметь дело с рабочими. Если промахнешься, у фирмы могут быть убытки. Работать приходится много: я встаю каждый день в шесть утра, чтобы в восемь уже быть в оффисе. Вот как. Забот у меня хватает. И меня совершенно не занимает то, что находится за порогом моей фирмы или моего дома. Будущее меня не интересует. Я живу настоящим. Только настоящее меня интересует. Я ясно выразился?
— Абсолютно ясно.
Мы опять помолчали.
— После всего, что я услыхала, мне бы хотелось задать вам вопрос, — сказала я. — Вы разрешите?
— Сделайте милость! Какой вопрос?
— У вас есть дети?
Бастер ничего не ответил. По тому, как меня прижало к дверце, я поняла, что машина, не сбавляя скорости, свернула с автострады. Сейчас мы мчались по обсаженной высокими деревьями дороге, словно по зеленому тоннелю, наполненному влажной, оранжерейной духотой.
— Вот и наш дом! — громко сказал Бастер. — Вы знаете, как он называется?
— Знаю, — ответила я, вздохнув. — «Веселое утро».
Перед нами в темноте смутно виднелся большой дом.
Ни в одном окне не горел огонь, и от этого казалось, что в доме никто не живет. С железной резкостью заскрипел под колесами гравий, машина остановилась у входной двери с плоским навесом, украшенным старинным чугунным литьем. Бастер прошел вперед, я услышала щелчок выключателя, над дверью ярко вспыхнул висящий на крюке стрельчатый фонарь. Пока хозяин дома открывал замок, позади снова заскрипел гравий и прямо на нас уставились желтые глаза фар.
— Это Джоан, — сказал Бастер и, не оборачиваясь, прошел в дом. — Входите, я зажгу свет.
Тотчас же, один за другим, во всех окнах вспыхнули огни: дом осветился, словно новогодняя елка. Вслед за хозяином прошла и я.
Это был большой дом, со множеством комнат, обставленных удобной старомодной мебелью и с узенькой передней вместо обязательного американского холла. Из передней деревянная лестница с натертыми воском ступенями вела на второй этаж.
Что-то южное померещилось мне здесь, словно мы приехали куда-то в Южные штаты; так и казалось, что навстречу выйдет дядя Том или добродушная черная тетя Хлоя в пышном белом чепце… Воздух в комнатах был теплым и душным, как бывает тогда, когда хозяева оставляют дом запертым на целый день.
Бастер помог мне снять пальто и бросил его на длинный, стоящий в передней ларь. Хлопнула входная дверь, в дом вошла Джоан.
Она стояла посреди передней, снимая перчатки, — высокая, элегантная, в маленькой шляпке; норковый шарф, свободно висящий на сгибе ее руки, блестел, освещенный стенными бра. У нее было тонкое, немного бледное лицо и большие светлые глаза. Она улыбнулась мне.
— Вот мы и дома, — сказала она своим низким протяжным голосом. — Надеюсь, вы не очень устали после путешествия с моим мужем?
— Сожалею, но я должен вас оставить, — буркнул Бастер. — Мне вставать в шесть утра. Джоан займет вас. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, дорогой, — сказала Джоан не глядя.
Он скрылся где-то в глубине дома, и вскоре послышался шум льющейся в ванну воды.
Вместе с хозяйкой мы прошли в гостиную.
Это была просторная комната с камином; на стенах висели семейные портреты; по углам стояли на подставках чучела птиц. Птицы были разные: от знакомой насмешницы сойки до странной сутулой птицы с тяжелым телом и короткими крыльями, которую я до той поры никогда не видела. На круглом столе возвышалась старинная бронзовая лампа, возле камина стояли глубокие низкие кресла.
— Хотите что-нибудь выпить? — спросила Джоан с привычной любезностью хозяйки большого дома. — Виски? Шерри? Джин?
Я попросила апельсинового сока. Джоан налила себе шерри из высокой бутылки. Мы уселись в стоящие перед камином кресла. Вечернее платье, которое было на Джоан, казалось до того простым, что это могла себе позволить только очень богатая женщина и очень дорогой портной.
Наступила пауза.
Я смотрела на сидящую передо мной красивую женщину с бокалом в узкой руке и старалась понять, что может ее интересовать. О чем мы будем беседовать? Что рассказать ей, о чем спросить? Было поздно, я устала после длинного дня. Да и хозяйка моя выглядела утомленной; под глазами ее темнели круги…
— Славный вечер был в клубе, не правда ли? — сказала я, чтобы прервать молчание, и Джоан задумчиво кивнула головой.
— О да, — сказала она. — Чудесный вечер! Я получила большое удовольствие.
За дверью послышались тяжелые шаги — очевидно, Арчибальд Бастер прошествовал из ванной в свою спальню. Я подумала, что самое время идти спать и мне.