– Полагаю, тебе есть что мне рассказать?
Иван не смотрел на меня, преувеличенно внимательно разглядывал что-то в чашке с бульоном. Затем сделал большой глоток и только после этого спросил:
– Что ты хочешь знать?
– О, вопросов у меня – миллион. Но давай начнем с главного: как тебя зовут?
Он снова ответил не сразу, но теперь поднял на меня взгляд и смотрел внимательно, будто пытался отыскать что-то на моем лице. Или не пропустить ни единой эмоции, когда я услышу правду.
– Ян, – наконец сказал он. – Ян Антонович Коханский.
И как бы ни была я готова к такому ответу, а все равно отшатнулась. Должно быть, и выражение лица изменилось, потому что он нахмурился, но разглядывать меня не перестал.
– Почему ты соврал, что его праправнук?
– Я не врал, – Ян едва заметно качнул головой. – Это ты назвала меня моим праправнуком, а я просто не отрицал.
– Как это возможно? – выдохнула я. – Сколько же тебе лет?
– Я родился 25 декабря 1871 года. Поэтому сейчас мне… – Он посмотрел в окно, видимо, считая. – Сто сорок семь, выходит. Но я старею лишь тогда, когда живу в образе человека, а им за все годы я был едва ли больше десяти лет, так что как человеку мне лет тридцать пять, наверное.
– Но как? – только и смогла спросить я. – Как это произошло? Почему? Ты… всегда был… таким?
Я не смогла произнести слово волколак. Не знаю почему. Мне казалось это слишком страшным, неправильным, чтобы называть так того, кого я знаю пусть мало времени, но в кого уже успела влюбиться. А ведь успела, что тут отрицать? Не знаю, может быть, это отголоски той любви, что испытывала к нему когда-то Леона, мне было сложно отделить ее от себя. Особенно теперь, когда я знала, что мой сосед, человек, с которым я недавно целовалась, – Ян Коханский.
– Нет, – Ян мотнул головой. – До приезда сюда, в ваш дом, в 1897 году, я был совершенно обычным человеком. Надо заметить, я даже не верил в то, что тут происходит. И если бы мне кто-то рассказал о Хранителях, о болотной нечисти, о волколаках, я бы только посмеялся. Посмеялся и не поверил бы, приехал бы сюда, ничего не боясь, как и ехал, не зная о том, что здесь случится.
– Расскажи мне, – попросила я. – Расскажи мне, не утаивая ничего. Я же имею право знать.
Ян снова посмотрел на меня, и смотрел внимательно, долго, а затем кивнул.
– Имеешь. Теперь я в этом не сомневаюсь.
Глава 25
Ян Коханский всегда знал, что будет врачом. Как его отец, как дед. Мама Яна умерла во время родов, его воспитывал отец, так больше и не женившийся, и бабушка с дедушкой, поэтому любовь к врачеванию он приобрел еще в детстве. Не раз сидел за ширмой, когда отец принимал пациентов, а после, когда подрос, даже немного ассистировал ему на операциях. Ничего серьезного не делал, конечно, просто наблюдал, иногда что-то подавал и забирал.
Отец, будучи неплохим хирургом, все же признавал, что знаний ему не хватает, а потому хотел, чтобы сын учился в хорошем университете, и, едва Ян закончил школу, отправил его в Петербург, где жила двоюродная сестра. Петербург был слишком далеко, поэтому домой Ян приезжал редко, но о Вышинских знал. Слишком уж известный род в их краях, хоть и давно не такой богатый, каким был еще сто лет назад. Впрочем, как и вся местная шляхта.
Ян закончил университет, но домой не вернулся. Отец к тому времени скончался, как и бабушка с дедушкой. Ему просто не к кому было сюда ехать. Остался в Петербурге, работал в одной из больниц. Его считали хорошим врачом, прочили великое будущее. Ян пропадал в больнице, болел своей работой, готов был проводить в операционной многие часы. Всегда просился на сложные операции к коллегам, набирался опыта. Ему было всего двадцать пять, а он уже был известен во врачебных кругах. Поэтому, когда однажды вернулся домой, а домовладелица сказала, что его искал некий хорошо одетый господин, Ян не удивился: к нему часто пытались обращаться напрямую.
Господин пришел на следующий день и оказался Михаилом Вышинским. Рассказал, что у него есть маленький сын, родившийся с уродством ног. Просил Яна взглянуть на него, высказать свое мнение. Ян предлагал показать мальчонку более опытным врачам, обещал договориться, чтобы Михаила с сыном приняли как можно скорее, но Вышинский был категоричен: он покажет ребенка только Яну, более того, Ян должен сам приехать в имение Вышинских. Ян так и не узнал наверняка, с чем именно была связана такая секретность, но позже подумал, что все дело в том, откуда он родом. Вышинский хотел, чтобы сына осматривал тот, кто родился в одной с ним местности, кто с детства слышал, пусть и не верил в них, местные легенды и сказания. Михаил отвечал на вопросы пространно, но Ян догадался, что такой случай в роду – не единственный, однако Вышинские не желают об этом распространяться.
Ян поехал. Во-первых, Михаил предлагал хорошие деньги, во-вторых, Ян и сам был не прочь сбежать из Петербурга на какое-то время, ведь вскоре должна была состояться свадьба Александры – девушки, в которую он был безумно влюблен в университете, но которая предпочла ему другого. Более богатого, с хорошей родословной. А в-третьих, пришла пора поклониться могилам родителей.
У Вышинских Яну понравилось. Его поселили не в Большом доме, а, как его называли местные, в Желтом. Дом был одноэтажным, но достаточно просторным, чтобы Яну выделили хорошую комнату. Михаил с семьей жили здесь же. Ян сразу понял, что болезнь младшего сына он скрывает не только от посторонних, но и от собственных сестер.
Болезнь мальчонки Яна удивила. Внешне тот был совершенно нормальным, если бы не ноги. Ноги же его оказались вывернутыми в обратную сторону, как у зверя. Ян слышал про подобные случаи, иногда коленные связки становились такими эластичными, что ноги у людей сгибались как в правильном направлении, так и противоположном, но здесь же было другое: в правильном направлении ноги у мальчика не сгибались. Ходить он мог только на четвереньках, но перепуганная мать ему этого не разрешала, а потому Олега всегда носили на руках или возили в коляске. Интеллект ребенка при этом не пострадал, это Ян проверил в первую очередь. Олег хоть и казался диковатым из-за недостатка общения, но уже неплохо говорил для своего возраста, прекрасно различал чужих и своих и больше всего любил, когда к нему приводили поиграть старшего брата.
К сожалению, рентгена в то время еще не было, и Ян решился на опасную операцию, чтобы посмотреть, как устроены колени ребенка внутри. Увы, операция лишь подтвердила его опасения: строение ног Олега было неправильным, и едва ли найдется хирург, который сможет все исправить.
Его заключение Михаила и Ольгу, как и старого Вышинского, не удивило. Казалось, они были готовы к этому. И это еще раз дало понять Яну, что такие дети уже рождались в семье Вышинских. И теперь ему было интересно узнать, что это за странная, неизвестная болезнь. Он подозревал, что связана она может быть с близкородственными связями, что часто случается в семьях аристократов, да еще живущих так изолированно, и даже пробовал составлять их генеалогическое древо, но так и не нашел подобных связей. Вышинские не женились на тех, в ком текла их же кровь.
Но не только любопытство держало Яна в усадьбе после того, как он объявил, что помочь Олегу не сможет. Держала его и одна из сестер Михаила, Элеонора. Леона, как ее звали дома.
На Леону Ян обратил внимание в первую же встречу, когда Михаил и Ольга решили рассказать семье о болезни своего сына и устроили нечто вроде большого ужина. Леона тогда стояла чуть в стороне, но ее просто нельзя было не заметить. Ярко-рыжие, почти красные волосы, огромные зеленые глаза в обрамлении бордовых ресниц, разлетающиеся к вискам брови. Если бы Яна спросили, какое на ней было в тот вечер платье, он бы не ответил. Он видел лишь ее зеленые глаза, четко очерченные губы, яркий румянец на щеках, который появлялся там каждый раз, когда она нечаянно ловила его взгляд. Нет, Ян не влюбился в нее с первого взгляда, но она определенно завладела его вниманием. Такая необычная красота запоминалась, впивалась в мысли клещами.
Ян стал чаще бывать у Вышинских и очень скоро выяснил, что за красотой Леоны прячется еще и незаурядный ум, некоторые амбиции, свободолюбие. Она не была сорвиголовой, как ее старшие сестры, и, пусть внешне покорялась воле отца и обстоятельствам, внутри всегда желала большего, и ради этого готова была рисковать. Она любила свободу, но делала это осознанно, прагматично. Ян не заметил, как влюбился. Теперь для него стало правилом каждое утро посылать Леоне букет цветов или приятную записку, а после обеда навещать Большой дом, после ужина недолго гулять с ней по парку.
Конечно, ни для кого из Вышинских их отношение друг к другу не стало секретом. Но если мать Леоны и даже отец отнеслись к этому с пониманием, то Элену, с которой, как Ян знал, Леону связывали самые тесные отношения из всей семьи, их влюбленность раздражала. Ян пропустил тот момент, когда Элена сама начала оказывать ему знаки внимания, понял все лишь тогда, когда не заметить этого было уже невозможно. Да и Леона порой жаловалась на то, что отношения с сестрой охладели. Нечасто, поскольку тоже понимала причину этой необъявленной войны.
Ян пробовал аккуратно говорить с Эленой, чтобы и не задеть ее девичью гордость, но и дать понять, что он не променяет сестру на нее. Элена делала вид, что не понимает намеков, а потом даже тайно дала от ворот поворот сыну соседей, с которым вскоре должна была состояться ее помолвка. Об этом Яну рассказала Леона, старшие Вышинские, как и родители парня, ни о чем не знали.
И тем не менее все шло гладко все лето. Наступила осень, жители окрестных деревень все чаще появлялись в лесу и на болоте, собирая грибы и клюкву. До Яна доносились слухи о том, что теперь там, дескать, безопасно. Он знал, что в этих местах сильны языческие верования. Более того, в семье Вышинских считается, что первая рожденная девочка выполняет роль некоего миротворца между миром людей и миром нечисти, населяющей эти непролазные леса и болота. Леона рассказывала Яну о старшей сестре, да и с самой Агнией Ян уже был знаком.