Однако к утру ночное происшествие пугало уже не так сильно. Любопытство заменило страх. Стало интересно, куда ходила Агния, кто рассказал ей о Николае. Видать, познает она все-таки науку свою, нечисть ей подчиняется, рассказывает о том, что она спрашивает. Я была уверена, что старшая сестра ходила на болото, спрашивать у кого-то. Нечисть кругом обитает, в любые щели проходит, все знает. Ничего от нее не скрыть, не спрятать.
Ян уехал в город на несколько дней, но молчать так долго я не могла, рассказала все Элене. Со старшей сестрой мы всегда были близки, всем делились. И хоть после появления в усадьбе Яна Коханского отношения между нами разладились, я любила сестру и не смогла сейчас утерпеть. Казалось даже: вдруг Элена, посвященная в тайну, оттает, снова вернет мне свою дружбу. Коханский тоже понравился Элене, и та ревновала меня к нему, считая, что она старшая и по старшинству имеет право первой выбрать ухажера. Может, Ян Коханский не так богат и родовит, как полагается быть жениху дочерей Вышинских, но род наш давно в упадке, а женихов вокруг не так много. Согласится отец и на Коханского, ежели какая из дочерей выберет его, если он полюбит которую. Элена, как и я, знала это наверняка, а потому и соперничала.
И вот теперь, ранним утром, когда только-только начало светать, а край огромного солнца еще не показался из-за горизонта, Элена будит меня и говорит, что нашла Николая. Я откинула в сторону одеяло, свесила ноги, по которым сразу же мазнуло прохладой. Поджала пальцы. Элена была полностью одета и совсем не выглядела сонной.
– Где? – спросила я.
– Помнишь сторожку старого Тадеуша?
Я кивнула. Старым Тадеушем звали лесника, умершего, когда мы с Эленой были еще детьми. Он всегда угощал нас дикими грушами – маленькими, хрусткими, но безумно сладкими, – когда мы забиралась так далеко в лес, что находили его сторожку. Тогда после смерти бабы Яси прошло совсем немного времени, в лесу и на болоте еще было безопасно, поэтому мы ходили за грибами и ягодами вместе с деревенскими ребятишками. Тадеуш угощал нас грушами, а потом провожал до тропки, убеждаясь, что теперь мы вернемся в усадьбу. Тадеуш умер, новый лесник предпочел поселиться ближе к деревне, поэтому сторожка пустовала. Если честно, я уже очень много лет там не была, не знала даже, что она сохранилась. Думала, разобрали давно.
– Точно знаешь? – усомнилась я.
По всему выходило, что Элена не просто так разбудила меня: хочет, чтобы мы пошли к сторожке прямо сейчас, а мне было страшно. Пусть нечисть успокоилась с тех пор, как Агния смирилась со своим положением и начала постигать науку, а все равно мне было жутко.
– Точно! – заверила Элена. – За папой проследила, он ходил туда сегодня, еду носил. Он как ушел, я в окошко заглянула. Только одной страшно. Пойдем?
Вдвоем тоже было страшно, но я ничего не сказала. Элена давно сторонилась меня, порой специально выходила из комнаты, когда входила я, демонстрируя, что дружбе между нами конец. Я страдала от этого, мне хотелось, чтобы все было по-прежнему. Но и уступить ей ради этого Яна я не могла. После того, как у нас появилась общая тайна, мы будто стали ближе. Ян теперь частенько бывал у нас, и заходил не только для того, чтобы рассказать что-то об Олежке. Теперь он оставался на вечерний чай, а после прогуливался со мной по саду. Не позволял себе ничего лишнего, никогда не целовал меня, лишь порой осторожно, будто нечаянно касался рукой моей руки. И легкие прикосновения эти сводили меня с ума, заставляли путаться мысли, сердце выпрыгивало из груди. Тогда я теряла нить нашего разговора, путалась в словах, а он будто понимал, чем вызвано мое внезапное волнение, убирал руку, чтобы не смущать меня и не компрометировать. Отец был слишком занят делами, а вот мама все замечала. Улыбалась, лишь однажды тихонько сказала мне, когда мы вместе вышивали:
– Осторожнее, Леона, не позволяй пану Коханскому лишнего. Если отец однажды и даст разрешение на ваш брак, то не раньше, чем выдаст замуж Элену, ведь она старшая. А ее брак, очевидно, дело небыстрое. Что-то Бжезовские все тянут с помолвкой. Не натвори глупостей.
Конечно же, никакие глупости я творить не собиралась. Пусть мы воспитывались в глуши, но все же имели отношение к аристократии. Более того, я не собиралась делать ничего, что могло бы разозлить отца и заставить его выслать Яна из усадьбы.
А Бжезовские на самом деле не торопились. Антон Бжезовский и вовсе перестал у нас бывать. Только если маменька не знала причин, то я знала: Элена прямо сказала ему, что больше не любит. Я сомневалась, что она вообще когда-либо любила Антона, а теперь, когда в поле зрения появился Ян, и вовсе не собиралась больше замуж за него.
Я надела платье прямо поверх ночной сорочки, накинула сверху накидку: из приоткрытого окна тянуло прохладой, не хотелось замерзнуть. Уже идя вслед за Эленой к выходу, я взглянула в большое зеркало. Сейчас я определенно была Леоной, но, кажется, так хорошо видела ее впервые. И если Элена больше походила на меня, то Леона была настоящей красавицей, пожалуй, в красоте ничуть не уступала Юльке. Те же огненно-рыжие волосы, но еще длиннее, до самого пояса, длинные темно-красные ресницы, брови, разлетающиеся к вискам, пухлые губы, милые веснушки на матово-бледной коже. Только, в отличие от Юльки, Леона была здорова с самого рождения, а потому высока и статна. Пожалуй, я могу понять, отчего Ян Коханский, образованный человек лет на восемь ее старше, мгновенно потерял голову. Разве можно не влюбиться в такую красавицу?
Начинающийся рассвет давал достаточно света, чтобы за пределами дома мы видели, куда идти. Даже когда закончился парк, когда впереди нас ждали лишь лес и болото, мы хорошо видели тропинку под ногами. Сколько раз мы тут ходили, каждый кустик был знаком, каждая кочка, поэтому продвигались быстро, не останавливаясь. В какой-то момент я поймала себя на том, что мы почти бежим, что я запыхалась, но это скорее от волнения, чем от бега. Наконец впереди показались очертания сторожки. Пока еще неявные, плохо различимые в неверном рассветном свете, но чем ближе мы подходили, тем яснее я понимала, что это та самая сторожка. За годы, что она пустовала, она не только не развалилась, но стала будто бы даже крепче. И только подойдя совсем близко, я поняла, что ее недавно отремонтировали: доски под крышей были еще свежими, не почерневшими от времени, оконная рама тоже заменена. Дверь заперта на толстую щеколду, никак не открыть ее изнутри.
Пригибаясь, будто кто-то мог нас увидеть, мы подошли к окну.
– Подсадишь? – попросила я.
Элена с готовностью подставила ладони замочком, я встала на них одной ногой, ухватилась пальцами за край оконной рамы, подтянулась. Глаза не сразу смогли различить обстановку в сторожке, лишь через полминуты я смогла разглядеть заброшенную комнату, в которой из мебели только и было, что печь, стол да две лавки вдоль стены. Не сразу я увидела рядом с печью что-то большое, темное, только когда оно шевельнулось, тихонько ахнула и заставила себя сильнее прижаться к стеклу.
Это был не то человек, не то зверь. Сначала он показался мне огромным, но вскоре я поняла, что на нем просто объемная фуфайка. Волосы были длинными, спутанными, много лет не видевшими ни мыла, ни гребня. Лицо – черное от грязи, пальцы на руках скрюченные, ноги – кривые, с вывернутыми наружу коленями. Я понимала, что это человек, наш брат Николай, но испугалась так сильно, что вскрикнула, чем привлекла его внимание. Он повернулся ко мне, и я могла поклясться, что на мгновение его глаза сверкнули алым огнем. Прежде, чем я успела бы спрятаться, он рванул к окну. Я завизжала, напугала Элену. А может, она разомкнула руки от усталости, ведь я довольно долго стояла на ее ладонях. Мы обе повалились на землю, но не спускали глаз с окна. По счастью, Николай не разбил стекло, лишь прижался к нему страшным, нечеловечьим будто лицом, и открыл рот, обнажая желтые зубы.
– Пи-и-ить… – донесся до нас его голос, напоминающий звериный рык.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Элена легонько тронула меня за руку.
– Надо уходить, – шепнула одними губами. – Давай, медленно.
В ее словах была правда, надо было уходить, пока Николай не разбил окно, не выбрался и не убил нас. А я была уверена, что он способен это сделать. Но не могла уйти. Он просил пить, и я не могла ему отказать в такой простой просьбе. Если отец приходил к нему пару часов назад, наверняка в следующий раз придет не скоро.
– Ты с ума сошла? – ужаснулась Элена, когда я сказала ей об этом. – А если он нас убьет?
– Он на цепи.
Я указала вперед, на окно, и Элена, приглядевшись, увидела то, что разглядела и я минутой раньше: на шее Николая виднелся широкий железный обод, а от него куда-то вниз уходила цепь. Даже если бы он разбил окно, все равно не добрался бы до нас. А значит, мы можем дать ему воды, не подходя вплотную.
Элена еще продолжала причитать о том, что я сумасшедшая, но я уже поднялась на ноги, направилась за дом, где, как я помнила, у старого Тадеуша был колодец. Главное, чтобы он еще не высох, чтобы было в нем ведро.
Колодец не высох, черная студеная вода хоть и плескалась глубоко, но длинная веревка с висящим на ней ведром до нее дотянулась. Должно быть, колодцем теперь пользовался отец или тот, кто приходит кормить и поить Николая. Ведро показалось мне новым, веревка тоже явно была заменена недавно.
Вытащив ведро с водой, мы направились к дому. Элена с ведром остановилась на безопасном расстоянии, а я с трудом отодвинула тяжелую щеколду, ухватилась за дверь, прислушиваясь. В доме стояла тишина, и она пугала сильнее звериного рыка Николая. Казалось, он притаился за дверью, и стоит мне только открыть ее, как бросится на нас. Кто знает, насколько длинна его цепь?
Здравый смысл подсказывал, что коротка. Отец ведь приходит к нему, заходит внутрь. Конечно, отец сильнее нас с Эленой, но наверняка тоже осторожничает.