— Не противься, — посоветовал Горыня. — И не пытайся развеять заклинание. Помни — все, кто тебе дорог, мертвы. Ты — один. У тебя никого не осталось.
— Ошибаешься! — в горницу вломились Благомысл и Гордея Всеокая. Они сбросили морок и выглядели так, как Яр помнил по школе. Сопровождала их крошечка-Хаврошечка, на ладошке которой шипел клубок фиолетово-чёрных молний.
— Давай! — скомандовал Благомысл, и Хавроша запустила сгусток смертоносных искр в Горыню.
Тот без труда перенаправил снаряд взглядом, и молнии с грохотом прошибли потолок. Ответ последовал незамедлительно. Тварь, обернувшаяся Горыней припечатала ладонь к стене и заморозила добрую половину горницы. Благо, Гордея вовремя развернула щит: купол накрыл всех троих, и ледяные иглы разлетелись осколками.
В комнатушке поднялась настоящая снежная буря: метель бесновалась, выла, клокотала, на потолочных балках выросли острые шипы-сосули, каждая из которых могла запросто пробить башку. Дышать стало больно.
— Черви! — злобно прошипел Горыня, и промеж его скрюченных пальцев засверкали белёсые сполохи. — На кого руку подняли? Ваша магия — наш дар. Нова!!!
— Гордея, сейчас! — проорал Благомысл, и чародеи — все трое — схватились за руки.
Яромир не понял, как им удалось отразить удар. Смертельное заклятье наткнулось на невидимую преграду и всей мощью обрушилось на того, кто его послал. С диким воплем Горыня выгнулся дугой, и сверкающая иссиня-белая ледяная корка покрыла его с ног до головы. Только облачко пара напоследок вырвалось из глотки.
Че-е-е-р-в-и…
— Вот же… — Марий даже рот приоткрыл от удивления.
Сам же Яр ничего не сказал. Не мог.
— Гордея, вытащи его, — приказал Благомысл.
— С удовольствием, — ехидно ухмыльнулась седая стервозина. — Только он обделается и месяц будет слюни пускать, мамку звать и агукать.
Перспектива не обрадовала.
Яромир собрался с мыслями. Представил Снеженику. Уютную комнату с видом на холмы. Проливной дождь за окнами. Сытный ужин. Урчанье Когтеслава и треск поленьев в очаге. Представил, как ночью, когда все разойдутся, прижимает супругу к себе крепко-крепко, а она утыкается носом в его грудь. Такая нежная. Беззащитная. Родная…
— Ох ты, ж, ёпш! — Экса отпустила так резко, что голова поплыла. Яромир чуть не грохнулся со стула. Вцепился в подлокотники и выматерился.
— Экая проказница, — с укоризной изрёк Благомысл, но Гордеюшка и бровью не повела.
— Ты просил, я сделала, — пожала она плечами.
— И не поспоришь, — фыркнул Полумесяц.
— Уходим, пока оно не разморозилось, — велел Благомысл.
— Но… Нова смертельна… — хрипло выцедил Яр, ухватившись за шею: глотку словно огнём жгло.
— Не для этой твари, — снизошла до разъяснений Гордея. — Чары сдержат её, но ненадолго, так что пошевеливайся!
Все вместе они выбрались в узкий предбанник, и Благомысл запер дверь на засов.
— Запечатай его, — кивнул Яромиру.
— Запечатать? — Ледорез всерьёз не понял, что от него хотят. — Но… как?
— Своей кровью, дубина стоеросовая! — рявкнула Гордея Всеокая. — Неужто ещё не дотумкал, что к чему⁈
— Остынь, душа моя, — мягко осадил Благомысл. — Негоже смущать мальчика раньше времени. Всему свой час.
Яромир глянул свирепо, но рассусоливать не стал. Полоснул кинжалом по ладони и приложил пятерню к затвору. На дереве остался красный след.
— Великолепно! — похвалил Благомысл. — Может, не поздно продолжить обучение? А, Гордеюшка? Что скажешь, милая?
— Только через мой труп, — заявила милая Гордеюшка и, потрясая гигантским седым пучком, первой заторопилась по сходу.
* * *
Бахамут поджидал их у малых ворот. Как удалось трепястоку улизнуть от любопытных стражей оставалось загадкой. Яр искренне надеялся, что взрывать никого не пришлось. Хотя…
— Ну! — сердито крикнул Бах. — И где вас носит? Сколько можно ждать⁈ По вашей милости я таки пропустил второй завтрак!
— Прости, почтенный, — изрёк Благомысл, и Яр сообразил, что маг и трепясток успели зазнакомиться. — Попали в непогоду.
Это удивляло. Но больше всего удивляло, что Бахамут озаботился выездом. И каким! Три лошади под его приглядом смиренно ждали седоков.
Бахамут помог Хавроше взобраться на каракового жеребца, к которому девчушка явно приладилась, пока искала магиков в лесу — так ловко она взялась за поводья и ласково, безо всякой опаски потрепала коня по загривку. Компанию ей составила Гордея. Водружать чародейку в седло пришлось всем миром: она кряхтела, ругалась, упиралась и сваливалась, но наконец всё ж таки уселась.
— Смотри, не расшиби! — велела Гордея Хавроше, и девочка, кивнув, ударила жеребца пятками.
Каурую Бахамут предоставил Благомыслу.
— Надеюсь, она знает дорогу, — сказал старый чародей, принимая повод.
— Получше многих, — фыркнул трепясток и шлёпнул кобылу по крупу. — А ты чего обмер? — окликнул Бах Яра. — Али не признал скакуна?
Яромир скакуна признал. Сразу. Просто глазам не сразу поверилось.
Могучий, высокий и чёрный, как сажа, со сверкающими изумрудными глазами и… пушистым кошачьим хвостом.
— Мяу, — сказал конь.
— Вот и свиделись, Когтеслав свет Долгоусович, — улыбнулся Ледорез и, погладив чудо-коня по шее, ловко запрыгнул в седло. Подал руку Бахамуту. — Ну, что? Поехали?
— Поехали? — с нарочитой удивленностью переспросил трепясток и тут же зычно скомандовал: — Полетели!
Стукнув копытами, чудо-конь взмыл над острогом, над кучерявыми золотыми дубравами и серебристыми лентами рек, над синью сжатых полей и частоколом угрюмых северных сосен, над оврагом, где воссоединилась счастливая трактирная чета (Бахамут лично проследил за этим, о чём не преминул сообщить) и над разорёнными деревнями Предгорий, где всё ещё полыхали костры Всезрящего Ока. Скакун мчался быстрее ветра. Летел, ныряя в облака и рассекая тучи. Он нёс Яромира в Холмы. Домой. К любимой женщине…
Глава 50
Пещера под Лисьим холмом оказалась бесконечно глубокой, мрачной и пугающей. Каменные наросты, точно зубы неведомого чудовища, торчали снизу и сверху. Под высокими сводами висели вниз головой огромные летучие мыши. Гулко капала вода. В тёмных углах белели скелеты. На одном из черепов Яр разглядел корону, на других — шлемы и бармицы. Истлевшие длани павших воинов сжимали рукояти ржавых мечей. На облупившихся щитах различались гербы: замысловатые символы западных окраин, знаки Перелесья и Дола, лютоморские руны и даже танцующие змеи Тарханского каганата.
Вот же…
— Жуткое зрелище, — прошептал Марий в полной тишине.
Бахамут вёл процессию в самые глубины. Каждому он вручил по толстой свече, и трепетные жёлты огни плыли сквозь мглу тонкой мерцающей вереницей: один за другим. Когтеслав нёс фонарик, удерживая зубами кольцо. Глаза кота светились ярче пламени.
— Пришли, — наконец вымолвил карлик, и Яромир увидел гроб.
Хрустальный саркофаг висел на цепях посреди каверны такой огромной, что своды тонули в непроглядной черноте. Снеженика лежала в нём почти целая — Бахамут действительно сумел остановить разложение — и, казалось, крепко спала, обнимая колдовской шаманский череп, как малое дитя любимую куклу. [1]
Одна в темноте…
У Яра перехватило дух. Внутри что-то оборвалось, засаднило. Он сглотнул подкативший к горлу ком.
— Почему здесь? — прохрипел, закипая. — Почему вы держите её здесь, под землёй?
— Так надо, — скорбно изрёк Бахамут, и холодная рука рассудка остудила сердечный пыл.
«Источник, — сообразил Яр. — Он где-то здесь, в пещере. Наверное, дело в нём».
— Всё так, мой мальчик, — кивнул Благомысл Светлопамятный, без труда улавливая его размышления. — Только он и удерживает Хозяйку от полного… кхм… распада.
Яромир понурился. Уставился в одну точку и пялился в неё целую вечность, ворочая в голове тяжёлые, точно чугун, мысли. Потом обвёл присутствующих медленным взглядом.
Лютень…
При встрече полуволк обнял его так, что рёбра затрещали. Яр был рад, что оборотень цел и невредим. Снеженика вернула его в третий, кажется, раз, и истратила на заклятье «Крес» последние силы.
Бахамут Красный…
Ворчливый, вредный и порой совершенно невыносимый говнюк… Вот, кому надо в ноги поклониться! Ведь это Бах уберёг Снеженику, спрятал в пещере, поближе к источнику магической мощи, а потом, прознав, что Яр жив, отправился к поляницам — просить помощи. Только благодаря несносному карлику Яромир стоял сейчас здесь, у хрустального гроба.
Когтеслав Долгоусович — единственный кот-бахарь, оставшийся на всём белом свете…
Бахамут поведал, что пушистый гигант денно и нощно дежурил в усыпальнице своей госпожи, исцеляя страшные увечья.
Верные вассалы… Нет. Не так. Друзья, вернее которых не сыщешь.
Благомысл и Гордея стояли чуть поодаль. Понурые. Мрачные. В глубине души Яр понимал, каково им: надежда рассыпалась прахом — великая чародейка, на которую они уповали, оказалась покойницей. Магики искали защиты, а нашли безжизненное, лишённое сил тело. Пустой сосуд. И никто из них не знал теперь, что делать…
Яромир вздохнул. Приблизился к саркофагу, повыше поднял светильник. Неужели всё кончено?
— Оставьте нас, — сказал, не отводя глаз от бледного лица покойной жены.
Никто не рискнул перечить. Все ушли, унося с собой свет и надежду. Остался только Марий Полумесяц.
Покойный товарищ встал прямо перед ним. Поймал взгляд. Всмотрелся с тревогой.
— Мелкий… — начал он, но Яр остановил.
— Не надо, — прошептал чуть слышно. — Не говори ничего. Просто уйди… Пожалуйста.
— Будь по-твоему, — вздохнул призрак и растаял в полумраке, точно дымка.
Яр остался один.
Уселся на приземистый и плоский, как блин, пещерный нарост и уронил голову на руки. Спрятал лицо в ладонях. Вздохнул.
Он сидел и сидел, не шевелясь, а оставленная на камне свеча вела неравный бой с тенями. Мрак сгущался. Становился плотней, непрогляднее. Обрастал плотью. Булькал, как кипящий котелок, и шептал, расползаясь по стенам пещеры.