– Да. И сильно опаздываю. – Вивьен не добавила «из-за вас», но надеялась, что это и так понятно. – У меня… встреча.
– Я вам не помешаю. Клянусь.
Видимо, она вопреки желанию его обнадежила, потому что говорил он с улыбкой.
– Я отведу вас туда сегодня, – сказала Вивьен, – но потом вы исчезнете.
– Знаете, я ведь на самом деле не совсем невидимка.
Она не улыбнулась.
– Вы вернетесь туда, откуда пришли, и забудете все, что слышали от меня в столовой.
– Хорошо. Честное слово. – Он протянул руку. – Меня зовут…
– Нет, – быстро ответила Вивьен и по лицу молодого человека увидела, что тот обескуражен. – Никаких имен. Имена уместны между друзьями, а мы не друзья и никогда ими не будем.
Он заморгал, потом кивнул.
Вивьен радовалась, что после всех сегодняшних глупостей сумела произнести последние слова так холодно.
– И еще, – добавила она. – Я отведу вас к Нелле и надеюсь никогда больше не увидеть.
Джимми не то чтобы совсем шутил – Вивьен Дженкинс шла так, будто у нее на спине мишень. Или, вернее, будто хочет все время быть на два шага впереди человека, которого против воли согласилась взять на свидание. Ему пришлось почти бежать, чтобы не оторваться от Вивьен в лабиринте улочек, так что поддерживать разговор на ходу не получалось. Что ж, так даже удачнее: чем меньше между ними будет сказано, тем лучше. Они не друзья и никогда не подружатся, это правда. Джимми радовался, что Вивьен сама провела эту границу. Он легко сходился с людьми, так что напоминание оказалось очень кстати: незачем ему заводить близкие отношения с Вивьен Дженкинс.
Джимми согласился помочь Долл главным образом потому, что, по ее словам, план был совершенно безобидный.
Они сидели в закусочной «Лайонс» возле Мраморной арки, и Долл, стиснув ему руку, говорила:
– Все очень просто устроить, разве не понятно? Ты столкнешься с ней будто бы случайно, и пока вы будете ахать, какая неожиданная встреча, ты скажешь, что хочешь навестить ту девочку из разбомбленного дома, сиротку…
– Неллу, – сказал Джимми, глядя на металлический край стола, тусклый даже в солнечном свете из окна.
– Она согласится – кто бы не согласился? Особенно когда ты расскажешь, как тебе жаль девочку. Ведь это же правда, Джимми? Ты сам мне говорил, что мечтал бы ее проведать.
Джимми кивнул, по-прежнему не поднимая глаз.
– Ты пойдешь с ней, придумаешь повод встретиться еще раз, и тогда я вас сниму – вместе, когда вы будете выглядеть… ну, так сказать, не чужими. Мы отправим ей письмо – анонимно, разумеется, и она с радостью сделает все, чтобы тайна осталась тайной.
Долли резко затушила окурок, раздавив его в пепельнице.
– Видишь? Все очень просто. Надежность – сто процентов.
Просто-то просто, может быть даже надежно, но непорядочно.
– Это вымогательство, Долл, – тихо сказал Джимми, затем поднял голову. – Воровство.
– Ничего подобного, – твердо ответила Долли. – Это восстановление справедливости. После того, как она поступила со мной, с нами, Джимми… Не говоря уже о том, как она поступает с мужем. К тому же у нее куча денег, она и не заметит той малости, которую нам отдаст.
– Но ее муж…
– Ничего не узнает! В том-то и прелесть! Их дом на Кемпден-гроув, доход – все принадлежит ей одной! Бабушка в завещании оговорила, что Вивьен будет распоряжаться деньгами и после замужества. Ты бы слышал, как возмущалась леди Гвендолен.
Джимми не ответил, и Долли запаниковала. Ее и без того большие глаза расширились еще сильнее, и она стиснула пальцы, как на молитве.
– Как же ты не понимаешь? Она ничего не потеряет, для нее это не деньги, а мы с тобой сможем пожениться. И жить счастливо до конца дней.
Джимми по-прежнему не знал, что ответить, поэтому молчал, вертя в пальцах спичку. Как всегда в тягостные минуты, мысли его уплыли куда-то в сторону, словно сигаретный дымок. Джимми думал об отце. О комнатушке, в которой они живут вместе, пока не подыщут что-нибудь поприличнее, и как отец сидит у окна и вслух гадает, сумеет ли мама их тут отыскать, и почему ее все нет и нет, и как он каждый вечер спрашивает Джимми, нельзя ли переехать на старую квартиру. Он часто плачет, и у Джимми сердце надрывается слушать, как отец рыдает в подушку и повторяет снова и снова, что хочет одного: пусть все станет по-прежнему. Джимми надеялся, что когда у них с Долл будут дети, он сумеет правильными словами унимать их горючие слезы, но если плачет твой отец, это совсем другое. Сейчас столько людей рыдает в подушку – Джимми подумал о всех тех несчастных, кого снимал с начала войны, обездоленных и отчаявшихся, скорбящих и мужественных. Он снова взглянул на Долл. Она закурила новую сигарету и теперь сосредоточенно затягивалась, так непохожая на девушку со смеющимися глазами, которую он когда-то фотографировал. Наверное, очень многие, как отец, мечтают вернуть прошлое.
Или приблизить будущее. Спичка сломалась у него в пальцах. Прошлого не вернешь, незачем об этом и думать. Есть лишь один путь – в будущее. Джимми вспомнилась первая неделя после того, как Долл сказала, что не выйдет за него замуж: черная пустота впереди, одиночество, мешающее спать по ночам, отцовские рыдания и бесконечный стук собственного сердца. А следом пришла мысль: так ли ужасно то, что предлагает Долл?
В обычных обстоятельствах Джимми ответил бы: да, ужасно. Когда-то у него были твердые представления о добре и зле, но теперь, когда война столько всего уничтожила… Джимми неуверенно покачал головой. Бывают времена, когда, стараясь быть чересчур правильным, можешь потерять все.
Джимми сложил половинки сломанной спички, и тут Долли вздохнула. Джимми глянул на нее: она обмякла на стуле и закрыла лицо ладонями. Он снова заметил царапины на ее руках и как она исхудала.
– Извини, – проговорила Долли сквозь пальцы. – Извини. Не надо было заводить этот разговор. Мне просто подумалось… Я… я хотела… – Ее голос стал совсем тихим, как будто ей тяжело выговорить ужасную истину. – Она так держалась, что я почувствовала себя пустым местом.
Долли любила актерствовать и как никто умела исчезнуть за вымышленной личиной, но Джимми очень хорошо ее знал, и щемящая искренность этих слов пронзила его в самое сердце. Вивьен Дженкинс заставила прекрасную Долл, такую умную и яркую, способную столько подарить миру, Долл, чей смех наполняет его жизнью и силой, почувствовать себя пустым местом. Его больше не надо было убеждать.
– Быстрее. – Вивьен Дженкинс стояла перед дверью с бронзовой табличкой «Др. М. Томалин» и дожидалась Джимми. Она глянула на золотые часики, потом на улицу у Джимми за спиной, и ее темные волосы вспыхнули в солнечном свете. – Я спешу, мистер… – Вивьен осеклась, вспомнив, что они договорились не называть имен. – В общем, спешу. Я и без того опаздываю.
Джимми вслед за ней вошел в кирпичное здание, неотличимое от соседних. Видимо, когда-то это был богатый особняк, теперь же в вестибюле расположилась регистратура: стол на красивых витых ножках, за которым сидела дама с мельхиоровой сединой, взбитой и уложенной в два высоких валика надо лбом.
– Этот джентльмен пришел к Нелле Браун, – сказала Вивьен.
Мельхиоровая дама мгновение изучала Джимми через узкие очки для чтения. Он улыбнулся, она нет. Внезапно он почувствовал себя диккенсовским персонажем, парнишкой с кузницы, теребящим чуб при виде истинного великолепия.
– Я знаком с Неллой, ну, в некотором смысле. Видел ее в тот день, когда она лишилась близких. Я фотограф. Снимаю для газет. Зашел поздороваться, узнать, как она.
Джимми заставил себя сделать паузу и глянул на Вивьен, надеясь, что та его поддержит. Однако Вивьен молчала.
Где-то тикали часы. За окном пролетел самолет. Наконец регистраторша вздохнула.
– Понятно, – произнесла она таким тоном, будто впустить его – заведомо неразумный поступок. – Фотограф. Снимаете для газет. Как, вы сказали, ваше имя?
– Джимми. – Он покосился на Вивьен, и та отвела взгляд. – Джимми Меткаф. – Вероятно, умнее было бы солгать, но эта мысль пришла ему с опозданием. Он не очень-то умел обманывать. – Я просто хотел узнать, как поживает Нелла.
Дама оглядела его, плотно сжав губы, затем коротко кивнула.
– Хорошо, мистер Меткаф, идите за мной. Но предупреждаю, в моей больнице нельзя расстраивать моих питомцев. Если что-нибудь пойдет не так, вы немедленно отправитесь на улицу.
Джимми улыбнулся, благодарно и немного испуганно.
Дама аккуратно задвинула стул под стол, поправила золотой крестик на груди и, не оглядываясь, стремительно зашагала по винтовой лестнице. Джимми послушно двинулся следом и только на середине пролета понял, что Вивьен с ними нет. Он обернулся. Вивьен стояла у двери в дальнем конце вестибюля и поправляла волосы перед зеркалом.
– Вы не идете? – Джимми говорил тихо, но в сводчатом вестибюле его слова отозвались громким эхом.
Вивьен мотнула головой.
– У меня тут другие дела… – Она вспыхнула. – Идите-идите! Мне некогда разговаривать, я уже опаздываю.
Джимми пробыл в палате примерно час, глядя, как Нелла отбивает чечетку, потом прозвенел колокольчик, и она сказала: «Нас зовут на ленч». Джимми решил, что пора прощаться. По коридору они шли за руку, а перед лестницей Нелла вскинула голову и спросила: «Когда ты придешь снова?» Джимми замялся: он не заглядывал так далеко вперед. Однако при виде открытого детского личика ему отчетливо вспомнился мамин уход, а следом яркой вспышкой пришла мысль, такая быстрая, что Джимми не успел ее ухватить. Она была каким-то образом связана с детьми, с тем, как доверчиво они вкладывают ладошку в твою руку и ждут, что ты будешь рядом всегда. Он сказал: «Наверное, денька через два», – и тогда Нелла улыбнулась, помахала рукой и весело побежала по коридору в столовую.
– Ты молодец! – воскликнула Долл вечером, когда Джимми закончил рассказ. Она слушала очень внимательно и вскинула брови, когда он упомянул зеркало у входа в докторский кабинет и то, как покраснела Вивьен – наверняка от стыда, что Джимми увидел, как она прихорашивается («Я же тебе говорила, она тайно от мужа встречается с доктором!»)