Ведущий церемонии позвал всех участников на расчищенный круг рядом с вигвамом для репетиции. Несколько человек окружили большой барабан и стали ритмично бить в него и петь высокими голосами, а танцоры, подпрыгивая, свистели в унисон в свирели. Женщины стояли за внешним контуром круга и пели вместе с мужчинами, обычно заканчивая песню своим стройным хором, когда барабаны стихали.
Медвежье Сердце рассказывал мне, что танец этот исполняется во имя обновления и созидания — считается, что танцующие создают энергию, которая распространяется по всей Вселенной. Здесь и женщины, и мужчины играют крайне важную роль. Женщины, как сотворцы жизни, считаются воплощением Матери-Земли.
Женщины танцевали вместе с мужчинами, но движения их сильно отличались — они едва отрывали стопы от земли, и скорее просто покачивались, приседая. У них не было свирелей. Во время танца я вспомнил, что Медвежье Сердце рассказывал мне о барабане: его ритм олицетворял сердцебиение Матери-Земли — а может, он и был им, становился биением сердца. Танцующие мужчины со свирелями, соответственно, представляли верхний мир, Духа-Отца.
Мой взгляд скользил по силуэту вигвама на фоне звездного неба. На миг мне открылось, как шайены жили сотни лет назад — в кольцеобразных поселениях, стоящих посреди широких нетронутых просторов, и звук их музыки и пения смешивался в ночи с храпом бизонов и лаем собак в прерии.
Раньше я уже пытался отыскать следы древних традиций, по которым жили поколения индейцев крик на востоке близ Таллахасси, хотел ощутить энергию этих мест и людей, чтобы хоть как-то представить себе их танцы и ритуалы. Я так ничего и не нашел. Все исчезло, кануло в Лету, и от того феномен все еще живого Танца солнца шайенов был для меня вдвойне удивительным.
Танцоры репетировали до глубокой ночи. Я устроился спать на возвышенности, с которой хорошо был виден лагерь, и звуки барабана и песен отражались у меня в голове. Казалось, они разжигают что-то глубоко внутри меня. И шайены, и их танцы были мне откуда-то знакомы. Это знание было весьма трудно облечь в слова — как смутное воспоминание или аромат из детства. В то же время я чувствовал себя белой вороной среди этих людей. Я выглядел по-другому, вел себя иначе, и — кто его знает — думал не так, как они, видел другие сны... Зачем я приехал сюда? Почему?
Рано утром глашатай призвал молодых людей расчистить ритуальный круг от мусора и веток. Я принял участие. Никто не был против. Среди высокой травы я нашел обугленный крест, и в этот момент мне показалось, что я обнаружил мертвеца. Ко мне спешно подошел старец и сказал, что его оставили здесь куклуксклановцы, бывшие здесь пару недель назад. Еще он сказал, что год назад они пытались сжечь ритуальный столб, вокруг которого совершается танец.
— Когда мы найдем их, мы снимем с них скальп! — Он сказал это с еле заметной улыбкой. Белые расисты в южных штатах выступали за то, чтобы выставить национальные меньшинства обратно на их малую родину, но куда они собирались выгнать коренных американцев?
Другой индеец сказал, что осквернением занимались то ли куклуксклановцы, то ли какие-то пьянчуги, то ли все вместе. Как бы то ни было, такие действия подобны нарисованному на сводах Сикстинской капеллы граффити. В этих землях уважение стоит на первом месте кодекса чести. Во время ритуала запрещены наркотики и алкоголь, нельзя пользоваться камерами и даже блокнотом, и строго-настрого запрещается приближаться к кругу с едой и напитками. За соблюдением этих порядков следят старейшины и полицейские из числа индейцев.
Немногим ранее я общался с одним из таких полицейских — он был отцом одного из детей. Он сказал, что на восемь округов приходится всего пять «племенных» патрульных автомобилей. Поскольку в Оклахоме официальных резерваций не было, на карте места, населенные преимущественно индейцами, обозначались просто как «земли индейцев». Племенная полиция, учрежденная Бюро по делам индейцев, имела юрисдикцию над этими территориями, и к ней могли обращаться не только индейцы, но и местные полицейские. Традиционные методы ведения дел и решения проблем несколько отличались от общепризнанных, и по этой причине племенная полиция проходила специальную подготовку.
Пока я тащил обугленный крест к мусорной куче, старейшина, отвечавший за молодежь, шел рядом и рассказывал легенду о Сладком Снадобье, шайенском пророке. Он знаменит тем, что однажды вошел в пещеру недалеко от Медвежьего холма, что в Южной Дакоте, и встретился с четырехликим духом. Тот дал ему священные стрелы и передал послание о новом священном танце — о Танце солнца. С этим пророк вернулся в свое племя. Закончив эту историю, старейшина задумчиво посмотрел на меня.
— Долгое время никто не приходил на этот танец, только самые старые из живущих помнили традицию. Мне радостно видеть здесь новые, молодые лица. В этом году здесь собралось больше людей — больше, чем когда-либо прежде.
Затем он ушел, как будто ему больше нечего было сказать. Я начал понимать, что здесь не принято задавать вопросы. Кажется, старейшие представители общины интуитивно знали, что именно ищет или хочет узнать человек, и в свойственной только им манере рассказывали об этом.
Из вигвама вышел шаман, руководивший ритуалом, и попросил нескольких молодых работников, включая меня, сесть полукругом, лицом ко входу. Это был человек средних лет с утомленным лицом, однако, решительно настроенный.
— Я говорил с вашими предками! — во всеуслышание объявил он. Затем добавил, глядя на меня: — Со всеми!
Я вздрогнул. Мы зашли внутрь вигвама. Шаман выбрал одну из множества трубок и показал нам, как правильно курить ее в четыре затяжки. Мы передавали ее по кругу. Самый старый из всех, кто был внутри, худосочный и почти лысый человек прочитал молитву о сохранении племени шайенов, после чего мы должны были принести столбы для сооружения площадки.
Пришлось попотеть, таская длинные тополиные стволы из заболоченной низины. Эти территории находились в зоне ответственности военных инженерных войск, и шайенам пришлось получить разрешение на сруб деревьев. Старейшина отобрал тополя, удовлетворяющие всем необходимым требованиям. Самым важным был центральный столб. Для его изготовления выбрали широкий тополь с раскидистой кроной, начинавшейся примерно в тридцати футах от основания ствола. Без сплоченной коллективной работы мы вряд ли смогли бы вытащить тяжелые стволы из глинистой, грязной низины.
Этот старец отбирал деревья для нужд ритуала в течение последних десяти лет. В прошлом году он сам принимал участие в танце, несмотря на то, что ему было уже за семьдесят. Только однажды мне довелось увидеть его хмурым: когда выяснилось, что одна из цепных пил, принадлежащих племени, осталась в доме, вместо того чтобы использоваться по назначению здесь.
— Они племенные, — строго сказал он. — Все цепные пилы принадлежат племени.
Его слова так и остались звучать в моих ушах. Я мог только догадываться о том, как это трудно — сохранять сплоченность племени в условиях современности. Члены этого сообщества были разбросаны по разным селениям, городам и штатам. Единственная официальная шайенская резервация принадлежала северной ветви этого племени и находилась в Монтане. И ритуалы вроде Солнечного танца помогали сохранять сплоченность племени. Чуть позже, словно подтверждая это, появился хранитель недостающей пилы, и пустил ее в дело вместе с остальными.
Раньше обряд Солнечного танца совершался вблизи с тем местом, где вырубали деревья для столбов, теперь же приходилось прицеплять деревья к трактору и тащить к месту предстоящих событий.
Когда мы вернулись в лагерь, всех молодых людей попросили разбиться по кланам. Кланов оказалось четыре. Им предстояло состязаться друг с другом в скоростной ходьбе и других соревнованиях — так совершалось посвящение главному столбу. Я хотел присоединиться к ним, но не принадлежал ни к одному клану. Пришлось вернуться к машине. Вскоре ко мне вернулось чувство оставленности и чужеродности.
Я проснулся за несколько часов до рассвета. По ощущениям было два или три часа утра, но проверить этого я не мог, так как потерял часы днем ранее. Я ощутил присутствие шамана, возглавлявшего ритуал танца. Казалось, что сам его дух явился, чтобы разбудить меня. И тогда я услышал, как глашатай созывает всех собраться. Было самое время для воздвижения главного столба и палатки.
Все еще сонный, я направился к центральному кругу мимо палаток и вигвамов. Меня остановил молодой индеец:
— Эй, приятель, не думаю, что тебе туда надо!
У меня внутри все так и опустилось. Но через пару мгновений я услышал крик, доносившийся издалека. Кричал шаман:
— Помочь может каждый!
Вслед за этими словами ко мне подошел один из старших помощников и с улыбкой сказал:
— Это тебя тоже касается, бородач. Ты ведь здесь не просто так!
Молодого и след простыл. Я мог его понять в этот момент. Он не хотел, чтобы на церемонии присутствовало много посторонних, особенно из числа не-индейцев. С другой стороны, эта церемония стала для меня своеобразным духовным магнитом. Накануне мне пришлось изрядно попотеть вместе с другими шайенами в ожидании этого момента. Я пошел вперед вместе с остальными и с радостью занял место в ряду с другими молодыми индейцами.
Все вместе мы взялись за толстый канат и потянули массивное бревно к глубокой яме. С четвертым рывком — старейшины настояли, чтобы мы управились в четыре приема — мы столкнули бревно в отверстие и прочно установили его. Послышался громкий глухой стук. Теперь бревно с торчащими наверху ветками напоминало фигуру человека, протягивающего руки к небу. Воздух начал наполняться благоговейным трепетом. Столб стоял на фоне одеяла, расшитого звездами, как центр нашей Вселенной.
Возможно, это чем-то напоминало строительство Стоунхенджа — сейчас, как и тогда, дети Земли собрались в одно целое духовное единство, стали мощной созидающей силой. Глядя на этот величественный столб, можно было легко почувствовать свою принадлежность к шайенам и всем остальным племенам, исчезнувшим или живущим. В тот момент земля казалась мне живым существом, а этот столб — одним из каналов, через который она делится своей энергией и любовью с людьми.