– Спасибо тебе ещё раз за помощь.
– Да ладно, Эмили, не надо повторяться. Лишний раз продемонстрирую полиции своё крайне положительное отношение к спиртному.
– Жаль, что Джим давно уехал, – сказала бабушка, доставая пакет с продуктами и разворачивая его слева от меня, частью у себя на коленях. – Он бы тоже мог отвезти нас.
– Джим? Он??? Этот тип бы нас отшил, – отреагировала мама, когда бабушка вновь подняла больную тему нашей семьи. – Ему всегда было плевать на брата, и уж сейчас бы он вряд ли стал нам помогать.
– О ком идёт речь? – удивился наш водитель и плавно снизил скорость, завидев впереди небольшую деревеньку, коих в на нашем пути оказалось на удивление много.
– Брат Лукаса, Джим Андерсен. Хитрый и скрытный, всегда всё делал из-под тяжка. Никогда его не любила! А когда он женился на южанке и переехал в Монгис, с ним даже брат перестал общаться.
Да уж… Месяца этак два назад я бы поддержала этот занимательный разговор, даже вставила бы пару ласковых для характеристики наших южных соседей. Но теперь, после своих снов и разговоров с Дейвом Флеммингом, я скорее промолчу. Неправильно судить о людях по их национальности – в кои-то веки я вынесла для себя ценный урок…
Они продолжили обсуждать дядю, плавно переключаясь на излюбленную тему взрослых – политику. А я же вновь уставилась в окно – «свой личный утренний иллюминатор». Надо же – Новый Год прошёл, а я даже не заметила его наступления. Провела одна в пустой квартире, бегло перекусив, выпив до безобразия одинокий бокал шампанского и уснув с наступлением первого часа ночи. Надо ведь было готовиться к поездке.
Хотя, если начистоту, не люблю я всю эту беготню с праздниками: одни лишние траты и никакой пользы для здоровья. Купил календарь, позвонил знакомым и родственникам – всё, на этом твой гражданский долг выполнен! Не понимаю тех, кто делает из подобных дней культ пьянок и истощающих застолий.
Но сам факт, что начался новый, совершенно чистый и неиспорченный год, не мог меня не радовать. Может, теперь всё пройдёт лучше, чем всегда? Я не говорю о том, что наладится всё-всё, но…
– Надо будет мне заглянуть к Скоттам, когда будем в городе, – бабушка достала бутерброды и предложила мне самый толстый, с ветчиной и сыром. Хотя, скорее, насильно сунула в рот без права на амнистию.
– Фто за Скотты? – спросила я, разжёвывая то, что в меня так внезапно запихнули.
– Ну я тебе рассказывала про них. Семья моей близкой подруги из Оргениума. Её сын Френк, если точнее. И его дети.
– А, вспоминаю. Вы с ней на войне познакомились, да?
Бабушка вгляделась в окно, будто стараясь что-то вспомнить, и на мгновение словно покинула эту реальность.
– Она была хорошим человеком, – наконец «вернулась» она. – С которым случилось много плохого. Но это сделало её сильной. Очень стойкой, Шейна. Она раза три меня выручала – а я бы точно не справилась сама. Помню как сейчас тот день, когда с ней познакомилась… Жена Георгия Скотта! Она казалась мне такой же важной, птицей высокого полёта, как и Себастьян Кёртис, наш командующий. Именно поэтому её безмерная доброта так удивила меня впоследствии.
– Себастьян Кёртис – это тот самый генерал, в честь которого у нас назвали центральный парк? – удивилась я.
– Да. А Георгий – его племянник.
– Ого! Ты, можно сказать, была знакома с живыми легендами! – я ещё больше воодушевилась, когда вспомнила, что живу теперь как раз на улице имени Георгия Скотта.
– Тогда они ещё не были такими воспетыми и увековеченными в истории героями, как сейчас, Шейна. Обыкновенные люди – в те дни жизнь у них была ничуть не легче, чем у нас с Биллом.
– Дедушка любил рассказывать об этом, – вспомнила я. Задумалась и решила подбодрить бабушку, чтобы та вдруг не загрустила. – Как вы познакомились с ним, как вместе помогали друг другу в годы отступления южной армии… Дедушка всю свою молодость мечтал о домике в деревне. Таком, где не будет ни спешки, ни гомона. Где жизнь течёт размерено, а за окном – лишь лес и собственный сад. В итоге его мечта сбылась. И никогда в своей жизни я не видела человека счастливее! Да я сама в детстве любила Милиэну – живой кусочек рая по сравнению с шумным Агелидингом.
Бабушка Дейзи слушала, а глаза её сияли от нахлынувших воспоминаний. Нам с ней больше всего не хватало деда. Билл Найт, бравый солдат, верный семьянин и просто хороший человек. Семь лет его уже не было с нами…
– Ты главное не расстраивайся, – подбодрила я бабушку, видя, как на её глаза наворачиваются слёзы. – Сейчас у нас всё хорошо. У тебя есть я. И мама. А папа скоро выйдет из больницы!
– Да, – она протёрла глаза и отвернулась, чтобы лишний раз не давать мне повода для волнений. Спряталась, не желая показывать свою печаль.
И слёзы чуть было не появились у меня.
Я знала, последнее время она чувствовала себя не очень хорошо. И в который раз ещё один близкий человек закрывался от меня, пряча свои беды внутри. Чего они так боятся? Непонимания? Нет, Айна и бабушка уж точно знали, что я не стану их упрекать. Неужели потому, что хотят уберечь меня от лишних травм и переживаний? Так мне от этого ещё хуже. Как же они не поймут! Я хочу помочь, готова выслушать, поддержать – в любой момент! А они от меня как будто отталкивают…
Мы ехали. Даже не так – мчались вперёд, разрезая морозный воздух первого утра серебристым металлом нашего автомобиля. Снежные поля, то тут, то там окроплённые выступающими чёрными валунами, превратились в самый настоящий белый бархат, сияющий под ласковым светом лениво разгоравшегося солнца и расстилающий нам дорогу в сторону восточного океана.
Город показался вскоре после того, как часы перевалили за полдень. Это мне сказала мама, так как я сама в последние дни старалась не контактировать ни с будильниками, ни даже с карманными экземплярами. Те, что я нашла на лапе Снежинки – уже подзабытой мною совы-пациента – несколько дней назад я даже хотела выбросить. Но не решилась – жалко было собственноручно лишаться такой хорошей вещи.
Оленья Упряжь была одним из самых старых городов нашей страны. Исторический район так вообще считался всемирными наследием, из-за чего любое новое строительство приостановили там ещё лет двадцать назад. Конечно, местами домики выглядели ветхими и непрочными, однако общий антураж, вкупе с церквями и колоннадой Театральной площади, создавался просто потрясающий. Жаль, но описать его сегодня я вряд ли сумею – цель нашего путешествия вела нас совсем в другую область города. Гораздо более новую и не такую красивую.
Но один факт радовал всё равно – тут было море! Пляжи Упряжи, соединённые вместе живописным Набережным проспектом, ничуть не уступали туристическим центрам Оргениума. И уж тем более северным тур-базам Септентума, грубых жителей которого я вообще никогда не жаловала. Именно с этих бухт и заливов, обрамляющих грохот и необузданную силу бушующей водной стихии, начинался необъятный, величественный и потрясающий океан Восхода.
Надеюсь, мне удастся сегодня туда попасть – из кожи вон вылезу, но урву своё законное время на наслаждение. А пока нас поджидала местная городская больница.
Не сказать, что снаружи она выглядела куда лучше нашей, скорее наоборот. Однако внутри, как мне показалось, строители не поскупились на дополнительные удобства. Как для персонала, так, что невероятнее, и для пациентов. Одни бесплатные автоматы для раздачи бахил и чистые туалеты (!) чего стояли. И даже если не закрывать глаза на людей, шляющихся по коридорам без какой-либо цели, и одно рабочее окно в регистратуре, всё равно впечатление об этом месте у меня сложилось положительное.
А вот поиски отца затянулись. После катастрофы прошло уже больше недели, но Новый Год, этот светлый и добрый праздник, наложил свой чёрный отпечаток на работу персонала. Заспанные бабульки в приёмной долго перелопачивали свои документы, прежде чем напасть на верный след, а медсёстры и молодые врачи так вообще выглядели как зомби. Иной раз удивлялась, почему они ходят, а не ползают со стоном «Минералки!.. Минералки!..» Но это так, отступление. Наконец, после всей этой постпраздничной ахинеи, нам выдали точное местоположение пациента Лукаса Андерсена, и путешествие достигло своего апогея.
Как только открылись двери, первой в палату влетела мама – раскидав при этом преграждавшую путь массу из медсестры и шкафа с лекарствами. Мы с бабушкой ещё не успели зайти сами, как оттуда уже послышались голоса, плачь, видимо от радости, а потом неиссякаемый поток расспросов. Бедный папа – пережить взрыв одно, а вот выдержать это…
– Пап! С Новым Годом! – я вошла и тут же кинулась к его кровати, чтобы не дать матери своими причитаниями совершить непоправимое. – Как ты тут???
Он выглядел весьма и весьма хорошо – уж лучше, чем я ожидала. Слава богу и всем нордумским богам Прибрежного Нордума, если они тоже в этом участвовали!
– Относительно нормально, Шейна. Не считая того, что кормят тут как в малобюджетном хлеву, – и он рассмеялся, мельком убедившись, что медсестра уже покинула палату. – Вы-то как?
Мама снова начала свой длинный монолог, не несущий, в общем-то, никакой полезной информации. Бабушка так же включилась, задавая дельные вопросы отцу и изредка заходящим медсёстрам. Семья в сборе – и, что самое странное, я впервые за много лет этому обрадовалась.
– Условия тут не самые лучшие, Эмили, но, как видишь, иду на поправку. Напоили всякой всячиной, капельницы ставят до сих пор. Первое января встретил с праздничным бокалом «Авокардина». И мало того! Прописали кучу лекарств, которые надо пропивать ещё месяца полтора после стационара!
– А ты как думал? – сказала бабушка. – Захочешь сохранить здоровье, будешь пить лекарства ещё чаще. Молодость проходит быстро.
– Между прочим, мне всего сорок два, мама. Не надо меня записывать в старики раньше времени – у нас их в больнице и так полно. Я ещё много чего могу, – отец резко поднялся с кровати и показал «мастер-класс» по кружению вокруг стойки с капельницей.