– Ламец, – сказала Вера.
– Ламец? – повторила я незнакомое слово. Про такого зверя я еще не слышала. – Кто это?
– Он живет в глухом лесу, как Лесун, но гораздо опаснее. Подходит к жертве сзади, крепко-крепко обнимает и ломает все кости, – пояснила Вера. – Душит, пока жертва не умрет. Этому чудом удалось выбраться. Должно быть, Ламец не обрел еще полную силу, Хранительница была хоть и стара, но сильна.
Я покосилась на Веру. Хранительница?
– Ты об Агате? Что она здесь охраняла?
– Равновесие. Между миром живых и миром нечисти. Не все такие добрые, как Сопуха, не все безобидные, как Гаёвки. Бывают и такие, как Ламец, как Лихоманки, а то и еще страшнее. Агата защищала здешние места от их проказ. Большой силой обладала, нечисть ее слушалась. Взамен люди почти не трогают эти места, не осушают болота, не вырубают лес. Но теперь Хранительница мертва, и нечисть начинает нарушать договоренности. Пробуют силу, раздвигают границы.
Мне почему-то хотелось улыбнуться. Казалось, Вера разыгрывает меня, но лицо ее оставалось серьезным. Да и травмы у лежащего передо мной мужчины были слишком красноречивы, чтобы полностью не верить в слова помощницы. Должно быть, именно нападение на охотника и развязало ей язык, ведь раньше она уходила от моих вопросов.
– Но ведь показать силу можете и вы, – сказала я. – Осушите болото, вырубите лес – и они уйдут. Как ушли из других мест.
Я не была уверена в том, что говорю, но это казалось мне логичным: не во всех же местах так сильно верят в нечисть, значит, не везде она живет. И если принять за правду то, что раньше нечисть была более распространена, раз вера в нее была куда глобальнее, то затем что-то заставило ее уйти.
– Не так много осталось в наших краях нетронутых мест, однажды нечисти просто не станет куда уходить, и она начнет бороться за среду обитания. Это приведет к войне, – покачала головой Вера. – И выигравших в ней не будет. В войне никогда не бывает выигравших. Победа есть, а вот выигрыша – нет. Равновесие – лучшее решение.
Мне о многом хотелось ее спросить, а она, я видела, была готова кое-что рассказать, но из дома показался Кирилл, а рядом с ним ехала в кресле растрепанная Юлька в голубой пижаме. Я вскочила на ноги и направилась к ним, намереваясь не позволить сестре увидеть пострадавшего.
Через пятнадцать минут послышался вой сирены скорой помощи. Зачем включать сирену, когда едешь по кукурузному полю, я не знала, но звуку очень обрадовалась. Мне казалось, что помощь и так ехала слишком долго, а у мужчины были очень тяжелые травмы. Тем не менее, когда по дорожке бежали две пожилые женщины с чемоданчиками, он еще дышал.
Врачи поприветствовали Веру как старую знакомую, склонились над мужчиной. Пока они что-то кололи пострадавшему, накладывали шины на переломанные конечности, из деревни прибежали и первые мужчины. Вместе с Кириллом они отнесли мужчину в карету скорой помощи, и та, снова включив мигалки, умчалась в город.
Настроения были волнительные, местные то и дело строили догадки и теории, обсуждали, что теперь делать и как оградить лес и людей друг от друга. Мужчину опознали: им оказался житель деревни, находившейся по другую сторону леса. До той деревни болото не доходит, поэтому охотников там много. Как он добрался до нашей усадьбы, почему забрел так далеко и где именно на него напал Ламец, оставалось только догадываться. Я обратила внимание, что врачам скорой про это загадочное существо не говорили. Уж если в Степаново к таким суевериям относились со смехом, можно было предположить, что скажут городские врачи.
Как хозяйки поместья, мы с Юлькой – при помощи Веры, конечно – заварили всем чай и сделали бутерброды. Народ разошелся только к обеду, Вера и Кирилл тоже ушли.
Наконец мы с Юлькой остались одни и могли пообедать. В этот раз расположились в столовой, хотя обычно предпочитали есть на террасе. Но сейчас мне было неуютно там и из-за волчьих следов, и из-за случившегося с мужчиной. Пятна крови все еще темнели на дорожке, Кирилл обещал помыть ее вечером. Появилась даже мысль, а точно ли нам стоит проводить здесь все лето? Может, отправить Юльку обратно в Москву? Сама я не уеду, пока не докопаюсь до всех тайн Вышинских, уж больно мне хочется знать, что здесь произошло в 1897 году, кто такая Агата и где похоронена Агния. Юльке в Москве будет лучше. Наши тетушки наверняка с удовольствием переедут к ней на время моего отсутствия, а в конце августа вернутся с раскопок родители.
– Ты с ума сошла? – только и спросила Юлька, когда я поделилась с ней мыслями. – Я не уеду отсюда, мне здесь нравится!
– Здесь опасно. Ты же видишь.
– Эмма. – Юлька поставила чашку на стол, подъехала ко мне и взяла за руку, заглядывая в глаза. – Я буду осторожна, обещаю. Клянусь тщательно проверять окна и двери, не гулять далеко одной даже днем. Только пожалуйста, не выгоняй меня.
Меня словно холодом обдало. Как она вообще могла решить, что я ее… выгоняю? Я же просто забочусь о ее безопасности!
– О моей безопасности всю жизнь все заботятся, – будто обиженно произнесла Юлька. – А мне двадцать один. И если бы не мое уродство, я считалась бы уже взрослой женщиной, способной жить самостоятельно, может быть, даже замуж уже вышла бы и детей родила. И никого бы это не удивило. Но, поскольку я прикована к инвалидному креслу, все считают меня дитем неразумным и заботятся обо мне.
А ведь она была права. Я в двадцать один снимала квартиру и училась в университете, встречалась с парнями, за одного из которых едва не вышла замуж. А вышла всего на три года позже, в двадцать четыре. И уже тогда слышала шуточки в своей адрес про тикающие часики. Юльку же воспринимают как ребенка, и я никогда не смотрела на мир ее глазами, не понимала, что ее это обижает.
– Ладно, – вздохнула я. И, чтобы сгладить неприятную ситуацию, добавила: – Мне и в самом деле пригодится твоя помощь.
– Какая? – мгновенно загорелась Юлька. – Опять с документами?
С документами я, как раз, ее помощи не хотела. Не знаю, в какой момент история Вышинских стала моим личным делом, ведь Юлька тоже Вышинская, и имеет такие же права, как и я, но мне почему-то хотелось самой во всем разобраться. Может быть, из-за воспоминаний Леоны, может, еще почему.
– С реконструкцией, – таинственно улыбаясь, сказала я.
Юлькины глаза вспыхнули огнем предвкушения.
– Реконструкцией? – переспросила она. – Ты все-таки решила восстановить этот дом?
– И дом, и сад, и даже старую конюшню, – кивнула я.
Эта мысль пришла мне в голову еще вчера перед сном. И хоть сегодняшнее утро пошатнуло мою уверенность, я все еще считала, что нужно как минимум составить смету и понять, хватит ли вообще у нас денег на это. К примеру, здесь можно было бы открыть что-то вроде санатория или даже пансионат для пожилых людей. Отгородить болото забором, чтобы никто нечаянно не провалился или на заблудился, чтобы не вошли на территорию дикие животные, чтобы отдыхающие не попали в лапы всякой нечисти. Мне казалось, что это место может иметь потенциал.
Юлька была со мной согласна и даже вызвалась возглавить безобразие. Чтобы как-то сгладить впечатление от первой половины дня, все оставшееся до ужина время мы искали в плохо работающем интернете контакты фирм и прорабов, которые могли бы взяться за такую сложную работу, созванивались с ними и договаривались о приезде. В городской музей я съезжу и завтра, сегодня же мне хотелось побыть с сестрой и немного отдохнуть от всех тайн.
Вернувшаяся Вера сказала, что в деревне все, конечно, взбудоражены произошедшим, обсуждают, но пока сильно не волнуются. Считают, что мужчина просто забрел в такую глушь, в которую лучше не заходить. Я же видела, что Вера считает иначе, но расспросить ее не могла: Юлька все время была рядом.
Тогда я еще не знала, что беда никогда не приходит одна.
Глава 12
Следующим утром я собралась в город. Сослалась на то, что у нас заканчиваются припасы, и пора бы их пополнить. Это было правдой, поэтому, кроме посещения городского музея, магазин тоже входил в мои планы. Юлька же осталась дома ждать единственного прораба, который накануне высказал заинтересованность в нашем проекте. Он обещал приехать к десяти, и мне пришлось просить Кирилла побыть с Юлькой в это время. Не хотелось, чтобы сестра одна показывала незнакомому мужчине дом и сад.
До города я добралась быстро и, заполучив приличный интернет, легко выяснила, где находится музей. Располагался он в самом центре, в одноэтажном деревянном здании, на котором висела табличка о том, что оно представляет собой безусловную ценность и охраняется государством. На мой взгляд, в таком случае государство должно было бы выделить кое-какие средства хотя бы на крышу, которая грозилась провалиться в одном месте, но что я понимаю в культурных ценностях?
В самом здании было тихо, прохладно, пахло пылью и забвением. Знаете, специфический такой запах дерева, старых тряпок и бумаг. Деревянные половицы натужно поскрипывали под ногами каждый раз, когда я делала шаг, но никто не спешил мне навстречу. Я миновала небольшой коридор, в котором не было ничего, кроме пустого стола посередине, и попала в помещение попросторнее. Одна стена его была огорожена стеклянной перегородкой, за которой две мужские фигуры в тяжелых бушлатах сидели вокруг нарисованного костра. Очевидно, изображали партизан во время войны, поскольку стены вокруг них больше всего напоминали землянку или окопы. В другое время я бы непременно остановилась почитать табличку внизу, но сейчас мне не терпелось найти экскурсовода и узнать больше о семье Вышинских.
Экскурсовода не было ни здесь, ни в соседнем зале, где за стеклянными ограждениями были уже не люди, а газетные вырезки и карты. Обойдя еще два зала и по кругу снова придя к мужчинам в бушлатах, я решила нарушить тишину музея и позвать экскурсовода.
На мой оклик из неприметной двери в самой первой комнате со столом наконец показался мужчина средних лет. Высокий, совершенно лысый, даже без бровей и ресниц, зато в больших круглых очках, он казался мне одновременно чуточку смешным и гораздо больше – опасным. Честное слово, встреть я его в темном переулке, отдала бы все еще до того, как он открыл бы рот. Даже сейчас мне было жутковато, хотя к выходу я была ближе, чем он.