Лоскотуха по-прежнему стояла позади меня, смотрела спокойно, и, хоть была сейчас в виде безносой русалки с провалами вместо глаз, я все равно узнала ее.
– Ты – Лесная ведьма?
Собственный голос показался чужим, прозвучал хрипло, будто я не пользовалась им много лет. Лоскотуха кивнула. Я рассматривала ее, и даже в страшном таком виде находила схожие черты. Вот она передо мной, прародительница нашего рода, первая Хранительница, проклявшая ненавистный ей род Вышинских, проклявшая собственную дочь.
– Почему ты показала мне это?
Лоскотуха не открывала рта, но я все равно услышала ее голос:
– Чтобы ты знала.
– А другие, – я неопределенно махнула рукой, – они тоже знали?
– Не было других. Ты третья. И первая, кто искренне полюбил волколака.
Боль, уже было притупившаяся, снова взорвалась в груди. Я вспомнила Юльку, мертвую Юльку, лежащую на полу гостиной, ее застывшие зеленые глаза.
– Я не знала, что она волколак, – зачем-то сказала я.
Зачем вообще пыталась возражать ведьме? Разве я перестала бы любить сестру, если бы знала о ней правду? Разве посадила бы ее на цепь?
А разве не это ты собралась сделать, тут же напомнил внутренний голос. Разве не обещала запереть ее, увезя в Москву? Или как ты хотела помочь ей?
А может, ведьма имела в виду не только Юльку?..
Лоскотуха подошла ближе, и, как бы ни была она безобразна, я вдруг почувствовала что-то вроде тепла, исходящего от нее. Странно было чувствовать такое от нечисти, но стало так уютно, словно меня укрыли пуховым одеялом, дали выпить горячего чаю с лимоном и пообещали, что утром все будет хорошо. Навалилась страшная усталость, которой я не смогла сопротивляться: опустилась на землю, прислонившись спиной к колодцу. Хотелось закрыть глаза, но я заставила себя держать их открытыми. Ведьма стояла передо мной, не уходя и не приближаясь.
– Как снять проклятие с Яна? – спросила я.
Как бы ни было сейчас больно, как бы ни хотелось свернуться калачиком и уснуть, я понимала, что должна задать несколько важных вопросов. Пока ведьма готова отвечать, я буду спрашивать.
– Твоя кровь – самое сильное твое оружие, – сказала ведьма. – Та, что наложила проклятие, была слабее тебя. Ты можешь его снять. Но даже если не снимешь, он умрет в один день с тобой. Так звучало проклятие.
Я вспомнила слова Элены, которые говорил мне Ян: «Смерть не примет тебя без нее».
Что ж, пожалуй, мы не станем доводить до этого, я сниму с него проклятие кровью, дам ему свободу. Человек не должен знать дату своей смерти, но тем более эта дата не должна зависеть от другого человека.
– А как насчет твоего проклятия? Его никак не снять?
– Ты – последняя Вышинская, – загадочно произнесла ведьма, а потом вдруг подняла голову, посмотрела в сторону, к чему-то прислушиваясь.
И прежде, чем я успела что-то сказать, шагнула в остатки темноты в пышных кустах сирени и исчезла. Мгновение спустя к колодцу вышел Ян. Он шел быстро, но, увидев меня, остановился. Я поняла, что искал меня. Он ведь знал обо всем, что произошло, был там. Ему просто повезло, что пуля попала в Юльку, едва ли дед Кастусь различал волколаков. Должно быть, с рассветом Купальская ночь закончилась, Ян снова стал человеком.
– Ты здесь.
Он подошел ко мне, сел рядом, не спрашивая разрешения, взял мою руку, ту, что пострадала от Юлькиных зубов, поднес к глазам.
– Надо промыть и перевязать.
– Чуть позже, – попросила я. – Кровь течет несильно, я не умру.
Мне не хотелось вставать. Впереди нас всех ждал сложный день, и мне хотелось еще немного продлить эти мгновения иллюзорного спокойствия. Я взглянула на Яна, на четко очерченный в первых солнечных лучах профиль. Поймала себя на мысли, что успела привязаться к нему гораздо сильнее, чем было нужно, успела влюбиться.
– Ты будешь со мной? Боюсь, я не справлюсь сама.
Ян повернулся ко мне, посмотрел внимательно. А затем вдруг поднес к губам мою руку, поцеловал перемазанные кровью и грязью пальцы.
– Я буду с тобой столько, сколько ты захочешь.
– Только я не Леона, Ян. Я говорила тебе.
– Я знаю. И я хочу узнать тебя, Эмилия. У нас было мало времени для этого, я хочу больше. Потому что, кажется, мне пора отпустить Леону. Я любил ее много лет, но знал всего четыре месяца. А ты привлекла мое внимание еще до того, как я узнал, что у тебя ее воспоминания.
Я недоверчиво покосилась на него.
– Ты поцеловал меня, когда узнал, что у меня ее воспоминания.
– А на ужин позвал до этого.
Ох, как мне хотелось верить его словам! Но я понимала, что в нем сейчас может говорить банальный страх: остаться одному, жить дальше, не имея возможности умереть, скитаться всю жизнь отшельником, ненавидимым людьми.
– Я знаю, как снять с тебя заклятие. Ты снова станешь человеком, не будешь больше обращаться в волка. Сможешь уехать отсюда, прожить жизнь так, как тебе хочется.
– А я не знаю, как мне хочется, – просто сказал он, а затем поднялся на ноги, протянул руку мне.
Эпилог
Девять месяцев спустя
Несмотря на конец марта, весна в регионе только начиналась. Снег в городах и на обочинах дорог давно растаял, лишь в лесу под большими раскидистыми елями еще виднелись почерневшие твердые сугробы, забившиеся в самую тьму, не желавшие считаться с календарем.
Зато широко разлились реки. Я ехала по той же дороге, по которой ехала в мае прошлого года, по которой убегала в июле, и не узнавала ее. Не было ни полей, ни лугов, ни черных блюдец болота, вокруг меня разливалось сплошное море, из которого то там, то сям торчали тонкие чахлые деревца. Море Геродота – так его называли когда-то. После Степаново, которое я проехала не останавливаясь, вода доходила уже до дороги, еще немного – зальет и ее. И тогда и Востровка, и моя усадьба вовсе будут отрезаны от мира.
Уезжая в июле, я не знала, вернусь ли еще когда-нибудь сюда. Несколько дней после того, что произошло в усадьбе, почти стерлись у меня из памяти. Помню, что отвечала на какие-то вопросы, решала дела, бегала, уговаривала, подкупала, но затем, когда все закончилось, напрочь забыла детали.
Если бы не пан Брынза, ничего бы у меня не получилось. Я не знала, как объяснить следователю два трупа в усадьбе, как сделать так, чтобы деда Кастуся не посадили в тюрьму, как уговорить взволнованных тетушек не рассказывать правду, чтобы их не сочли сумасшедшими. Пан Брынза и деньги, оставшиеся мне в наследство, все решили.
Официальная версия звучала так: охотники подстрелили волка, но не убили его, и спустя несколько дней тот явился в усадьбу. Убил попавшегося ему на пути Кирилла, затем ворвался в дом, напал на меня и Юльку. Следы на моей руке от Юлькиных зубов, следы на самой Юльке уже от зубов Яна – все свидетельствовало в пользу этого. Нам на помощь пришли Вера и дед Кастусь, который как раз выслеживал волка неподалеку. Только пуля нечаянно попала не в волка, а в Юльку. Трагическая случайность, убийство по неосторожности – вот что это было. За это тоже могли посадить, но всеми правдами и неправдами нам удалось выбить деду Кастусю свободу.
Что сделал пан Брынза с тетушками, я не знала, но они тоже поверили в официальную версию. Как и все вокруг. О волколаках больше не говорили, ведь нападения на людей прекратились. Все считали, что волк, убежав из нашего дома, все-таки погиб в болоте.
Только в фамильной усыпальнице Вышинских появился еще один гроб, затянутый в цепи. Вера помогла мне найти среди записей Агаты нужное заклинание, и я заговорила замок. Оставалось надеяться, что у меня все получилось. Тем не менее гроб этот окончательно выбил меня из колеи, и однажды ранним июльским утром, когда красное солнце только-только показалось из-за верхушек деревьев, я собрала чемодан и забросила его в машину. Тетушки к тому времени уже уехали: их забрали мои родители, приезжавшие после смерти Юльки. Сами похороны состоялись чуть раньше. Во-первых, родители не могли приехать слишком быстро, а во-вторых, я специально торопилась, чтобы не объяснять затянутый в цепи гроб. В усыпальнице я просто указала им на другой.
Когда я уже садилась в машину, из леса вышел Ян. Будто почувствовал, что я собираюсь сбежать не попрощавшись.
– Ты уезжаешь? – спросил тихо, без удивления, словно знал, что я так поступлю.
Мне стало стыдно перед ним, но желания уехать не убавилось.
– Мне нужно время, Ян. Если хочешь, поехали со мной. Тебя ведь ничего не держит здесь больше. Я же говорила, я могу снять с тебя заклятие, ты станешь обычным человеком, мы сможем жить там, где ничто не будет напоминать о произошедшем.
Он покачал головой.
– Мое место здесь.
Что-то внутри меня отозвалось на эти слова, будто внутренний голос хотел напомнить, что мое место тоже здесь, но я не дала ему этого произнести. Мое место там, где я решу сама. Лесная ведьма сказала, что на мне закончится род Вышинских, значит, не будет больше ни волколаков, ни Хранителей. А значит, и я могу уехать отсюда.
И я уехала. Только когда позади остались и Востровка, и Степаново, и даже узкая дорога, ведущая к ним, я разрыдалась. Казалось, что-то очень важное остается там, среди болотной трясины, что я уезжаю будто бы не целиком, а лишь частично. Я пыталась убедить себя, что все дело в Юльке. Такие чувства у меня потому, что мы приехали сюда вдвоем, а уезжаю я одна, но понимала, что это не так. Дело лишь во мне и ни в ком другом.
Я проплакала до самого Минска, но, когда въезжала в Москву, дала себе зарок, что больше рыдать не стану.
Первые месяцы в Москве были такими насыщенными, что я почти не вспоминала усадьбу. У меня было много важных дел и с книгами, и с сериалом. Я уходила из дома рано, возвращалась поздно, падала без сил. В конце концов я согласилась на второй сезон Арины. Пусть забирают. Не была уверена, что мне еще понадобятся средства на усадьбу; реконструкцию, к большому огорчению Виктора Алексеевича, поставила на паузу, но деньги лишними не бывают. А я теперь точно знала, что напишу еще что-то лучше.