Мне сделалось не по себе и не только из-за боли, которую едва сдерживал, до крови закусив губу. Я боялся даже предположить, чего они удумали, чего еще от них ожидать. Ведь не просто так притащили.
Не шевелясь, двигая одними глазами, аккуратно посмотрел по сторонам. Я валялся возле полуразрушенной кирпичной стены в заброшенном саду старого, полуразвалившегося поместья. Сам дом был неподалеку, он не имел окон и дверей, одна стена частично обвалилась. Теперь, по всей видимости, он превратился в их гнездо, место, где обитала малолетняя банда.
Трое ребят, что сидели тогда на заборе, среди которых был их главарь, о чем-то спорили. Их внимание полностью переключилось на меня, так как часто то один, то другой указывали в мою сторону, вероятно, решали, что делать.
Один из них не выдержал и, вскочив, направился ко мне. Остальные тут же последовали за ним, замолчав и насупившись. Оставшиеся возле костра ребята лишь глянули в их сторону и продолжили есть, не проявив интереса.
Я замер и прикрыл глаза, притворяясь, что еще не очнулся, и вскоре ощутил, как они встали возле меня.
– Вот урод, – произнес главарь, сплевывая, – смотри, как рожу ему покоцали.
– Я же говорил, куда такого, а вы все выгоду ищете. Была бы рожа нормальная, могли бы продать, а такого завидев, народ в обморок грохнется. Да еще вдобавок мы его покалечили.
– Ну да, не стоило так бить, – посетовал один из них и вздохнул.
– Надо было просто оглушить. – Грустно добавил другой и шмыгнул носом, – ну и что с ним делать? Зачем тогда тащили, надрывались?
– Ты что ли надрывался? – бросил третий.
– Не я, да какая разница, куда его теперь девать? – произнес раздосадованный первый.
Воцарилась тишина, пацаны задумались.
– А малой на воротах видел, как именно он входил в город? – поинтересовался второй.
– Точняк, такого не спутаешь. Один был, приблудился в наш город, так что проблем не будет, искать некому, – пояснил третий.
– Тогда надо пользы с него поиметь, – задумчиво проронил первый. – Чего лыбишься, придумал что, давай, Штырь, колись.
– Да есть одна мыслишка. – Усмехнулся он. – Пальцы ты ему хорошо поломал, гляди, как их вывернуло и растопырило. Под колено я тоже металлическим прутом саданул, теперь точно калекой будет. К тому же он тощий, страшный, вот и мыслю, может нам его банде старших продать? На площади посадят, милостыню просить будет.
– Марик будет недоволен, – ответил главный. – Мы ему и так задолжали, а тут раба продать решили.
– Тогда в счет долга. Отличный вариант! – Оживился второй.
– Возможно, – задумчиво подтвердил старший. – Возле храма слепой богини можно посадить, да вот только кто ему там подаст?
– Ха! – Выдал третий. – Богиня слепая, так ему тоже зенки выколем. Как раз будет в тему, тогда и подавать начнут.
– Ага, глаза можем раскаленной железкой выжечь, язык тоже вырезать, чтобы не болтал лишнего и мычал, тогда точно никто мимо не пройдет. Всяко мелочь, но кинут, – заржал второй.
Остальные захихикали, им было весело, а у меня от их слов внутри все сжалось и похолодело.
– Мысль неплохая, – поддержал старший. – В таком виде Марик точно возьмет и посадит его возле храма.
– Только как он слепой ходить станет? – поинтересовался третий.
– Да его мелкие отведут, потом назад притащат, делов-то. – Первый усмехнулся. – Тогда завтра подумаем, что и как с ним лучше сделать, может, еще что оттяпаем. – На последних словах пацаны заржали и пошли к костру.
– А не сбежит? Может, свяжем? – Поинтересовался на ходу первый.
– Да куда он денется, – усмехнулся главный, – Он же в отключке, нога не гнется, по башке нехило прилетело, до утра не очухается. А коль придет в себя, все равно уйти не сможет, куда хромому бежать? Пусть так валяется, а если переживаешь, боишься, что сбежит, сам и вяжи, а мне спать охота. – Он громко зевнул.
– Да фиг с ним. – Третьему явно одному не хотелось этим заниматься.
– Да, – вспомнил главный, – кислота у нас еще осталась? Которой ржавчину оттирали на железках, чтобы дороже продать?
– Да, стоит где-то флакон. Едкая зараза, не пользуемся давно, руки моментом разъедает. А нафига она тебе? – поинтересовался первый.
– Выжигать каленым железом глаза не стоит, неправильно поймут. Лучше ее закапаем, зрачки моментом побелеют, станет слепой, но с целыми глазами. Как будто от рождения такой.
– Неплохо придумал. – Воодушевленно подтвердил третий. – Белые зрачки будут офигенно смотреться. А может, сейчас ослепим? Тогда точно не сбежит.
– Достал уже. Сказал завтра, значит завтра, – раздражено произнес старший.
Некоторое время вдалеке, где-то за спиной еще слышались голоса, но вскоре все стихло, ребята разошлись и улеглись спать.
Я остался один, стало жутко, по телу прокатилась дрожь. Уткнувшись лицом в землю, тихонько заскулил, слезы сами покатились из глаз. В голове призывно звучала только одна мысль – бежать! Как и куда, не имело значения, главное, подальше отсюда.
Пацаны могут сделать со мной что захотят. Мало ли еще какие мысли к ним завтра в голову придут. От того, что уже наговорили, и так в дрожь бросает. Давить на жалость бесполезно, у них ее просто нет.
Лучше сдохнуть где-то в канаве, чем лежать и ждать, когда с довольной ухмылкой на лице мне безжалостно выжгут кислотой глаза. Затем вырежут язык, веселясь, еще чего удумают, издеваясь над дергающимся в жуткой боли уродцем.
Фантазия услужливо нарисовала яркие, красочные образы возможных последствий, и от этих мыслей стало совсем плохо. Все, к чему стремился, рушилось в одночасье. Нет, этого не должно произойти!
Закусив губу, чтобы не вырвался крик боли, я осторожно и медленно попытался подняться. Вот только едва не заорал, колено так сильно прострелило, что нога подкосилась. Только чудом, держась за стену рукой, буквально вцепившись ногтями в каменную кладку, не рухнул на землю.
Дальнейшее происходило как в тумане, не знаю, что сказать, я совершенно ничего не помню. От дикой боли сознание начало мутиться, все плыло, было как в тумане.
Очнулся уже в лесу, лежа в густой траве возле поваленного дерева. Светило солнце, день стоял на дворе. Рука ужасно ныла, тело нещадно болело, колено распухло, даже не представляю, как я шел, да и где оказался тоже. Голова гудела, потрогал рукой, большая шишка на затылке, хорошо, что не пробили.
Попытался вспомнить, как очутился в этом месте, но лишь мелькнул странный образ той женщины, что когда-то уже спасла меня, ее звали Мара. Будто она, держа меня под руку, сюда привела. Но это в принципе невозможно, скорее всего, в бреду привиделась.
Попытавшись подняться, голова тут же закружилась, затем и вовсе в глазах потемнело. К горлу подкатила тошнота, я прерывисто и часто задышал и, вновь рухнув на землю, провалился в беспамятство. Очнулся лишь под вечер. Во рту все пересохло, ужасно хотелось пить.
На мое счастье, немного придя в себя, услышал порадовавший меня своим журчанием ручей. Я медленно, с большим усилием, изнемогая от слабости, пополз в том направлении.
Вонзая пальцы здоровой руки в мягкую землю, усыпанную прошлогодней пожухлой листвой, подтягивался, упираясь локтем больной руки.
Помогая здоровой ногой, подволакивал другую. Хорошо, что родник был совсем рядом, силы быстро иссякли, но их все же хватило, чтобы окунуть лицо в холодную, но так желанную воду.
Пил до тех пор, пока не начал задыхаться. Приподняв голову перевалился на бок. Дыхание замедлилось, и я мгновенно уснул, пробудившись только утром, когда уже взошло солнце.
Нельзя вот так валяться, иначе, если не соберусь, не преодолею себя, то умру. Ручей! Вспомнив о воде, тут же перевалившись на грудь, сунул в него голову. Когда вновь напился, немного полегчало. Я отполз, распластавшись на спине. Боль продолжала пронизывать тело, но уже терпимо. Плевать на искалеченную руку, меня больше заботила нога, смогу ли идти.
Продолжая лежать, я обдумывал, как подняться, и внезапно ощутил, насколько голоден. Это меня отрезвило, иначе глаза вновь стали слипаться и захотелось спать.
Медленно присев и схватившись за ветку дерева, я осторожно, не торопясь подтянулся. Голова закружилась, но, крепко вцепившись в стоящее рядом дерево, прижавшись к нему, устоял.
Отдышавшись, посмотрел по сторонам, ища, из чего бы сделать опору. Вот только вещмешка у меня уже не было, а значит, и ножа. Пацаны все отобрали, стало жаль флягу, набрать воды и взять с собой было не в чем.
Пришлось передвигаться от одного дерева к другому, пока смог подобрать раздвоенную на конце толстую палку, и, упершись на нее, пошел дальше. Куда идти я не знал, да и понятия не имел, где находился, просто шел в надежде выйти к людям.
На мою удачу, вскоре попался большой куст, усыпанный спелыми, сочными, сладкими ягодами. Это хоть немного позволило утолить всё нарастающий голод и придало сил. Пройдя целый день, к вечеру я вышел из леса, оказавшись на проселочной дороге.
Только облегченно вздохнул, немного расслабившись, как опорная нога затряслась, силы покидали меня. Слишком вымотался, истратив все последние резервы своего больного, избитого тела. Нога подкосилась, и, свалившись прямо у края дороги, я потерял сознание.
Мир не без добрых людей, мне и в этот раз повезло. Через пару часов меня подобрала крестьянская семья, которая возвращалась домой на старенькой скрипучей телеге. Ее тащила, пофыркивая, немолодая кобыла.
Пришел я в себя только на третий день, лежа на старом топчане, укрытый теплым одеялом. Одежды на мне не было, всё тело обмазано какой-то серой пахучей массой.
Я не сразу мог понять свое состояние, боли почти не было, но все как-то изнутри поднывало, только рука иногда простреливала, непроизвольно подергиваясь.
– Очнулся, а мы уже и не чаяли. – Услышал я женский голос и, повернув голову, смог разглядеть стоящую рядом пожилую, простенько, по-деревенски одетую женщину. Волосы у нее были совсем седые и доброе лицо. Она сострадающе взирала на меня, прижав руки на груди.