На улице не было ни души. Вдалеке виднелся только пар над рекой, которая была гораздо теплее, чем воздух, и несколько стай птиц, собравшихся на ее берегах, чтобы согреться. Такая зима на Вардаре бывала всего лишь несколько раз, в 1347, в 1569, в 1799 и тогда, в четверг, в середине XIX века.
Только эта колонна из десятка душ двигалась к виноградникам.
Ни по городу, ни по деревне.
Когда они добрались до первых лоз, Храпешко поднял руку и жестом призвал присутствующих к тишине.
Потом бросил взгляд на одного из своих друзей, и это было знаком, чтобы тот достал из сумки флягу с вином.
Храпешко поднял фляжку и выпил все до последней капли. Полой кафтана, поверх которого был надет жилет из выворотной, кожи, он вытер рот, а затем опять попросил тишины.
Когда она наступила, он обеими руками потянулся к кожаным футлярам слева и справа, достал оттуда ножницы и, держа по паре ножниц в каждой руке, начал каруселью вращать ими над собственной головой, кромсая ими воздух.
Зашел на виноградник.
Первый ряд.
Первые три лозы.
Сплетение.
Сухие и старые ветки, будто лапы чудовищ, били его по лицу и рукам, лупили по спине и плечам, хватали за ноги. Храпешко наслаждался. Некоторым веткам удалось зацепить его за лодыжки выше кожаных сапог, некоторым за локти. Храпешко щелкал ножницами, как будто косил ими сено, храп… храп… храп. Храпешко улыбался.
Падали сухие старые лапы, руки стариков.
Волосы старух.
Листьев не было.
Детей оставили в покое.
Только сухая земля, сухие ветки и немного снега.
— Воображает, что это люди. Он возвышенный мечтатель, — шептали в толпе и переводчик на ухо Жоржу, который сумел только один раз вытереть белым платочком слезящиеся от холода глаза. Так мало времени заняло все это действо. Потом опять послышался знакомый, звук, и все увидели, как Храпешко вращает ножницами вокруг пальца и как потом сует их обратно в чехлы.
— Браво! Браво! — кричали люди вместе с переводчиком, который на этот раз от перевода воздержатся.
Жорж вынул еще одну серебряную лиру.
Толпа снова загомонила.
С завистью.
3
Жорж.
— Поехали со мной, и я сделаю тебя богатым человеком!
Кто может быть равнодушным к такому предложению?
Никто, а тем более не Храпешко.
— А куда? — спрашивали вместо Храпешко другие.
— Во Францию, страну прекрасных садов и виноградников и необыкновенных лоз, которые сами дают вино, даже давить не надо! — крикнул за Жоржа переводчик.
Толпа прокомментировала в том смысле, что некоторые люди явно родились под счастливой звездой.
Молчаливый Храпешко.
Его молчаливость, безусловно, была частью его характера. Но появилась она не от опытности, а большей частью от неуверенности в себе. Правда, неуверенности только в области устного общения, а не в области знаний и навыков. Поэтому он согласился молча.
А еще потому, что своими инструментами и кожаными чехлами он не мог прокормить сам себя, не говоря уже о своих близких. Но нельзя сказать, что его не взволновала, и не заставила задуматься мысль, стоит ли менять любимую и грязную страну, полную гнид и вшей, страну с блохами и чесоткой, в которой он родился, на другую страну, о которой он не знал абсолютно ничего, кроме того, что там нет необходимости перерабатывать виноград, потому что лоза дает там вино сама.
— Но сначала я должен попрощаться со своими!
— Прощайся!
Он коротко попрощался, сказав своим, что уезжает на несколько дней в Ниш или, возможно, в Белград, как-то так, и что скоро вернется.
4
— Мой дорогой Храпешко!
Так к нему обратился Жорж, пока они потихоньку-полегоньку путешествовали, направляясь к Центральной Европе.
— Мой дорогой Храпешко, сначала ты должен выучить иностранные языки: немецкий, французский, а может быть, и итальянский, чтобы тебе легче было интегрироваться в страны, через которые мы путешествуем.
Храпешко молчал, потому что он не только не знал этих интегрирующих языков, но и, принимая во внимание, что переводчик остался в Скопье, некому было перевести ему хоть слово из того, что сказал Жорж. По этим причинам, а главное, чтобы не рассердить хозяина, на все, что тот говорил, он, Храпешко, только утвердительно кивал головой.
И вот, пока проходили дни в путешествии к Центральной Европе, Жорж, чтобы не терять времени, учил Храпешко иностранным языкам.
— Ich spreche Deutsch!
Он кивнул ему, чтобы тот повторил, а Храпешко пожал плечами в знак того, что не понимает.
— Je parle français!
То же самое.
— Capito?
Храпешко опять пожал плечами и тут же кивнул.
— Capito! — сказал внезапно Храпешко, и Жорж очень удивился тому, как чисто он это выговорил.
— Должно быть, ты очень музыкальный человек и, наверное, ваш народ тоже очень музыкальный! А теперь урок номер два!
Во время урока номер два Храпешко узнал такие слова, как хлеб и вода, на французском, немецком и итальянском языках, хотя ему трудно было понять, где какой язык. Но придет время, когда он разберется.
И так Храпешко, сам не зная того, начал учить европейские языки. Помаленьку Храпешко выучился, как назвать себя, сказать свое имя и фамилию, хотя у него не было никакой фамилии, если не считать, что иногда родственники вместо фамилии звали его по имени отца. Хотя правильнее было бы звать его по имени матери Анки, потому что ее он знал лучше. Но так не бывает, да и в таком случае его фамилия была бы Анкин, а это уж совсем никуда не годится.
5
Если бы Храпешко хоть немного знал по-французски, он сказал бы Жоржу:
— Благодарю Вас, о, достопочтенный Жорж, за то, что вы собираетесь показать мне бесконечные красоты Европы да еще ж сделать богатым человеком только по причине искреннего восхищения моим садовническо-виноградарским искусством. А еще больше Вас благодарят мои сограждане, что Вам с Вашей решительностью и, прежде всего, с Вашим влиянием не только на европейских, но и на ближневосточных правителей, удалось избавить меня от их взаимных ссор, от которых чаще всего или почти всегда страдают такие люди, как я — честные садоводы. От себя лично хочу сказать, что у меня нет слов даже на своем родном языке, а образование у меня скудное, почти никакое, чтобы я мог выразить мою искреннюю благодарность за то, что Вы пытаетесь обучить меня французскому, при этом взявшись за дело сразу, не теряя ни минуты.
6
А если бы Храпешко знал по-немецки, он сказал бы Жоржу:
— О, какие прекрасные пейзажи! Как замечательно спускаются скалы к этой огромной воде, называемой Маре Адриатике! Какие великолепные города, построенные из тесаного камня, и какие красивые девушки вешают белье на веревках, натянутых между окон всех этих параллельно идущих зданий! Каким чудесным наслаждением для моих глаз стал тот миг, когда я понял, что днем море и небо где-то там, далеко, на горизонте, перетекают друг в друга, а в ясную ночь море становится небом и наоборот, так что непонятно, где светят звезды.
А эти высокие: горы, которые человеческий разум назвал Альпами! Горы, чьи вершины постоянно покрыты снежными шапками, на которых тут и там выглядывают изогнутые ели! Ах, я никогда такого не видел! Позвольте мне, дорогой мой Жорж, выразить свое искреннее восхищение красотой тех мест, мимо которых мы проезжаем, а также тем фактом, что Вы прилагаете столько усилий, чтобы научить меня немецкому языку и всему остальному для моего блага!
Но, к сожалению, Храпешко, еще не знал ни французского, ни немецкого, поэтому не мог даже подумать такими словами, а не то что их высказать. Но, во всяком случае, в глубине души он чувствовал именно так.
7
Были и другие возможности!
Но.
Жорж решил, прежде чем ехать во Францию, отвезти сначала Храпешко к своим друзьям, виноделам, живущим на берегу большого озера Леман, чтобы они лично посмотрели на его находку.
— То, что ты увидишь там, куда я тебя привезу сильно отличается от того, что ты привык видеть у себя на родине. В тех краях зимы намного холоднее, озера замерзают, летом сады постоянно цветут, а виноградная лоза растет по берегам озера. И что самое главное, никто никого не трогает!
Храпешко, молчаливый Храпешко.
Он и там мало говорил.
А что говорить, когда ему было все: равно, для него не было разницы между Францией и Германией, тем более между языками.
Так они проехали много городов, сел и деревень, чьи названия как вошли в уши Храпешко, так и вышли.
Леман они увидели, спускаясь с холма в предгорьях Альп, покрытых глубоким снегом. Уже в те времена озеро было известно тем, что в нем не жили никакие чудовища.
Они закутались в толстый мех, купленный Жоржем загодя, в знак того, что они приближаются к стране снегов.
Был уже вечер, солнце медленно садилось над еще не замерзшим озером. Солнечные лучи окрашивали его в красноватый цвет. Берега, как и горы, были покрыты снегом, и то тут, то там посредине деревень или городов виднелись какие-нибудь высокие церкви или соборы. Увиденное показалось Храпешко очень красивым, но тем не менее из-за холода ему хотелось уехать оттуда как можно быстрее.
Пока они доехали до западной части озера, они сильно устали.
И ни следа виноградников! Ни цветущих садов!
Один только снег.
8
Друзья Жоржа.
— Как ты, мой друг Жорж? — вскричал винодел Паскаль, сидевший за столом в придорожном кафе вместе с десятком других людей, которым в эти зимние месяцы совершенно нечем было заняться. Зеваки везде зеваки, во всем мире.
Тогда Жорж начал рассказывать о краях, в которых он побывал, и о людях, с которыми познакомился. Сказал, что был в таких краях и местах, про которые римляне в свое время говорили, что они ubi leones. Храпешко из всего сказанного понял только слово убил и сразу инстинктивно схватился за ножницы. В чужом месте среди незнакомых людей… ухо надо держать востро.