— Сдохни, гадина! — Синегорка рубанула прыткую морскую деву мечом, отсекая хладное запястье по самое плечо, а всё, что осталось, пинком спихнула в воду.
Драккар качнуло, и богатырша шлёпнулась рядом с Яромиром. Ладью замотало так, что не встать. Едва пришедший в себя Губитель Ругвар отлетел к краю и врезался в низкий борт, но быстро сообразил, что к чему: прополз на корму и ухватился за румпель. Дёрнул, разворачивая судно.
— Парус! — возопил Губитель. — Фал крепить!
Яромир не стал тратить время на выяснение, где тот фал, и как его крепить, а метнулся туда, куда и другие солёные братья. Успел. Три пары рук дружно ухватили канат. Натянули. А сверху на лодку одна за другой обрушивались исполинские чёрные волны. Рыжика, что пытался закрепить треклятый фал, смыло за борт, а подоспевший Янгарь был слишком стар и слаб: не удержал верёвку и не удержался сам.
Твою ж ковригу!
Яр прыгнул и чудом поймал конец ускользающего троса. Зарычал, натягивая. Тип, метнувшийся было её закреплять, вдруг округлил глаза и разинул рот. Яромир обернулся и выматерился: к ладье на всех парах стремилась чудовищная рыбина. На ходу тварь разинула зубастую пасть.
Вот же погань!
— Каждый сам за себя! — выпалил солёный брат, бросил канат и рванул куда-то к носу.
Парус полетел вниз, и Яромира чуть не зашибло реей, но фал вдруг натянулся. Резко, крепко и основательно.
— Крепи! — рявкнула Синегорка, в одиночку удерживая трос.
Яромир наскоро примотал злополучную верёвку к колышку, развернулся и матюгнулся: рыбина неслась прямо на богатыршу. Мгновенье — и проглотит.
Ледорез рванулся вперёд и оттолкнул Синегорку, а чудовищная тварь вгрызлась в деревянную плоть ладьи. Мачта хрустнула. Драккар переломился пополам, и Яромир ухнулся в ледяную воду. Холодные длани морских дев тут же вцепились в него и потащили на дно. Ниже. Ниже. Ниже. В самую пучину. Яр дёргался и отбивался, крепко стиснув зубы и пуская носом пузыри. Всадил одной гадине кинжал в жабры. Другой дал в глаз. Наконец вырвался. Загрёб руками, стремясь к поверхности. Снова, и снова, и снова. Последний рывок, жадный глоток воздуха, и……тяжёлый обломок мачты обрушился прямо на голову.
Мир померк.
Глава 38
— О чём задумался? — Снеженика сидит, сложив вязанье на коленях, и внимательно рассматривает его.
В очаге пламя аппетитно хрустит поленьями. Ветер за окном нагоняет тучи. Близится гроза. А в покоях тепло, уютно. Но отчего-то грустно на душе. Тягостно…
— Да так. — Яромир вздыхает и опускает взгляд: не слишком охота делиться дурными мыслями. — Ничего.
— Ты говоришь «ничего», чтобы я не волновалась? — предполагает Снеженика, наморщив лоб. Людские чувства всё ещё трудны для её понимания, но она постигает их с завидным упорством. — Или, может, у тебя тайна?
— Нету у меня никакой тайны, — коротко бросает Яр и мрачнеет. — Просто…
Снеженика замирает в ожидании объяснения, и приходится дать ей его.
— Просто так будет не всегда, — выдыхает он.
— Ничего не бывает всегда, — глубокомысленно изрекает Снеженика и возвращается к вязанию. Спицы мерно постукивают.
— Даже вечность? — поддевает Яр.
— Даже вечность, — серьёзно отвечает Хозяйка. — У неё тоже есть край.
Она вскидывает голову и ловит его взгляд.
— Не бойся быть счастливым здесь и сейчас, Яромир. А будущее… Над ним не властны даже боги. Жизнь состоит из мгновений, поэтому так важно ценить каждое.
— Мудро.
По лицу Снеженики скользит тень улыбки.
— Бахамут научил. Он сказал, ты боишься счастья, как таракан света.
Интересное сравнение!
Яромир смурнеет и складывает руки на груди. Вот, значит, как…
— Вы меня обсуждали.
— Самую малость, — признается Снеженика. — Бахамут хорошо знает человеков, разбирается в их повадках. Не то, что я. Мне у него учиться и учиться!
Да уж…
Яр шумно выдыхает и поднимается. Тянется, хрустя суставами — мышцы знатно затекли.
— Мне пора. Мы с Лютенем на кабана собираемся. В чащу под Лисьим холмом.
Снеженика кивает и смотрит так, что душу затопляет нежностью. Яромир невольно улыбается.
— Хочешь с нами? — спрашивает, замерев у дверей.
— Хочу! — подхватывается Хозяйка.
— А не замёрзнешь? — Яр кивает на бурю за окном.
— Могу шерстью покрыться. Сделать?
— Не утруждайся, — спешно останавливает Яромир. — Я дам тебе свой плащ. И поторопись: кабан ждать не будет.
В ушах шумело. Долго. Монотонно. Яр чуть повернул голову и сообразил. Море. Это оно шумит. Волны накатывают на берег снова, и снова, и снова. Ласкают, облизывают, дыбятся пеной.
Встать Яромир не пытался — сил не было. Песок скрипел на зубах, набился в ноздри, уши, под одежду. В глотке пересохло, на морде запеклась солёная корка, губы потрескались, затылок нестерпимо жгло. Насквозь мокрый и слабый, точно новорождённый кутёк, Яр валялся на линии прибоя, и вокруг, кроме раков-отшельников да мелких белёсых крабов, не было ни души.
Приподнявшись на дрожащих руках, Яр отполз от воды, перевернулся и распластался на песке. Смежил веки. Вдохнул. Выдохнул. Снова вдохнул.
Усталость… Лютая, дикая, всепоглощающая. Она напоминала гранитную плиту, которой их с Марием однажды придавило. Мысли в башке рассыпались крошевом — не собрать, перед глазами плясали алые точки.
Погань… Экая погань.
Что с Синегоркой? Спаслась ли? Уцелела? Или сгинула в пучине? А Рыжик и старый Янгарь? Ругвар и его бравые парни? Погибли. Все погибли. Все…
— Ты сеешь смерть, Чёрный жнец, — прошелестел прибой. — Там, где ты, гибнут люди. Тебе не место среди живых. Твоя душа сгнила. Сгнила. Ты — чудовище!
— Прекрати! Не думай об этом сейчас, — одёрнул Марий, и наваждение рассеялось. Призрак сидел рядом на выброшенном на берег обломке мачты. Подбородок призрака зарос щетиной, а рожа обгорела. Тёмные волосы задубели от соли. — Сейчас важно другое.
«Да уж… — Ледорез обтёр физиономию шершавой пятернёй. — Если не сыщу воды — поминай, как звали».
— Вот именно, — кивнул Полумесяц.
Яр собрал последние силы и зыркнул на товарища так злобно, как только мог.
— Не лезь ко мне в башку! — хрипло выцедил он. — Достал.
— Заставь меня, и перестану! — чёрные глаза покойника лукаво заблестели.
— Иди в зад.
— Не могу, — нарочито вздохнув, изрёк Марий. — Другие планы. Так что уступаю честь тебе, княже!
Полумесяц отвесил шутовской поклон и разлыбился так, что взбесило до крайности. Экий шпынь, нашёл время глумиться!
Глухо матюгнувшись, Яр сгрёб пригоршню песка и запустил в товарища. Тот увернулся. Расхохотался.
Пришлось подняться, чтобы добраться до стервеца, и…
Проклятье!
Ледорез опомнился не сразу, но всё же опомнился. Марий ведь не Марий вовсе. Он — видение. Порождение больного разума. Призрак бестелесный. А значит, ему не навалять, как ни старайся.
Погань…
Яромир тихо, длинно и грязно выругался. Вот же…
— Не бухти, — отмахнулся Полумесяц. — Ты уже на ногах, а это главное. Видишь, заросли? Пошли туда. Где лопухи, там и водица — известное дело!
Он бодро зашагал вперёд.
Яр помедлил пару мгновений, тяжело вздохнул и, пошатываясь, поплёлся следом.
Лопухи колосились. Их было столько, что иной раз приходилось прорубать дорогу двухвершковым кинжалом. К тому же, Яр не испытывал подлинной уверенности, что это именно лопухи. Ну разве может быть лопух высотой с амбар и шириной в косую сажень? Резные, в прожилках, с колючками и без, приземистые, разлапистые, вогнутые и выпуклые — каких тут только не имелось! Попадались на пути и здоровенные папоротники — Яр таких никогда не видывал, — и диковинные, без сучьев, деревья, и толстенные лианы, и кучерявые кусты. Так зелено, что голова кругом. Чудно́е место!
Марий оказался прав. В лопухах, изогнутых, подобно сложенным чашей ладоням, скопилась дождевая вода. А сочные стебли папоротника полнились влагой. На высоченном дереве без ветвей обнаружились крупные и мохнатые — ни дать ни взять мамонтовы яйца — орехи.
Яромир разглядывал их долго и внимательно, а потом стянул рубаху, скрутил жгутом и опоясал гладкий ствол, удерживая концы. Упёрся подошвой. Подтянулся. Поставил вторую ногу, перехватился, сдвинув жгут повыше, и подтянулся снова. На самом верху крепко обхватил ствол бёдрами и принялся за дело.
— Ну ты даёшь, мелкий! — хохотнул снизу Марий.
Вместо ответа Яр запустил в него орехом. Потом вторым. И третьим.
Ужинать они уселись у кромки пляжа, под раскидистыми, лишенными ветвей деревьями. Яромир пошарил по зарослям и приволок кипу сучьев и жухлых листьев, запалил костёр и занялся готовкой. Трапеза выходила знатной: мидии, запечённые в раковинах на раскалённом камне, пучеглазая рыбина (чтобы изловить вёрткую тварь, пришлось заострить палку и нырять раз двести), полдюжины зажаренных до хруста крабов, а на десерт — мякоть и сок мамонтовых яиц. Пир, достойный королей!
Когда Яр дожёвывал последнего краба, в песке скользнуло длинное пёстрое тело. С шипением тварь обвилась вокруг голени, сверкнула немигающим взглядом. Телепнула языком.
Недолго думая, Ледорез выхватил нож и вонзил в толстую змеюку коротким точным ударом. Поднял прямо на лезвии, поднёс к глазам и, не прекращая жевать, осмотрел с интересом. Экая гадина…
— И что это? — вопросил Марий, вскинув бровь.
— Завтрак, — отозвался Яр.
Остров оказался благостным. В глубинах диковинного леса обнаружился ручей с хрустально-чистой водой. На деревьях росли замысловатые фрукты. Сладкие, сочные и совсем не ядовитые — ешь не хочу. Мамонтовы яйца иной раз сами валились по́д ноги, благо, на голову не попадали. В море плавало столько рыбы, что хватило бы на сто жизней и ещё осталось, а один раз Яромир даже поймал черепаху. Из неё вышло преотличное жаркое! Опасностей тоже имелось вдосталь, но с ними Яромир без особого труда справлялся при помощи смекалки, острого кинжала и сильных рук.