А потом, не мешкая, пустились в путь.
На этом кончается история Отряда Хранителей – Первая Летопись Великой Битвы за Кольцо Всевластья.
Хранители расходятся в разные стороны.
Вторая Летопись повествует об их судьбе во время ожесточенной борьбы между двумя могучими крепостями.
Завеса Тьмы разрастается и крепнет.
Третья Летопись рассказывает о походе Главного Хранителя к Ородруину и последней битве его друзей с Темными Силами.
Над Средиземьем занимается утро новой Эпохи.
СОТВОРЕНИЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Еще не научившись читать, всякий ребенок узнаёт, что вначале была сказка, и волшебной сказкой открывается для него волшебный мир художественной литературы, мир животворного вымысла. На первой поре жизни действительность и сказка почти совпадают, по крайней мере, соседствуют и не противоречат, а подтверждают друг друга. Сперва так. Потом нередко наступает отталкивание от вымысла, и «всамделишное» и сказочное резко разграничиваются. Тяга к сказочному, однако, необязательно пропадает: одни продолжают читать сказки — того же Андерсена, например, — и совершенно всерьез сопереживают судьбу маленькой русалочки; другие увлекаются научной фантастикой, порой от сказок трудноотличимой; третьи с успехом совмещают то и другое, и все это, вместе взятое, вовсе не противостоит чтению книг о подлинной жизни, к которой читатели постепенно приобщаются.
Подлинной, сказали мы, но это вовсе не значит жизни без чудес, наоборот! Если мировосприятие подростка не тускнеет и не скучнеет, если он, как на самом деле ему и положено, видит окружающий — и не только окружающий — мир свежим и обостренным взглядом, то он и осознает жизнь как чудо и как обещание чудес.
Положим, к детской наивности и простодушию возврата нет, как и для человечества нет возврата к тому античному времени, искусство которого Карл Маркс считал «нормой и недосягаемым образцом». Но возврата и не нужно: чем больше в человеке настоящей «взрослости», тем ему легче с детьми, тем ему понятнее — на новом уровне — та правда, которую он сам ребенком видел в волшебных сказках. Ведь сказки сочиняют взрослые — и совсем не только для детей, хотя для них, разумеется, в первую очередь.
Распознавать сказочное и фантастическое в действительности, открывать действительность сказки, реальность фантастики — давняя задача литературы. Она осуществляется в разных формах: порой очертания волшебной сказки едваедва различимы за повествованием о реальных людях и реальных обстоятельствах, а иной раз — как, например, у Чарльза Диккенса и Р. — Л. Стивенсона, Германа Мелвилла и Н. Готорна, Бальзака и Гоголя — этот скрытый контур проступает довольно отчетливо. В наше время тайное, древнее родство литературы и сказки сплошь и рядом становится явным, принимает характер нарочитого сближения; и не случайно именно в наше время написана замечательная и. уникальная сказочная эпопея Дж. Р. Р. Толкиена (1892 — 1973), первую летопись которой вы только что дочитали.
И не случайно автор ее — английский писатель. Фантастическая струя всегда была очень сильна в английской литературе, отнюдь не в ущерб ее жизненности и правдивости. Фантастическим, вымышленным путешествием, заведомой «небывальщиной» была «Утопия» (в переводе с греческого — «Нигдения») Томаса Мора, что не помешало ей определить жизненную программу — борьбу за справедливое переустройство общества — многих поколений революционеров. Фантастичны две великие поэмы Джона Мильтона — «Потерянный рай» и «Возвращенный рай»; проникнута сказочной фантастикой последняя драма Шекспира «Буря»; фантастика скрепляет четырехъярусное строение «Путешествии Гулливера» — Джонатана Свифта.
Ближе к нашему времени стоит еще один знаменитый англичанин–фантаст, описавший для дочери друга два ее сказочных странствия, понять которые во всей их прелести и значительности может только взрослый читатель, не в обиду детям будь сказано. И «Алиса в стране чудес», и «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла — книги на всю жизнь, детские книги, в полной мере принадлежащие серьезной, большой литературе, потому что они не уводят от действительности, а ведут к ней, к пониманию ее чудесной подосновы: через сказку, через игру.
Описание этой подосновы в научных понятиях, терминах, формулах не делает ее менее чудесной — недаром великий Альберт Эйнштейн говорил, что всякий настоящий ученый в душе сказочник. Но возможно иное описание: в образах сказки и мифа, образах народнопоэтического творчества — золотого фонда коллективного воображения человечества, первичного осознания жизни, которое не отменяется, а обогащается историческим опытом, сопутствует ему. Образы эти лживыми не бывают — ложным может быть лишь их буквальное, огрубленное и примитивное понимание. Народность — высшая оценка литературы, и возвышенно звучат в применении к современному художественному произведению слова «былина», «сага», «сказание», «легенда», «эпос», «притча». А ведь все. это — близкая родня богатырской волшебной сказки, обогащенной памятью истории.
Вымысел непременно присутствует во всяком художественном произведении; больше того — вымысел–то и делает его художественным, сообщает ему ту емкость, благодаря которой изображение отдельного, неповторимого факта становится многозначным, включает в себя сотни и тысячи подобных фактов и даже предвосхищает, предуказывает будущие. И когда вымысел спаян с образами, знакомыми и близкими каждому читателю или зрителю, он может стать еще ёмче: недаром в живописи всегда так ценились и ценятся канонические сюжеты. С литературой сложнее, но, и здесь, скажем, Тиль Уленшпигель Шарля де Костера — героико–патриотическое переосмысление давнишнего героя народных побасенок: отсюда особая действенность этого образа.
Словом, новизна совершенно необходима, однако новаторство всегда есть продолжение традиции, и попытка продолжить традиции, обновить образы народнопоэтического творчества, приурочить их к нынешнему дню всегда достойна уважения и интереса. Если же эта попытка удается, в литературе происходит большое событие.
Таким событием и стала сказочно–героическая эпопея Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин Колец». Само по себе читательское признание еще не может служить решающим доказательством ценности и содержательности книги, но кое о чем оно говорит. Эпопея вышла в 1954 — 1955 гг.; к 1968 году в англоязычном мире ее прочли более пятидесяти миллионов человек. Сейчас это число приближается к ста миллионам; и к тому же она переведена на четырнадцать языков. Так что вы, можно сказать, познакомились с самой популярной из опубликованных на английском языке после второй мировой войны книг.
Заслужена ли эта популярность или просто раздута? Что ее вызывает и обеспечивает? На эти вопросы каждый читатель любого возраста так или иначе уже ответил сам; но чтобы сделать ответ полновесней, познакомимся с автором книги и окинем ее прощальным взглядом, — впрочем, надо думать, вы к ней еще вернетесь. Как всякое подлинное создание литературы, «Властелин Колец» — книга–спутник, и однократное ее прочтение лишь открывает знакомство с нею.
Долгая жизнь Джона Рональда Руэла Толкиена началась в Южной Африке, в семистах пятидесяти километрах к северо–востоку от Кейптауна, в 1892 .году. Впечатления раннего детства — суровый южноафриканский вельд — степь, — пышные оазисы, непонятный, чуждый и захватывающе интересный быт исконных черных обитателей тамошнего края (его на несколько дней «похитил» слуга–негр — показать золотоволосого белого малыша родной деревне) - прочно улеглись в памяти будущего писателя. Трех лет от роду мать увезла его в Англию; через год умер отец, а в двенадцать лет мальчик стал круглым сиротой. Позаботились родные: окончив школу в Бирмингеме и обнаружив незаурядные способности к языкам, он поступил в Оксфордский университет. Шестнадцатилетним юношей он влюбился в первый и последний раз в жизни, а впоследствии женился на своей избраннице и прожил с нею до конца ее дней: она умерла годом раньше него.
Но до женитьбы было еще далеко, когда разразилась первая мировая война; в 1915 году Толкиен ушел добровольцем (до 1916 года английская армия была целиком добровольческой) на фронт и участвовал в одном из самых кровопролитных сражений — битве на реке Сомме, где за четыре с половиной месяца на нескольких квадратных километрах земли легли убитыми шестьсот тысяч англичан.
Империалистическую войну Толкиен справедливо считал дикой и бессмысленной бойней; однако офицером был исправным. Солдаты его любили, а он говорил впоследствии, что только на войне по–настоящему оценил простых людей — своих упорных, насмешливых и немногословных соотечественников. Без этого не было бы Хоббитании — любовного изображения провинциальной Англии, ее обитателей и их нравов; а без Хоббитании и хоббитов не было бы «Властелина Колец», хотя замыслил свою эпопею Толкиен еще студентом, пытаясь найти новое, объединяющее художественное осмысление легенд Уэльса, ирландских и исландских саг, скандинавской мифологии, сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола и древнегерманского эпоса.
С фронта он вернулся в ноябре 1916 года, заболев окопным тифом–сыпняком, от которого в 1914 — 1919 гг. солдат погибло не меньше, чем от пуль и снарядов, шрапнели и газа. Толкиен, однако, выздоровел. После тифа его признали негодным к строевой службе; в госпитале он начал писать свою эпопею. Тогда она называлась «Сильмариллион» — повествование о трех властительных волшебных кольцах (фольклорный мотив волшебных колец — один из самых распространенных). Чтобы сплавить разнородные мифологические и сказочные образы, нужно было придумать целый мир со своей историей, географией, растительностью и животными, народами и языками. Работа над «Сильмарнллионом», много раз прерывавшаяся и возобновлявшаяся, положила основу «Властелину Колец»: здесь придуманный и расчисленный мир ожил. Двадцать пять лет неустанного труда не прошли бесплодно: с первых же страниц ".Хранителей» мы вступаем в действительность, сотворенную вширь — на много стран и вглубь — на много веков. Открывается она постепенно, и всякое сказанное о ней слово опирается на тысячи подразумеваемых. В этом секрет плотности повествовательной ткани «Властелина Колец».