ли настоящие искры. Коснувшись земли, они становились лягушками и упрыгивали во все стороны. Глаза у старушки были водянисто-голубыми, и Ива поняла, что видит та не то чтобы идеально…
«А если она коснётся посохом и меня?! Нельзя мне в лягушку превращаться… Нет! Не хочу!»
Что же делать? Пошевелиться девочка так и не могла, пробовала мычать, чтобы привлечь к себе внимание, – без толку. Всё внутри у Ивы точно сковало льдом. Всё, кроме сердца. Оно гулко билось, требуя немедленной разморозки. «Бум-бум-бум!»
– Я твой характер знаю. Учёная! – продолжала сокрушаться старушка. – Чу, белочка – и ты бегом к ней с шишкой. Чу, дятел – и ты стоишь под деревом битый час. Любуешься. Тьфу! Нет уж! Хватит с меня… Натерпелась! Наждалась! – Старушка подняла посох над землёй и зловеще зашептала: – Стромбиль-сад-гнутус-бряк-выкрутино-пруд-берды…
«Бум-бум-бум-бум-бум» – заторопилось Ивино сердце. Хоть оно и не понимало значения старушкиных слов, всё же ощущало в них что-то нехорошее. Очень нехорошее… Ива напрягла все силы, чтобы подняться с земли. Большой палец на правой ноге ожил. «Ну же, – подбадривала она себя. – Давай… Ты сможешь! Ты должна!» По левой коленке пробежала волна тепла, зашевелилась левая ступня…
– Спеклоб-выблор-дубик-дум-зарус-скребус-вендерзум… – Глаза у старушки совсем побелели, волосы-ветки стали дыбом, а под посохом разгорелся настоящий костёр из искр.
Ива приподнялась с земли – и снова без сил упала обратно.
– Р-р-р, вставай, р-р-р, р-р-р, Ива, р-р-р! – прорычала она, с удивлением обнаружив, что может издавать звуки.
Но старушка их не слышала. В воздух начали подниматься сосновые иголки, камешки, кусочки коры, за ними потянулись комья земли… Ива никогда прежде не думала, что она настолько тяжёлая. Одна рука весила как целая лейка воды. Ива вспомнила, как вместе с Дедушкой помогала миссис Сальто поливать малину, как в тот день ещё прибежала Берта с кувшином самодельного лимонада, как миссис Сальто смеялась после первого глотка – Берта вместо сахара положила в него соль. Вспомнила, как Кусь предложил запечь на мангале помидоры, которые тайком стянул из поместья госпожи Замкус, как на следующий день Дедушка подарил госпоже Замкус букет ромашек, а она посмотрела на них так, будто впервые видела такие цветы. Вспомнила, как Ариса достала из кармана письмо, а она хотела подняться к Дедушке в кабинет и сравнить почерк. Вспомнила, как в какой-то момент это желание исчезло…
– Дендропикус-ёлкин-шишк-белозубиропус… – голос старушки звучал всё тише и тише, а потом смолк.
Ива вспомнила, как стояла в гостиной на полосатом ковре у камина. И во всём Лоскутном доме не было ни стука, ни шороха – только мерное тиканье часов. Они отсчитывали секунды. Одна, две, три… А потом в дверь начали один за другим входить люди. Ива смотрела на их туфли, ботинки, босоножки, чувствовала на своих плечах их тёплые руки. Она ждала, когда протикает сорок три тысячи двести секунд, раздастся бой курантов – и в доме снова запахнет кофе. Ива вспомнила, как утром её разбудил знакомый аромат… Вспомнила, как открыла глаза и увидела перед носом чашку, а чуть поодаль – встревоженную мордочку чурфылька. Вспомнила, как в тот момент решила больше никогда не считать секунды.
– Меня зовут Ива, – произнесла девочка и, подняв голову, посмотрела прямо в белые глаза старушки. – Я внучка проводника зимы, и я пришла за Озимусом.
20Старушка-Смолянушка
– А чегой ты раньше молчком сидела? – Старушка щёлкнула пальцами, и с Ивы тут же сошло оцепенение. – Я ж тебя чуть в чурфылька не обернула. Они знаешь какие трусливые? Носа из нор не кажут, и ничего им не интересно. Кроме бобов. Бобы и корешки – вот и все их мысли. Не то что у деда твоего…
Ива быстро поднялась на ноги и стала разминаться, чтобы избавиться от противного чувства скованности.
– Чурфыльк, которого я знаю, – сказала она, делая наклоны вправо и влево, – совсем не такой. Кусь смелый и любопытный, а из бобов он варит кофе. Но вы, наверное, про другие бобы…
Старушка сложила руки на груди и насупилась:
– Ещё гостинцы есть? Я за одну ириску-шмириску палец о палец не ударю.
Ива проверила карманы и нащупала в подкладке вторую ириску:
– А зачем вам ударять палец о палец?
– Знамо дело зачем! – фыркнула старушка. – Дорогу к Озимусу ты без меня искать будешь, а? Гиблое дело. Я здесь так тропинки напутала, что ходи-броди, а всё кругами получится. Дед тебе не рассказывал, что ль? Идёшь в Подозёрный лес – корми Старушку-Смолянушку. А то на голодный желудок я и заколдовать могу. Дед твой порядки знал!
– У меня только одна ириска, – призналась Ива, протягивая её старушке. – Я не знала, что нужно брать с собой гостинцы. В следующий раз…
– В следующий раз! – перебила её старушка. – Вот ещё! – Она схватила конфету и спрятала её в потайной карман травяной юбки. – Никаких следующих разов. Пришла с пустыми руками – так и ступай дальше.
– Я обещаю принести вам целую корзину всевозможных угощений, – пообещала Ива. – И свежий хлеб, и копчёную рыбу, и солёные огурцы, и малиновое варенье…
– Больно надо, – буркнула старушка и, стукнув посохом, пошла в глубь леса.
У Ивы перехватило дыхание, ладошки зачесались, а щёки побелели от напряжения. Она понимала, что старушка – единственный шанс найти Озимуса до захода солнца. Если Ива её отпустит, то Моствилль ещё на год останется без снега.
– Чего вы хотите? – крикнула Ива. – У меня с собой… – Она ощупала карманы и осмотрелась. – Хотите шапку? Или вот перчатки. Они очень тёплые!
Старушка остановилась.
– Шарф… – въедливым шёпотом произнесла она, вскинув подбородок.
– Шарф? – переспросила девочка, пытаясь понять смысл этого слова. Неужели Старушка-Смолянушка хочет шарф с оленями? Ивин зелёный шарф с оленями! Нет, не может быть. Ива, наверное, просто не расслышала.
– Шарф! – гаркнула старушка и стукнула посохом о куст папоротника, из которого тотчас же выпрыгнули десять лягушек. – Холодно тута по ночам. То и дело горло застужаю.
Ива прижала к груди красного оленя. Ладошке стало тепло. «А если снять? – подумала девочка. – Что будет, если его снять?! Как же я тогда…» Мысли заметались в голове пчелиным роем. Стало страшно. Страшно прислушаться к их жужжанию…
– Если отдать шарф, то холод вернётся, – наконец призналась Ива. – А если холод вернётся, мне будет грустно…
– Ну, раз грустно… – почесала в затылке Старушка-Смолянушка. – Пойду-ка я.
– Нет! – Ива шагнула ей навстречу. – Я… Я отдам вам шарф. Сейчас, подождите, ещё секундочку, пожалуйста. – Руки у Ивы онемели, но дело тут было не в заклинании. Ей просто не хотелось развязывать узел.
– Ну? – Старушка в нетерпении цокнула языком. – Скоро солнце закатится – переход закроется. Застрянешь тут на год. Вместе мёрзнуть будем.
Кончиками пальцев медленно-медленно Ива, чувствуя каждую петельку, сняла шарф и аккуратно его сложила. Так, как когда-то он лежал на ярмарочном прилавке: уголок к уголку. Шарф до сих пор хранил её тепло. Она коснулась на прощание оленьих рогов и на вытянутых руках понесла «гостинец» старушке.
– Вот уж спасибо, – обрадовалась та и обмоталась шарфом. – А ты не горюнься. В вашем мире таких много!
– Этот особенный. – Ива попыталась улыбнуться, но в горле встал ком. – Мне его Дедушка подарил.
Старушка посмотрела в небо.
– Ты как к грязи и червякам относишься? – И не дожидаясь ответа, старушка добавила: – Вот и я их люблю. Вперёд!
Она взмахнула посохом – и лес прорезал белый луч. Не останавливали его ни стволы сосен, ни огромные муравейники. Луч проходил сквозь них, точно те были стеклянными. Старушка шла впереди, гордо подняв голову. Концы шарфа развевались на ветру, и она довольно хмыкала, когда мимо пробегал заяц или ёж. Но больше всего старушка красовалась перед белками: заметив их, она вытягивала шею и замедляла шаг.
Ива сердилась. Застрять со Старушкой-Смолянушкой в лесу на год совсем не хотелось. День Перехода заканчивался, а ведь ещё нужно было спуститься в нору и разбудить там Озимуса… «Как можно так бездарно тратить время!» Вскоре Ива заметила, что на плече старушки расцвела маленькая ромашка. «Если шарф приносит Старушке-Смолянушке столько радости, то и я хмуриться не стану». Полностью грусть из мыслей не выветрилась, но идти стало легче.
– А дед-то твой где? – спросила старушка.
– Дедушка… умер, – впервые произнесла вслух Ива. И от этих слов ей стало очень холодно. Ива обхватила себя руками и втянула голову в плечи.
– С проводниками такое бывает, – сочувственно кивнула Старушка-Смолянушка. – Другое дело мы, хранители лесные. Живём столько, сколько мир существует. Мне уж нынче сто первый годок пошёл!
– А разве у вас не было родственников, когда вы только родились? – поинтересовалась Ива. Она решила не рассказывать старушке, что миру гораздо больше ста лет, – такой довольной выглядела её провожатая.
– Нет, – мотнула головой старушка. – Я родилась в сосновом дупле, выбралась наружу, гляжу – лес! У меня аж дух захватило – я ж ничего красивее в жизни не видывала! Каждая веточка тянулась меня обнять, мыши семки принесли, птицы – ягоды. А Озимус твой только «бу» да «бу» из норы своей… Да я к нему и не лезла. Больно охота с ворчунами водиться! И без того дел: такие просторы – и всё изучить надо!
– Вам не одиноко? – Вопрос этот слетел с губ Ивы прежде, чем она успела его осознать.
– Бывает порой, – нахмурилась старушка. – Но потом то сова крыло повредит, то лось грибы на беличьей полянке повытаптывает, то медведь на дереве застрянет… Говорю ж, дел-то, дел-то! И всем я нужна. Ну, а коли нужна – значит и не одна я вовсе. Так получается?
Чем ближе становился холм, тем больше сгущался лес. На земле появились первые сугробики. Тыквенный пирог ещё грел Иву, но желудок уже начал требовать добавки. Облака на небе окрасились в фиолетовый, и белый путеводный луч засиял ещё ярче.