Кто? Кто?! Вера, которая учила меня быть Хранительницей, помогала с переводом книг? Которая, я почти не сомневалась в этом, вылечила Юльку? Уж простите, но даже в ее знахарские способности я верю больше, чем в целительную силу здешнего воздуха. Кирилл, явно влюбленный в Юльку? Ведь она могла пострадать от огня в первую очередь, камин стоит вплотную к стене ее комнаты! Она была бы первой на пути огня, если бы Домовик меня не разбудил. Тетушки? Но они только приехали! Да и зачем им это? Они выглядели такими же напуганными пожаром, как и я. Иван? В это я отказывалась верить сильнее всего. Да, у него определенно есть тайны, но зачем ему пытаться убить нас? Меня? Сначала поцеловать, потом поджечь мой дом? Да и откуда у него ключ? Даже если бы и нашел что-то в Желтом доме, то наверняка за сто двадцать лет замки менялись не раз. Это же не дверь в подвале.
Наверное, все сомнения и страдания были написаны у меня на лице, потому что в конце концов Иван, до этого бросавший на меня тревожные взгляды, молча взял за руку и отвел в одну из комнат во флигеле, которую я переделала в свой кабинет: хранила там разные бумаги, беседовала со строителями.
Он усадил на меня на маленький двухместный диван, сел рядом и молча развернул импровизированную повязку. Я не сопротивлялась, до того было больно. Ожог выглядел не очень хорошо. Красное пятно было длинным, от запястья и почти до локтя, кое-где уже надулись пузыри с прозрачным содержимым.
– У тебя есть что-то обезболивающее? – спросил Иван, разглядывая ожог без отвращения, с каким люди, не привыкшие к подобным зрелищам, смотрят на раны.
– Только от головы, – ответила я, морщась. – У Юльки должно быть что-то посильнее.
– Почему не выпила?
– Не хотела никого тревожить.
Я на самом деле не хотела, чтобы вокруг меня суетились. Сама виновата в ожоге, нечего было голыми руками бросаться на огонь. Вот он и ответил мне: лизнул горячим языком, которым до этого пожирал шторы.
Иван поднялся, вышел из комнаты, а вернулся вместе с подносом, на котором стояла миска с прозрачной водой, бутылка минералки, лежали чистые бинты и Юлькины таблетки.
– Пей, – велел он, протягивая мне бутылку.
Я выпила таблетку и откинулась на спинку дивана, позволяя ему заняться рукой. Иван аккуратно промыл ожог, пузыри вскрывать не стал.
– Можем занести инфекцию, – прокомментировал он. – А нам это не надо.
Глядя на то, как ловко он бинтует мою руку, смазав ожог чем-то дурно пахнущим, я сказала:
– Ты ведь врач.
Не спросила, я не сомневалась в своих догадках. Просто констатировала.
Иван не поднял на меня взгляд, продолжил бинтовать, будто ничего не услышал.
– С чего ты взяла? – спросил спокойно.
– Ты ловко управляешься с бинтами.
– Просто опыт большой. В детстве часто ранился. Я был тем еще сорвиголовой.
Он улыбнулся краешком губ, а я вдруг некстати вспомнила их вкус. Страшно захотелось, чтобы он снова меня поцеловал. Наверное, тогда и боль в руке уменьшилась бы, и мои подозрения в его адрес тоже.
– У меня тоже большой опыт, с Юлькой его быстро набираешься, но я все равно не так ловка, как ты, – заметила я. – А еще ты так хорошо зашил рану на своем боку, что даже шрама почти не осталось.
На этот раз его руки замерли на секунду, а затем он молча добинтовал, завязал узелок. Поднялся, протянул руку мне.
– Пойдем. Кажется, я слышу какой-то шум.
Я тоже его слышала, но расспрашивать дальше не стала не поэтому. Мне просто уже не нужно было слышать его ответ, я и так знала. Иван – врач. И он не живет в Желтом доме, лишь делает вид. Может, снял комнату в Березовке или вовсе приезжает из города. И почему-то следит за мной, за моим домом. Слишком уж быстро он оказался у нас, когда случился пожар. В деревне никто не проснулся, пока не послышался вой сирен, а он был рядом, бросился помогать. Где он живет, что ищет, каковы его мотивы – на то мне еще предстояло найти ответы.
Шумом оказался эмоциональный спор тетушки Ани с прорабом Виктором Алексеевичем. С чего именно все началось, никто не знал, но сейчас все, кто был в доме, столпились у стены гостиной, с интересом наблюдая за происходящим, тетя Настя даже держала в руках бокал вина, хотя сюда больше подошло бы ведро попкорна. Спорящие же стояли друг напротив друга в одинаковых позах: уперев руки в бока и выставив вперед одну ногу, и громко, перебивая друг друга, кричали. Честное слово, на долю секунду мне послышались в их словах крики двух петухов.
– Что происходит? – громко спросила я, подходя к ним.
Оба как по команде повернулись ко мне и заговорили снова одновременно. Насилу мне удалось разобрать, в чем дело. Оказалось, после тщательного осмотра Виктор Алексеевич пришел к выводу, что сгоревшие балки над камином следует поменять, тетя Аня же настаивала, что в этом нет никакой необходимости, балки пострадали не настолько сильно, чтобы их заменять новыми.
– Дерево уже повреждено, – доказывал Виктор Алексеевич, – оно, может, и протянет еще несколько лет, но точно недолго. И тогда придется заново снимать обои, штукатурку, все то, что мы тут сейчас сделаем, и менять их.
– Ничего подобного! – стояла на своем тетя Аня. – Вы просто хотите содрать с бедной девочки побольше денег. Почувствовали наживу! Знаю я вашего брата! У нее, – пухлый палец тети Ани вперился в тетю Настю, та едва не подавилась вином, глоток которого как раз сделала, – второй муж имел свою строительную фирму! Вам же лишь бы надурить людей!
– Не второй, а третий, – меланхолично заметила тетя Настя. – Но в чем-то ты права, Ася. Впаривать лишнее эти граждане умеют лучше, чем страховые агенты.
Шея Виктора Алексеевича пошла багровыми пятнами, и я поняла, что мы на грани грандиозного шухера. Пришлось вмешаться, твердо заявив, что такие вопросы с прорабом будем решать исключительно мы с Юлькой. Тетя Аня обиделась и, гордо подняв подбородок, удалилась на кухню, заявив, что, когда меня обдерут как липку, к ней я могу не приходить, ни копейки не одолжит. Заявление было странным, если учесть, что я никогда в жизни ни у кого ничего не одалживала.
В общем, конфликт удалось решить, но он отнял у меня последние силы, и после того, как с Виктором Алексеевичем согласовали фронт работ, я вынуждена была уйти в свою комнату немного отдохнуть. Мигрень словно стояла за моим плечом и, стоило чуть-чуть расслабиться, ударила тупой палкой прямо в левый глаз.
Похоже, мне удалось задремать, потому что, когда я снова открыла глаза, в комнату падали золотистые лучи приближающегося заката. Голова болела намного меньше, я уже спокойно могла встать с кровати и если не делать резких движений, то даже ходить по комнате.
В доме было тихо, очевидно, все разошлись. И только на улице слышались какие-то голоса. Выглянув в окно, я неожиданно увидела толпу народа. Пришлось быстренько выпить еще одну таблетку обезболивающего (прости меня, печень, за то количество таблеток, что я сегодня закинула в себя) и спуститься вниз.
В нашем дворе было шумно и многолюдно. Сначала мне показалось, что собралась вся Востровка, но, подойдя ближе, я поняла, что из Востровки всего пара женщин и несколько мужчин, в том числе дед Кастусь с ружьем на плече. Были здесь еще староста из Степаново, участковый, охотник, который осматривал погибшего копателя Егора, а также несколько неизвестных мне мужчин. И почти у всех них в руках были охотничьи ружья. Неужто согласовали наконец облаву на волка? От этой новости мне почему-то стало тревожно, хотя должна была радовать.
– Что случилось? – тихо спросила я у Юльки и Веры, стоявших чуть в стороне. – Почему облаву решили начать так неожиданно?
– Волк снова напал, – шепнула мне Вера. – Еще ночью. На лесника. Не убил, а только тяжело ранил. Что-то, видать, спугнуло его. Лесник пару часов назад смог выйти к людям. Его отправили в больницу, а облаву решили не откладывать.
Я испуганно поежилась, Юлька рядом со мной и вовсе была бледна как смерть. Подойдя ближе к охотникам, я выяснила и другие детали. Оказалось, лесник, хоть и был тяжело ранен, но успел описать волка до того, как его забрали в больницу. Он говорил, что волк этот был другим, не таким, как те, кого он привык видеть. Огромный, мощный, с шерстью серебристого цвета и красными горящими глазами, он словно бы специально поджидал лесника. Несмотря на расхожие заблуждения, дикие звери обычно стараются избегать столкновения с людьми, уходят, если видят их. Нападают только тогда, когда чувствуют угрозу для собственной жизни. Этот же ждал лесника у порога и, когда тот ночью вышел в туалет, напал. Не убил сразу, как и с Егором, играл. Позволял леснику отползти, затем снова сбивал с ног, рвал зубами, но не убивал. В какой-то момент лесник потерял сознание, а когда пришел в себя, уже светало. Почему волк оставил его живым: то ли принял за мертвого, то ли его что-то спугнуло – лесник не знал.
– Это волколак, точно волколак! – голосила какая-то женщина. – Мне бабка моя рассказывала, а той – ее, что так они себя и вели тогда, лет сто назад, когда объявились тут.
– Мы должны убить эту тварь! – вторили ей мужики помоложе.
Лишь те, кто был постарше, хмуро жевали сигареты да из-подо лба поглядывали на возбужденную молодежь. Очевидно, они понимали то же, что и я: если это волколак, то, во-первых, кто-то из своих, а во-вторых, поведение такого волколака указывает на то, что это не проклятый человек, страдающий от наказания, а настоящий колдун. Откуда взяться колдуну в этих местах? Если бы кто-то из местных умел колдовать, наверняка соседи замечали бы что-то, знали. Но даже на Веру, единственную в этих краях знахарку, косо не смотрели. Слишком многим она помогла, слишком многие были ей обязаны. Угрозы после того, как она лично прикармливала волка, были максимумом, что могли сделать ей соседи.
Больше всего в компании собирающихся в лес меня удивил дед Кастусь. Он ведь был не просто самым старшим, он был самым старым. Но в ответ на мой вопрос, почему он тоже отправляется в лес, лишь хитро усмехнулся в усы и зыркнул на меня маленькими глазками из-под кустистых бровей.