кайбаб значит на языке паютов «Лежащая гора». Несколькими месяцами раньше я отправил письмо женщине-старейшине этого племени, но так и не получил ответа. Но она ждала нашего приезда, и когда мы, наконец, появились на пороге ее селения, она щедро приготовила обед из того, что было, и мы разделили его со многими семьями этой деревушки. Трудно передать на словах, как тепло и уютно было сидеть с ними у потрескивающего огня.
Паютский старец по имени Дэн Буллет с трепетным вдохновением поведал нам историю о трех паютах, оказавшихся на грани смерти от жажды в долгом путешествии по пустыне, хотя они и знали, как выживать в условиях дикой природы.
— Раньше путешествовать было совсем не так легко, — подытожил он. В конце вечера он достал из кармана четыре скомканных доллара и протянул мне, сказав, что это его вклад в наше дело. Я принял его жертву, и в ответ подарил футболку — одну из тех, которые носили мы.
Раньше численность паютов была значительно больше, и они заселяли земли на юго-западе. Сегодня же здесь осталось всего около двухсот человек, или тридцать семей. Они не хотят повторять печальный опыт других резерваций, и поэтому здесь строго-настрого запрещен алкоголь, хотя фактически следить за соблюдением этого внутреннего закона здесь некому, если не считать одного-единственного племенного полицейского.
Однако на следующее утро перед рассветом стало очевидно, что закон этот легко нарушить. Меня разбудили три пьяных паюта, требовавших подвезти их до шоссе. Я вежливо отказал им, так как никто из наших еще не проснулся, и многие спали в машинах. Если уж мы смогли пройти тысячи миль, им ничего не стоит пройти всего пару миль до лавки, и не обязательно было будить при этом весь лагерь. Они неохотно отстали от меня и пошли прочь, громко ругаясь. Алкоголизм среди индейцев — хроническое явление, и больше всего мы опасались проблем, связанных именно с этим.
После полудня мы пошли на прогулку по «учебной» тропе, и нашли множество индейских петроглифов. Там было изображение орла, высеченное в камне, и оно сильно напоминало такое же изображение, выгравированное на медном нагруднике, найденном в кургане близ Таллахасси. Меня всегда интриговали подобные совпадения культур, разделенных многими тысячами миль друг от друга.
Мы двигались по шоссе 389 на восток, и внезапное появление индейца на красной запыленной спортивной машине, шумно пронесшейся мимо нас, вернуло нас в настоящее. Он затормозил перед нашей колонной и, пытаясь перекричать рычащий мотор, невнятно проревел что-то вроде: «Давно я не видел столько белых сразу! Сейчас я сгоняю за своими друзьями в Туба Сити, и мы вернемся за вами. Вот увидите!» Полилась жаркая ругань, и успокоился он только тогда, когда к нам присоединились пятнадцать паютских школьников со своими родителями. Тогда он резко тронулся с места, и гравий полетел из-под колес его спортивного монстра.
Подростки гордо несли священные символы впереди колонны, сменяя друг друга по очереди. Водители проезжавших мимо машин сигналили нам и махали руками. Молодежь улыбалась, гордо задирая носы. Я бы хотел, чтобы они прошли с нами до самого конца.
Подростки-паюты рассказали о том, как им приходится бороться с сегрегацией в школьных автобусах, и о том, что на уроках биологии они отказались изучать анатомию на примере скелета одного из паютов. После продолжительной борьбы старейшинам удалось получить этот скелет и захоронить его по всем традициям, но проблема дискриминации в автобусах оставалась актуальной и по сей день.
Вечером старейшины снова присоединились к нам в нашем придорожном лагере. Они по очереди подержали в руках наш флаг.
— Я давно уже не видел таких знамен, — сказал один из них, восхищенно глядя на искусное бисерное плетение. — Да, мы забыли почти все свои обычаи...
Перед закатом мы тепло распрощались. Их уход очень символично совпал с последующим появлением резервационного полицейского. Свет фар его грузовика осветил наш лагерь, и из него на землю ступил массивный силуэт, оттененный лучами заходящего солнца.
— Вы здесь не видели никого подозрительного этим вечером? — грубо спросил он.
— Нет, сэр. Никого, — ответили мы.
Он подошел ближе, крепко сжимая в руке длинный черный фонарик.
— Примерно час назад мы нашли угнанный грузовик всего в паре миль отсюда. Его подожгли. У нас нет никаких улик. Но вы — единственные чужаки здесь. Этот горящий грузовик может сильно навредить вам! — он замолчал, словно подбирая нужные слова. Казалось, он щекочет нам нервы. И у него неплохо получалось. — Я уверен, у вас тут много проблем возникнет, ведь вы тут единственные не-индейцы, — последние слова он процедил особенно остро. — Там их значительно больше, чем вас. Но это небольшая резервация.
Он осмотрел наш лагерь с фонариком. Затем запрыгнул в свой грузовик и скрылся в темноте пустыни. Вместе с ним исчезло и наше настроение.
Я всю ночь не спал и думал том, что впервые в жизни «оказался в меньшинстве», стал очень уязвимым, видным со всех сторон. Мне снова припомнилось подвигнувшее на этот поход видение. Моим мотивом организации шествия было желание понять коренных американцев, стремление помочь им. Я решил, что неприятный эксцесс с полицейским был всего лишь очередным моим испытанием. Мне стало немного легче от этой мысли. Мы шли теми же тропами, которыми ходили индейцы, нас обжигало то же солнце, мы любовались теми же закатами. Все-таки мы не были похожи на обычных туристов с фотоаппаратами, ищущих дешевые безделушки...
И тут я впервые осознал свою наивность. С чего я взял, что после пятисот лет гонений индейцы вдруг встретят нас с распростертыми объятиями, как старых друзей? С чего бы?! Может, они только того и хотят, чтобы их больше не трогали, оставили в покое.
Сон давался нелегко. Как только я смыкал глаза, мне снились кошмары, пропитанные моим внутренним конфликтом.
Вскоре после рассвета мы отправились в центр, чтобы разобраться, что там случилось со сгоревшим грузовиком. Полицейский монотонным голосом — как сержант Фрайдэй из «Облавы» — сообщил, что преступника нашли. Он не был одним из нас. С моих плеч в тот момент гора свалилась. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Наша группа отправилась дальше в весьма светлом расположении духа, по пути мы вспоминали множество положительных эпизодов нашего путешествия. Но все же на землю резервации навахо мы вступили с некоторой долей беспокойства. Я снова вспомнил предупреждение полицейского: «Там их значительно больше, чем вас».
Время шло, и мы все больше и больше понимали те трудности, которые изо дня в день претерпевают жители этих земель, и начинали уважать их. Температура взлетела до 110 градусов по Фаренгейту (43° С). Сколько бы воды ты ни пил, ты все равно рискуешь получить тепловой удар. Существовал вполне реальный шанс оказаться поджаренными как картофель фри. Мы отправлялись в путь до рассвета, чтобы к полудню успеть укрыться от испепеляющего солнца в тени. Кто бы мог подумать — всего шесть недель назад мы пробирались через снежные сугробы в горах Сьерра!
Так же, как и в Неваде, мы решили пройти через всю территорию. Вскоре обнаружилось, что эта плоская на первый взгляд земля на самом деле изрезана крутыми каньонами и глубокими ущельями. В них было удобно скрываться от полуденного зноя, но преодолеть их было практически невозможно.
В одно жаркое утро мы шли вдоль придорожной водосточной канавы, издавая звуки примитивной музыки при помощи камней и палок. Эти ритмы помогали нам отвлечься от жары. Моисей со своим народом ходил по пустыне сорок лет. Что ж, мне было достаточно и одного месяца.
Рон, наш ботаник, показал нам, как выживать в пустыне, используя пустынные растения вроде кактуса и тапиоки. Было нетрудно представить, что его уроки всего лишь освежали знания, лежащие глубоко на дне души человеческой от сотворения мира. Он помог нам обрести бо$льшую уверенность в себе.
Однажды мы снялись с места рано-рано утром, еще до рассвета, и прошли двадцать три мили вдоль захватывающих воображение красных скал Мраморного Каньона. Недалеко от Ли Ферри мы разбили лагерь на берегу реки Колорадо — холодной, как лед. Эта река была единственной на протяжении четырехсот миль, и ландшафт, образовавшийся вдоль ее берегов, позволял проходить через утесы. Местные жители тысячелетиями пользовались этим переходом, а затем к ним присоединились и колонисты из Старого Света. Во времена, когда моста здесь еще не было, люди переходили реку вброд или переплывали, и нередко бурный поток уносил с собой не только провизию, но и человеческие жизни.
Вечером в свете бледной луны эти молчаливые утесы, укрытые тенью ночи, стали свидетелями одной из наших «душевных встреч» — мы регулярно проводили собрания, на которых все желающие выражали свои чувства и эмоции. Кто-то плакал. Пустыня обнажала многие страхи и переживания, которые мы таили в себе в обычной жизни.
Владельцы двух из трех транспортных средств планировали покинуть группу через несколько дней. Разумеется, на своих авто. Нас все еще было больше тридцати. Оставшийся микроавтобус был недостаточно велик, чтобы уместить в себе все наше имущество — в лучшем случае можно было посадить в него пару совершенно уставших путников. Да и владелец его неохотно соглашался мотаться на нем туда-сюда, так как машина уже выглядела довольно потасканной. Чтобы пройти весь маршрут до наступления зимы, нам нужно было каждый день проходить по восемнадцать миль. Но далеко не все в нашей группе были способны преодолевать такое расстояние с нагруженными рюкзаками по невыносимой жаре. Мы пытались организовать комфортную среду, но Мать-Земля противилась. Жирную точку в этом собрании поставила пара ползущих скорпионов. Тут даже умиротворяющее журчание колорадских вод не смогло снять напряжения.
— Интересно, что все эти проблемы начинаются именно сейчас, — сказал Хел, человек, обладающий особой проницательностью. — Теперь я еще больше ценю силу индейцев, которым удалось выжить здесь, не имея и десятой части того, что есть у нас.