– К чувству семейного долга.
– К чувству семейного долга, – радостно повторила тетя. – Разве тут можно отказаться? Я бы и сама ее оставила, если бы не мама, и не мои шестеро, и не теснота. – Она встала с дивана, и пружины облегченно вздохнули. – Отрезать вам еще пирога, преподобный?
Выяснилось, что брат и впрямь есть, более того, он внял увещаниям преподобного, так что жизнь Вивьен вновь круто переменилась. Все произошло очень быстро. У тети Ады была приятельница, которая знала человека, чья сестра собиралась за океан в город под названием Лондон устраиваться гувернанткой, так что девочку решили поручить ей. Взрослые разговоры – как договориться и где встретиться – журчали над головой Вивьен целыми днями.
Ей нашли почти новые туфли, заплели тугие косички и велели надеть крахмальное платье с пояском-ленточкой. Потом дядя отвез их через горы на станцию, откуда уходил поезд в Брисбен. По-прежнему шел дождь, было очень жарко, и Вивьен рисовала пальцем на запотевшем стекле.
На вокзальной площади толпился народ, но они нашли мисс Кэти Эллис ровно там, где она обещала быть: под часами возле билетной кассы.
Вивьен раньше и не догадывалась, что в мире столько людей. Они были повсюду, все разные, и все куда-то спешили, словно муравьи в разворошенной сырой земле под гнилушкой. Черные зонты, большие фанерные ящики, лошади с огромными темными глазами и трепетными ноздрями.
Девушка легонько кашлянула, и Вивьен поняла, что к ней обращаются. Она напрягла память, вспоминая, что было сказано. Лошади и зонты, муравьи под гнилушкой, спешащие люди… ее имя. Девушка спросила, зовут ли ее Вивьен.
Она кивнула.
– Веди себя прилично. – Тетя Ада поправила ей воротничок. – Так хотели бы твои папа и мама. Когда тебе задают вопрос, отвечай: «Да, мисс».
– Если согласна. А если не согласна, то вполне годится ответ: «Нет, мисс». – Девушка улыбнулась, давая понять, что шутит. Вивьен смотрела в лица двух женщин, ждущих ответа. Тетя Ада нетерпеливо сдвинула брови.
– Да, мисс, – сказала Вивьен.
– Ну что, сегодня все хорошо?
В прежние времена Вивьен закричала бы, что нет, что все плохо, что она не хочет никуда ехать и нечестно с ней так поступать… Но не сегодня. Вивьен вдруг поняла: куда проще говорить людям то, что они хотят услышать. Да и какая разница? Что проку в словах? Ими не выразить бездонную черную яму у нее в душе, не описать боль, сжимающую внутренности всякий раз, как ей чудятся отцовские шаги, или запах маминого одеколона, или – и это хуже всего – когда она видит что-то такое, что непременно надо показать Пиппину…
– Да, мисс, – сказала она веселой рыжеволосой девушке в аккуратной длинной юбке.
Тетя Ада отдала носильщику чемодан, погладила племянницу по головке и велела ей быть умницей. Мисс Кэти Эллис тщательно проверила билеты, думая при этом о платье, лежащем на дне саквояжа, – достаточно ли оно строгое и в то же время стильное для встречи с будущим нанимателем. Паровоз загудел, предупреждая, что скоро тронется. Маленькая девочка в чужих туфлях и с аккуратными тугими косичками поднялась по железным ступеням. Перрон наполнился дымом, люди закричали и замахали руками, через толпу с лаем промчался бродячий пес. Никто не заметил, как девочка вошла в полутемное купе, даже тетя Ада, которая вроде бы заботливо провожала сиротку в ее неопределенное будущее. Так солнце и жизнь, составлявшие когда-то сущность Вивьен Лонгмейер, сжались в комочек и спрятались глубоко-глубоко, а мир продолжал спешить, и никто не видел, как это произошло.
23
Вивьен налетела на молодого человека, потому что не смотрела, куда идет, а шла, как всегда, быстро и даже чересчур быстро. Столкнулись они серым лондонским утром на углу Фулхэм-роуд и Сидни-стрит.
– Простите, – сказала Вивьен, когда первый испуг сменился стыдом за свою неловкость. – Я вас не заметила.
У молодого человека было такое ошалелое лицо, что Вивьен подумала в первый миг, будто у него по ее вине случилось сотрясение мозга. Она добавила с раскаянием:
– Я слишком быстро шла. Я всегда слишком быстро хожу.
«Стремительный солнечный зайчик», – говорил отец, когда она маленькая носилась по бушу. Вивьен постаралась прогнать воспоминание.
– Это я виноват, – отмахнулся молодой человек. – Меня трудно заметить. Иногда я бываю практически невидимым. Не поверите, до чего это осложняет мне жизнь.
Вивьен настолько не ожидала шутки, что невольно улыбнулась – во всяком случае, уголки ее губ поползли вверх. Это было ошибкой, потому что молодой человек склонил голову набок и вгляделся пристальнее, немного сузив глаза.
– Я вас раньше видел.
– Нет. – Вивьен решительно погасила улыбку. – Не думаю.
– Да. Я уверен.
– Вы ошиблись. – Она кивнула, давая понять, что разговор окончен, и зашагала прочь, бросив напоследок: – До свидания.
Шли минуты. Вивьен была уже почти на Кейл-стрит, когда сзади донеслось:
– В столовой Женской добровольческой службы. Вы увидели мою фотографию и рассказали про больницу, которую организовал ваш знакомый.
Вивьен остановилась.
– Больницу для детей-сирот, верно?
У Вивьен вспыхнули щеки. Она быстро вернулась туда, где стоял молодой человек, и приложила палец к губам.
– Молчите. Ни слова об этом.
Он удивленно сдвинул брови. Вивьен глянула ему через плечо, потом назад и потянула молодого человека через выбитую витрину в разрушенный бомбой магазин, подальше от любопытных прохожих.
– Кажется, я вполне ясно сказала, чтобы вы никому не повторяли моих слов.
– Так вы меня все-таки помните.
– Конечно. Я похожа на дуру? – Вивьен глянула на улицу, дождалась, когда женщина с хозяйственной сумкой неторопливо пройдет мимо, и зашептала: – Я просила вас никому не говорить про больницу.
Он так же шепотом ответил:
– Я не думал, что к вам это тоже относится.
Вивьен осеклась. Молодой человек смотрел совершенно серьезно, но что-то в тоне подсказывало: он шутит. Показать, что она это видит, значило его поощрить, а этого Вивьен хотела меньше всего.
– Да. Ко мне это относится тоже.
– Ясно. Буду знать. Спасибо, что объяснили. – На его губах заиграла легкая улыбка. – Надеюсь, я не погубил все, выдав вам ваш секрет.
Вивьен вдруг сообразила, что по-прежнему держит его запястье, и отдернула руку, словно обжегшись. Она попятилась, переступая через битые кирпичи, и откинула назад упавшие на лоб волосы. Рубиновая заколка, которую Генри подарил ей на день рождения, была красива, но держала хуже невидимки.
– Мне пора, – сказала Вивьен и, не оборачиваясь, двинулась в сторону улицы.
Разумеется, она сразу его вспомнила. Как только они столкнулись и она, отступив на шаг, увидела его лицо, узнавание пронзило ее, словно электрический ток. Вивьен до сих пор не могла объяснить себе тот сон, что приснился ей после встречи в столовой, – от его отголосков у нее целый день перехватывало дыхание. Сон был не эротический, а куда более опасный и пьянящий. Он разбередил необъяснимую тягу к далеким времени и месту, про которую Вивьен думала, что давно ее переросла, а проснувшись утром, ощутила отсутствие этой тяги как смерть близкого человека, пустоту, с которой придется жить. Она всячески гнала воспоминания о недавнем сне, но его голодные тени не рассеивались. За завтраком Вивьен была уверена, что Генри читает в ее глазах все, – Вивьен, которая так хорошо научилась скрывать от мужа любые свои переживания.
– Подождите минуточку.
О господи, снова он, идет следом. Вивьен ускорила шаг и чуть сильнее задрала подбородок. Она не хотела, чтобы молодой человек ее догнал; для всех будет лучше, если он отстанет. И все же… Какая-то часть души – та самая безудержная и любознательная часть Вивьен, что управляла ее поступками в детстве, источник раздражения для тети Ады и радости для отца, крохотная частичка, не умиравшая, как бы ее ни давили, – хотела знать, что скажет дальше молодой человек из чудесного сна.
Вивьен мысленно обругала себя за слабость. Она перешла на другую сторону и еще быстрее зацокала каблуками. Дурочка. В ту ночь он приснился ей только потому, что мозг спроецировал его образ на тот хаос бессознательного, из которого рождаются сновидения.
– Подождите, – раздался сзади его голос, уже ближе. – Вижу, вы не шутили насчет того, как быстро ходите. Не думаете поучаствовать в Олимпиаде? Золотая медаль по спортивной ходьбе – это бы подняло патриотический дух Англии.
Молодой человек нагнал ее, и Вивьен чуть замедлила шаг, но голову не повернула.
– Простите, бога ради, я вовсе не хотел вас дразнить, просто очень обрадовался встрече.
Она глянула в его сторону.
– Вот как? Почему?
Молодой человек остановился, и что-то в выражении его лица заставило остановиться и Вивьен. Она оглядела улицу, убеждаясь, что никто за ними не следит.
– Не волнуйтесь, пожалуйста. Просто после того разговора я много думал о больнице, о Нелле – девочке на фотографии…
– Я знаю, кто такая Нелла, – оборвала его Вивьен. – Я видела ее на этой неделе.
– Так она по-прежнему в больнице?
– Да.
Она видела, что краткость ее ответов расстроила молодого человека, и это было хорошо, но тут он улыбнулся, видимо, надеясь растопить лед.
– Понимаете, я хотел бы ее повидать, только и всего. Обещаю вам не мешать. Если вы когда-нибудь возьмете меня в больницу, я буду страшно признателен.
Благоразумие требовало сказать «нет». Меньше всего ей хотелось тащить кого-нибудь к доктору Томалину. Все и без того было слишком опасно; Генри явно уже что-то заподозрил. Однако молодой человек смотрел так умоляюще, а в лице у него было столько света и доброты, что неудержимая тяга из недавнего сна внезапно вернулась.
– Пожалуйста! – Он протянул к ней руку.
Во сне они держались за руки.
– Вам придется идти быстро, – отрезала Вивьен. – И это будет только один раз.
– Что? Вы хотите сказать, прямо сию минуту? Вы идете туда?