Рикки-Тикки-Тави
В нору к смерти лезет смело
Красноглазый Рикки-Тикки:
«Вылезай-ка, Наг, оттуда.
Пропляши нам пляску смерти».
Стали мы друг против друга.
«Начинай-ка, Наг».
Вьются вихрем петли, круги.
«Эй, живее, Наг!»
Одному конец здесь верный.
«Эй, спасайся, Наг!»
Вот и промах беспримерный.
«Горе тебе, Наг!»
Глава I
Это будет рассказ о великой войне, которую вёл Рикки-Тикки-Тави один на один в ванной комнате, на большой даче близ Сеговли в Индии. Дарзи, птичка-портной, помогала ему, а Чучундра, мускусная крыса, давала ему советы, хотя она никогда не решается выходить на середину комнаты, но всегда жмётся к стенам. Самую же войну вёл один Рикки-Тикки.
Рикки-Тикки был мангуст. Спинкой и хвостом он походил на котёнка, но головою и своими движениями напоминал больше хорька. Глаза его и кончик подвижного носика были розового цвета. Он мог почесать какой угодно, передней или задней, лапкой всякое местечко своего тела. Он мог также распушить свой хвостик, так что он становился совершенно похожим на ламповую щётку. А его боевой крик, когда он бежал среди высокой травы, был: «Рикки-тикки-тикки-чик!»
Однажды в летний день после сильного дождя поток воды вымыл его из норки, где он жил со своими отцом и матерью, и понёс его вниз по канаве, прорытой дождём вдоль дороги. Он барахтался и визжал. Наткнувшись на пучок травы, выступавшей из воды, он схватился за него, но в эту самую минуту лишился чувств. Когда он пришёл в себя, он увидел, что лежал в саду на дорожке под горячими лучами солнца. Над ним склонился маленький мальчик, который говорил:
– Бедный мангустик, он мёртв. Его нужно похоронить.
– Нет, подожди, – сказала его мать, – лучше снеси его в комнату. Пусть он обсохнет. Быть может, он ещё оживёт.
Они взяли мангуста в комнату. Там один высокий человек взял его в руку, посмотрел и сказал, что он не мёртв, но только захлебнулся. Они завернули его в вату и согрели. Мангуст открыл глаза и чихнул.
Этот высокий человек был отец мальчика, англичанин, который только что переехал на эту дачу.
– Теперь не пугайте его, – сказал он. – Мы посмотрим, что он станет делать.
Но испугать мангуста нелегко, так как он весь целиком, от носика до кончика хвоста, состоит из любопытства. Правило жизни всех мангустов: «Бегай и ищи». И Рикки-Тикки был настоящий мангуст. Придя в себя, он прежде всего попробовал вату, в которую он был завёрнут, и решил, что она невкусная. Затем он побежал по столу, присел, чтобы привести в порядок свой наряд, почесался лапкой и после всего вспрыгнул на плечо мальчику.
– Не бойся, Тедди! – сказала мать. – Он хочет с тобой познакомиться.
– Ой, он щекочет мой подбородок, – сказал Тедди. Рикки-Тикки заглянул между воротником и шеей, понюхал у мальчика в ухе, затем стал карабкаться вниз, спустился на пол и уселся, потирая свой носик.
– Трудно поверить, что это дикий зверёк, – сказала мать Тедди. – Я думаю, он ручной оттого, что мы его спасли.
– Все мангусты таковы, – сказал отец Тедди. – Если Тедди не будет хватать его за хвост, не станет сажать его в клетку, он будет весь день бегать самым непринуждённым образом по всему двору и дому. Надо дать ему чего-нибудь поесть.
Мангусту дали кусочек сырого мяса. Окончив завтрак, он выбежал на веранду, уселся на солнышке и взъерошил на себе шерсть, чтобы просушить до корешка каждый волос. После этого он почувствовал себя ещё лучше.
«В этом доме есть очень много интересных вещей, – сказал про себя Рикки-Тикки. – Едва ли случалось кому-либо из моих родственников попасть в такое любопытное место. Надо будет здесь устроиться надолго и всё осмотреть».
День он провёл, бродя по всему дому. Он чуть не утонул в кувшине с водой, сунул свой носик в чернильницу на письменном столе, затем обжёг его о конец дымившейся сигары, которую курил высокий человек, так как взбежал ему на плечо, чтобы посмотреть, как пишут. Вечером он прибежал в детскую, чтобы посмотреть, как зажигаются керосиновые лампы. А когда Тедди улёгся в постель, Рикки взобрался к нему на подушку. Но он был очень беспокойный товарищ, так как ежеминутно вскакивал и бежал посмотреть, в чём дело, при малейшем шуме, и так в течение всей ночи.
Отец и мать Тедди, подойдя поздно вечером к постели своего сына, увидели, что Рикки очень удобно устроился у него на подушке.
– Ну, это мне, признаюсь, не нравится, – сказала мать Тедди, – он ещё укусит ребёнка.
– Нет, он этого не сделает, – сказал отец Тедди. – С этим маленьким сторожем Тедди может спать спокойнее, чем с бульдогом. Если бы в детскую вздумала как-нибудь забраться змея…
Но мать Тедди замахала руками, не желая и слушать о такой ужасной вещи.
Утром Рикки-Тикки явился к раннему завтраку, на веранду, сидя на плече Тедди. Ему дали банан и кусочек варёного яйца. Он посидел у каждого, кто был за столом, переходя от одного к другому. Он пожелал познакомиться со всеми обитателями дома, так как всякий благовоспитанный мангуст надеется со временем сделаться домашним мангустом, жить в комнатах и свободно бегать по ним. А мать Рикки, которая жила в Сеговли в доме генерала, позаботилась научить Рикки-Тикки, как нужно вести себя, если случится попасть в европейский дом.
Глава II
После завтрака Рикки-Тикки выбежал в сад, чтобы осмотреть там всё достопримечательное. Это был большой полузапущенный сад с высокими кустами прекрасных роз, лимонными и апельсинными деревьями, кустами бамбука и зарослями густой травы. Рикки-Тикки облизнулся от удовольствия.
«О, это великолепное место для охоты», – сказал он себе, и при этой мысли его хвост взъерошился, как щётка.
Рикки стал осматривать внимательно весь сад, как вдруг у куста терновника до него донеслись жалобные звуки.
Это были Дарзи, птичка-портной, и его жена. Они вдвоём выстроили себе на ветке терновника великолепное гнёздышко. Для этого они соединили вместе два больших листа, сшив их края волокнами растений, а пространство между листками наполнив ватой и пухом. Гнездо качалось в воздухе, а птички сидели на его краю и горько плакали.
– Почему вы плачете? – спросил Рикки-Тикки.
– О, мы очень несчастны, – сказал Дарзи. – Нас постигло большое горе. Один из наших птенчиков вчера выпал из гнезда, и Наг его съел.
– Да, это, конечно, большое несчастье, – сказал Рикки-Тикки. – Но я здесь ещё очень недавно и не знаю, кто такой этот Наг.
Дарзи и его жена не успели ответить, вместо ответа они оба юркнули в своё гнездо. А из высокой травы, из-под куста раздалось густое шипение, ужасное, леденящее душу шипение, которое заставило Рикки-Тикки отпрыгнуть назад на добрых два шага. Затем из травы показалась медленно голова и за нею широкий капюшон Нага, большой чёрной кобры (очковой змеи), которая имела добрых пять футов от головы до хвоста. Приподняв над землёй третью часть своего туловища, змея приостановилась, покачиваясь из стороны в сторону, как качается при ветре цветок одуванчика. Так, качаясь, она смотрела на Рикки-Тикки злобными глазами, которые никогда не меняют своего выражения, что бы ни было у неё в мыслях.
– Ты спрашиваешь, кто такой Наг? – сказала она. – Я, Наг, пред тобою. Великий бог Брама положил эту печать на весь наш род, с тех пор как первая кобра простёрла над ним свой капюшон, чтобы защитить его от солнца, пока он спал. Смотри и ужасайся!
Наг распустил свой капюшон шире обыкновенного, и тогда на задней его стороне Рикки-Тикки увидел знак, который имел форму петельки от металлического крючка. На мгновение на него напал страх, но мангуст не может оставаться испуганным сколько-нибудь долго; да к тому же хотя Рикки-Тикки ещё ни разу не видал живой кобры, но мать его не раз кормила мёртвыми кобрами; и потому он знал, что каждому взрослому мангусту придётся со временем ловить и есть змей. Знал это и Наг, и потому страх объял также и его холодное, жестокое сердце.
– Хорошо, – сказал Рикки-Тикки, и шерсть у него на хвосте стала дыбом, – мне всё равно, есть ли на тебе печать бога Брамы или нет; но разве честно есть маленьких птенчиков, которые выпали из гнезда?
Наг не сразу ответил, всё время упорно не спуская глаз с травы позади Рикки-Тикки. Наг знал, что если в саду поселился мангуст, то это грозит рано или поздно смертью ему и всему его семейству: нужно было во что бы то ни стало погубить Рикки-Тикки, и для этого он решил отвлечь его внимание от того, что делалось сзади. Наг слегка опустил голову и, поглядывая вбок, сказал:
– Ну, поговорим. Ты попрекаешь меня, что я съел птенчика! Ну а ты разве не ешь яиц? Почему же мне тогда не есть птенцов?
– Оглянись! Посмотри, что сзади! – внезапно запел Дарзи. Рикки-Тикки понял, что не следует терять ни мгновения. И, не оглядываясь, подпрыгнул вверх, так высоко, как только мог, и в то же мгновение как раз под ним просвистела голова Нагайны, злой жены Нага. Она подползла сзади, пока Рикки-Тикки был занят разговором с Нагом, и рассчитывала прикончить его. Но её замысел не удался, и она издала злобное шипение. После прыжка Рикки-Тикки очутился на земле почти у самой спины Нагайны, и, если бы он был старым мангустом, он бы знал, что именно теперь нужно было схватить её и одним ударом перекусить ей спину. Но Рикки-Тикки испугался ответного удара кобры и упустил момент; правда, он укусил её, но недостаточно сильно, и тотчас отпрыгнул назад от взвивавшегося хвоста; а Нагайна уползла злая и раздражённая.
– Ах ты, негодяй Дарзи! – прошипел Наг, подпрыгивая из травы к гнезду. Но Дарзи построил своё гнездо достаточно высоко, и оно только закачалось на ветке из стороны в сторону.
Рикки-Тикки почувствовал, что глаза его стали горячи и красны. Это значило, что мангуст рассердился. Он присел на задние лапы, опираясь на хвост, как какой-нибудь маленький кенгуру, и огляделся, щёлкая от злости зубами. Но Наг с Нагайной успели уже тем временем скрыться в траве. Рикки-Тикки не стал преследовать Нагов, так как он не был уверен, удалось ли бы ему справиться одновременно с двумя змеями. Поэтому он побежал по дорожке к дому, затем присел и стал обдумывать, что ему предпринять. Вопрос был для него серьёзный.
Глава III
В старых книгах по естественной истории писали, будто, если мангуста в битве укусит змея, он бежит в сторону и ест какую-то траву, которая спасает его. Но это сказка. Мангуст побеждает змею только благодаря верности своего глаза и быстроте своих ног. На удар змеи мангуст отвечает прыжком; а движения змеи так быстры, что глаз не может уследить за ними. Поэтому ловкость мангуста, когда он увёртывается от удара бросающейся на него змеи, – вещь гораздо более удивительная, чем всякая волшебная трава, спасающая от змеиного яда.
Рикки-Тикки знал, что он ещё молодой мангуст, и потому он очень был горд своей удачей, когда избежал нападения сзади; это придало ему больше уверенности в себе; и, когда Тедди попался ему навстречу, Рикки-Тикки очень хотел, чтобы его поласкали.
Но в ту минуту, как Тедди остановился, раздался лёгкий шелест на песке и тоненький голосок прозвучал:
– Берегись, идёт смерть!
Это был Карайт, пепельно-серая змейка, которая живёт чаще всего на песчаной почве; её укус так же опасен, как укус кобры. Но она так мала, что никто не подозревает опасности, и потому от неё тем больше гибнет людей.
Глаза Рикки-Тикки опять стали красными, и он стал подпрыгивать и делать странные движения, быстро качаясь из стороны в сторону, которые он унаследовал от своих предков. Эти движения делали его очень забавным, но они имели свою цель: благодаря таким движениям он мог в любой момент броситься вперёд в любом направлении, а когда приходится нападать на змею, это бывает очень важно. Рикки-Тикки едва ли знал, что ему предстоит выдержать гораздо более опасный бой, чем встреча с коброй. Карайт – очень маленькая змея, и потому она может совершать необыкновенно быстрые движения. И если бы Рикки-Тикки не удалось схватить её за самый затылок, змейка успела бы обернуться и укусить его в глаз или в губу.
Но Рикки-Тикки не знал всего этого. Его глаза налились кровью, а сам он метался то вперёд, то назад, выбирая место, где бы лучше вцепиться в змейку. Вдруг Карайт бросился на него. Рикки прыгнул в сторону, но маленькая змейка чуть было не вцепилась ему в плечи, и, только перекувыркнувшись, он спасся от этого удара: голова змеи мелькнула под самыми пятками Рикки-Тикки.
Тедди закричал на весь дом:
– Смотрите, смотрите! Наш мангуст напал на змею!
И до ушей Рикки-Тикки донёсся крик матери Тедди. Из дому выбежал его отец с палкой, но, прежде чем он прибежал, дело было уже окончено: Карайт скользнул слишком далеко вперёд, а Рикки-Тикки удачно прыгнул за ним, вцепился ему в спину около самой шеи и мгновенно откатился в сторону. Туловище змеи было парализовано, и она перестала быть опасной.
Рикки-Тикки собирался уже приняться за еду, начав по обыкновению всех мангустов с хвоста, как вдруг вспомнил, что обильная еда делает мангуста вялым, а между тем ему нужно было сохранить всю свою подвижность, чтобы во всякий момент быть готовым сразиться с Нагами.
Рикки-Тикки оставил змею лежать на дорожке, а сам направился под куст клещевины, чтобы там вываляться в песке. В это время прибежал отец Тедди и стал колотить палкой мёртвую змею.
«Зачем это он делает? – думал Рикки-Тикки. – Это совершенно не нужно, я уже сделал всё».
Мать Тедди схватила на руки Рикки-Тикки и стала его прижимать, говоря, что Рикки-Тикки послан к ним Провидением, а сам Тедди стоял неподвижно и смотрел на всё широко открытыми, испуганными глазами. Весь этот шум очень забавлял Рикки-Тикки, который никак не мог понять, для чего всё это делается. Он думал, что мать Тедди ласкает его за то, что он валялся в песке. Во всяком случае, Рикки-Тикки чувствовал себя на верху блаженства.
Вечером за ужином, свободно гуляя по столу среди стаканов, он мог объедаться самыми вкусными вещами. Но он всё время помнил о Наге и Нагайне, и хотя ему было очень приятно, когда его ласкала мать Тедди или когда Тедди усаживал его на своё плечо, но глаза его по временам вспыхивали и становились красными, а из груди вырывался воинственный крик: «Рикки-тикки-тикки-тикки-чик».
Тедди взял его с собою в постель и настойчиво хотел, чтобы Рикки-Тикки улёгся у него на груди. Рикки-Тикки, однако, не хотел ещё спать; но он был достаточно хорошо воспитан, чтобы не сопротивляться, царапать или кусать; он уступил желанию Тедди и лёг, где тот его укладывал, но, когда мальчик уснул, Рикки-Тикки оставил своё место и пошёл странствовать по дому. В темноте он натолкнулся на Чучундру, мускусную крысу, которая всегда крадётся только вдоль стен. Чучундра – маленькое несчастное существо с разбитым сердцем. Она всю ночь стонет и плачет, всё думая, как бы ей выбежать на середину комнаты, но она ещё ни разу не решалась на подобную дерзость.
– Не убивай меня, – со слезами взмолилась Чучундра. – Рикки-Тикки, не убивай меня!
– Неужели ты думаешь, что истребитель змей станет заниматься охотой на мускусных крыс? – сказал Рикки-Тикки оскорблённым голосом.
– Те, кто убивает змей, часто сами становятся жертвами змей, – сказала Чучундра горестным тоном. – Да притом я постоянно боюсь, что в темноте Наг может принять меня за тебя и убить.
– Ну, этого ты можешь не бояться, – ответил Рикки-Тикки, – так как Наг живёт в саду, а ты, я знаю, никогда не бываешь там.
– Моя сестра Чуа, крыса, рассказывала мне… – внезапно остановилась Чучундра на полуслове.
– Что тебе рассказывала Чуа?
– Шш! Наг везде бывает. Ты лучше поговори сам с Чуа в саду.
– Нет, я не желаю говорить с нею; ты сама расскажи мне всё. Живее, Чучундра, а то я тебя укушу!
Чучундра вместо ответа уселась и горько заплакала, так что слёзы стали скатываться по её усам.
– Я самое несчастное существо в мире. У меня ни разу не хватало духу выбежать на середину комнаты. Шш! Я сейчас не могу ничего тебе сказать. Ты разве ничего не слышишь, Рикки-Тикки?
Рикки-Тикки стал прислушиваться. Кругом в доме царила мёртвая тишина, но Рикки-Тикки как будто улавливал среди этой тишины едва слышный шелест, какое-то царапанье – звук столь же слабый, какой может производить оса, ползущая по стеклу; но Рикки-Тикки понял, что это был шелест, производимый чешуями змеи по кирпичной стене.
«Это Наг или Нагайна, – догадался он, – они крадутся по водостоку в ванную комнату».
– Да, ты права, Чучундра; мне нужно было бы поговорить с Чуа.
Глава IV
Рикки-Тикки пробежал в ванную комнату Тедди, но здесь он не нашёл ничего подозрительного. Тогда он побежал в ванную матери Тедди. Здесь, внизу у стены, было проделано отверстие, по которому вода из ванны вытекала наружу; обежав ванну, Рикки-Тикки остановился и стал прислушиваться. До него через отверстие водостока донёсся шёпот голосов Нага и Нагайны, которые находились ещё за стеной.
– Когда дом опустеет, – шептала Нагайна, шелестя чешуями и обращаясь к Нагу, – он тоже уйдёт отсюда, и тогда весь сад останется для нас одних, как раньше. Поэтому поскорее иди и помни, что прежде всего нужно укусить высокого человека, который убил Карайта. Покончив с ним, ты выходи сюда, ко мне, и тогда мы оба вместе расправимся с Рикки-Тикки.
– Но уверена ли ты, что когда мы убьём людей, то всё устроится так, как нам нужно?
– Ну конечно! Разве водились здесь, в саду, мангусты, когда в этом доме не было никого? Пока дача была пуста, мы были полные хозяева сада. Не забывай, что скоро у нас выйдут дети из тех яиц, которые спрятаны на дынной грядке; а они могут вылупиться не сегодня завтра. Тогда нашим детям нужно будет много просторного и спокойного места.
– А я и не подумал об этом, – произнёс Наг. – Да, я пойду. Но думаю, что нам не будет нужно затем ещё охотиться на Рикки-Тикки. Достаточно будет, если я убью большого человека и его жену, да и ребёнка, если случится; я думаю, мы тогда можем быть спокойными. Когда на даче никого не останется, Рикки-Тикки также сбежит с неё.
Рикки-Тикки весь позеленел от злости и бешенства, слушая этот разговор. Но вот в отверстии водостока показалась голова Нага, а затем медленно выползло за нею и длинное пятифутовое его туловище. Как ни был раздражён Рикки-Тикки, но ужас напал на него, когда, сидя за ванной, он увидел, как велика была кобра. Наг уложил свои кольца, приподнял голову и осмотрелся кругом, разглядывая в темноте всё, что было в ванной. И Рикки-Тикки мог слышать при этом шелест его чешуй и видеть блеск его глаз.
«Если я сейчас брошусь на него и убью, то это услышит Нагайна, которая, вероятно, ещё не успела уйти. А если я пойду на него, когда он развернётся на полу, преимущество будет на его стороне. Как же мне поступить?» – думал Рикки-Тикки.
А Наг медленно шевелился, производя лёгкий шелест, и вдруг Рикки-Тикки услышал, как Наг стал лакать воду из большого кувшина, служившего для наполнения ванны.
– Всё идёт отлично, – прошипела змея. – Когда высокий человек бил Карайта, у него в руках была палка. Он, вероятно, всегда носит с собой палку, но, когда он утром придёт сюда мыться, у него не будет палки. Я подожду его здесь до утра. Нагайна, ты слышала, что я говорил? Я хочу дождаться его здесь, в холодке.
Но из-за стены не последовало ответа.
«Значит, Нагайна ушла», – решил Рикки-Тикки.
Наг обвился кольцами вокруг кувшина, а Рикки-Тикки продолжал сидеть за ванной, неподвижный, как мёртвый. Так пробыл он с добрый час и затем стал приводить в движение своё тело, мускул за мускулом, и, не производя ни малейшего звука, ползти к кувшину. Наг меж тем вздремнул, а Рикки-Тикки рассматривал его толстую спину, выбирая место, где бы лучше вцепиться в него.
«Если мне не удастся перекусить ему спину с первого прыжка, – думал Рикки, – он будет в силах биться; и тогда, бедный Рикки!..»
Рикки-Тикки взглянул на толстую шею под капюшоном и увидел, что ему не охватить это место зубами. Он мог бы охватить туловище только у хвоста, но это значило бы только придать больше силы змее, причинив ей боль.
«Остаётся только одно: вцепиться в затылок, – решил наконец Рикки-Тикки, – в голову над тем местом, где начинается капюшон. А если я вцеплюсь в него, так уж не выпущу, что бы он со мной ни сделал».
Так подумал Рикки и прыгнул. Голова Нага лежала около кувшина. Впустив зубы в крепкий затылок змеи, Рикки-Тикки прижался всем своим гибким и длинным туловищем к красной глине кувшина, чтобы держать голову подальше от себя. Всё это длилось не больше секунды, но этого времени было достаточно, и Рикки-Тикки прочно повис на теле змеи. Мгновение спустя змея стала трясти его во все стороны, стараясь сбросить его со своей головы, как собака трясёт схваченную крысу. Змея бешено вертелась, прыгала, свиваясь кругами, ударяя Рикки-Тикки о пол, об острые края ванны, о тазы, сметая на пол мыльницы, щётки и всё, что попадалось под удары её туловища.
Но Рикки-Тикки с кроваво-красными глазами висел на ней, не разжимая зубов, стискивая челюсти всё крепче и крепче, решившись быть превращённым в котлету, но только не выпускать змеи: этого требовала честь всего рода мангустов. Он не понимал, что с ним делается; он чувствовал всюду боль, как вдруг сзади него что-то ударило с оглушительным громом; горячий ветер обдал его, и красный огонь опалил его шерсть. Шум, который происходил в ванной комнате, разбудил высокого человека; он прибежал с ружьём и выстрелил в Нага из обоих стволов прямо в шею позади колпака.
Когда змея упала без движения, Рикки-Тикки лежал на земле с закрытыми глазами. Мангуст был уверен, что он уже мёртв.
Высокий человек приподнял его и сказал:
– А этот маленький зверёк, Алиса, на этот раз спас нам жизнь.
Вошла мать Тедди с побледневшим лицом и смотрела на безжизненное туловище Нага; а Рикки-Тикки меж тем встал на ноги и медленно направился к кровати Тедди и всю остальную часть ночи пролежал у него на постели, беспрерывно шевелясь, чтобы убедиться, жив ли он на самом деле, а не изорван в клочки, как ему казалось в бою.
Глава V
Когда наступило утро, он продолжал ещё чувствовать неловкость во всём теле, но на душе у него было радостно.
«Теперь мне остаётся расправиться с Нагайной; а она одна стоит пяти Нагов. Да надо ещё узнать, где эти яйца, из которых должны скоро вылупиться её детеныши, о которых она говорила. Как бы это узнать? Отлично! Наверное, Дарзи это знает; нужно побежать к нему».
Не дожидаясь завтрака, Рикки-Тикки побежал к кусту, где находилось гнездо Дарзи. Тот сидел на ветке и заливался, воспевая подвиги Рикки-Тикки. Весть о смерти Нага успела уже разбежаться по всему саду, так как все видали тело Нага выброшенным в мусорную кучу.
– Ах ты, глупый комок перьев! – с упрёком сказал Рикки-Тикки, услышав беззаботную песню Дарзи. – Разве время теперь петь?!
А Дарзи заливался:
– Наг погиб, он погиб, он погиб! Отважный Рикки-Тикки схватил его за голову и не выпускал её. Пришёл высокий человек с палкой, несущей огонь и гром, и разрубил Нага пополам! Уже никогда более не станет Наг есть моих детей.
– Всё это совершенно верно, но не знаешь ли ты, где Нагайна? – спросил Рикки-Тикки, подозрительно оглядываясь.
– Нагайна отправилась к водостоку, что у ванной комнаты, чтобы позвать оттуда Нага, – опять начал свою песню Дарзи, – и Наг появился из ванной комнаты на конце палки метельщика, чтобы очутиться в мусорной куче. Будем же прославлять великого, красноглазого Рикки-Тикки! – продолжал петь Дарзи.
– Да прекратишь ли ты свои глупые песни, пустоголовый Дарзи! Вот дай только мне добраться до твоего гнезда! Мигом разметаю всех твоих малышей! – закричал выведенный из терпения Рикки. – Как ты не можешь понять того, что теперь не до песен! Вам там хорошо болтаться между землёй и небом в вашем гнезде, а мне-то каково вести войну здесь. Подожди петь, Дарзи, хоть на одну минутку!
– Преклоняюсь пред желанием великого, прекрасного Рикки-Тикки и перестаю петь, – пропел Дарзи. – Что угодно могучему победителю ужасного Нага?
– Я спрашиваю тебя уже десятый раз: где теперь Нагайна?
– На свалке мусора за конюшнями; она оплакивает своего Нага, – прочирикал Дарзи. – Велик и славен красноглазый Рикки-Тикки с белыми зубами!
– Провались ты с моими белыми зубами! Не случалось ли тебе слышать, где она спрятала свои яйца?
– На дынной грядке, на том конце, который ближе к стене, где солнце печёт в течение всего дня. Они лежат там несколько недель.
– И ты, пустая голова, не подумал сказать мне об этом?! Так на конце, ближайшем к стене, говоришь ты?
– Рикки-Тикки, ты, конечно, не для того спрашиваешь, чтобы съесть эти яйца? – в замешательстве произнёс Дарзи.
– Успокойся, я их есть не буду. Дарзи, я говорю теперь очень серьёзно. Если у тебя есть хоть капелька мозгов, так пойди и летай за конюшнями, около свалочной кучи, притворись, будто у тебя сломано крыло, для того чтобы отвести Нагайну подальше от дынной грядки, хотя бы даже к своему кусту. Я тем временем сбегаю к тому месту, где она спрятала яйца. Если я сейчас отправлюсь туда, то она меня заметит.
Дарзи был самым легкомысленным существом, и в его набитой пухом головке сразу могло поместиться никак не более одной мысли. Он знал, что дети Нагов выводятся из яиц, похожих на его собственные яйца, и потому совершенно не мог допустить, что Рикки-Тикки станет уничтожать эти яйца. Но жена Дарзи была капельку поумнее самого Дарзи; она кое-как сообразила, что из яиц кобры выходят потом маленькие кобры. Поэтому она оставила Дарзи согревать птенчиков и воспевать хвалу Рикки-Тикки, а сама полетела к дынной грядке. Она стала летать неподалёку от мусорной кучи и жалобно кричать:
– Ох, моё крыло сломано! Мальчик из дома бросил в меня камень и попал мне в крыло!
И она продолжала порхать над самой землёй и горько жаловаться на своё несчастье.
Нагайна подняла голову и прошипела:
– Это ты предупредила Рикки-Тикки о том, что я собираюсь его убить. Теперь тебе придётся плохо. Нельзя сказать, чтобы ты нашла для себя подходящее место летать со сломанным крылом. – И Нагайна направилась к жене Дарзи, быстро скользя по голой земле.
– Ах, как мне больно! Мальчик перешиб мне крыло камнем! – пронзительно чирикала жена Дарзи.
– Отлично! Могу сказать тебе в утешение, прежде чем ты будешь мертва, что я скоро сведу счёты с твоим мальчиком. Мой Наг покоится в мусорной куче, но ещё не успеет закатиться солнце, как мальчик из дома будет лежать столь же спокойно, как он. Ну чего ты улетаешь от меня? Ведь всё равно я тебя догоню, минутой раньше, минутой позже! Да ну же, маленькая дурочка, посмотри на меня!
Но жена Дарзи отлично знала, что не следует смотреть на Нагайну. Она знала, что птичке достаточно взглянуть в глаза змее, чтобы потерять от страха способность двинуться с места. Поэтому, не оглядываясь, жена Дарзи продолжала перепархивать с места на место, жалобно крича, и Нагайна, разозлённая её упрямством, поползла скорее.
Рикки-Тикки слышал, как она направилась вверх по тропинке, которая вела от конюшен к дому, и, не теряя ни мгновения, устремился к дынной грядке, к месту около стены. Здесь в тёплой подстилке из соломы, на которой лежали дыни, он нашёл двадцать пять искусно скрытых яиц, величиной с самое маленькое куриное яйцо, покрытых мягкой беловатой плёнкой, но без твёрдой скорлупы.
– Еще бы день, и было бы уже поздно, – сказал себе Рикки-Тикки.
Он видел сквозь полупрозрачную оболочку яиц маленьких свёрнутых змеёнышей; он знал, что минуту спустя после своего выхода из яйца каждый из этих змеёнышей может убить человека или мангуста. Поэтому он стал как можно скорее откусывать концы яиц и убивать маленьких кобр; по временам он переворачивал подстилку, чтобы посмотреть, не упустил ли он какого-нибудь яйца. Наконец остались неуничтоженными только три яйца; Рикки-Тикки начал уже внутри себя торжествовать, что ему удалось так легко покончить с детьми Нагов, как вдруг он услышал отчаянный крик жены Дарзи:
– Беги, Рикки-Тикки, живее! Я отвела Нагайну к самому дому, и тут она внезапно вползла на веранду – ох, не могу выговорить – и затевает, вероятно, убийство. Беги, беги скорее!
Глава VI
Рикки-Тикки молниеносно раздавил два яйца и с третьим яйцом в зубах помчался от грядки к дому, не чувствуя земли под ногами. Взбежав одним махом на веранду, он нашёл здесь Тедди с матерью и отцом за ранним завтраком. Но, взглянув на них, Рикки-Тикки увидел, что они оба и не думают о еде. С бледными как мел лицами они сидели неподвижно на своих стульях, как статуи. Нагайна лежала, свернувшись на полу около стула Тедди, рядом с голой ногой Тедди. Она злобно покачивала своей головой и победоносно шипела:
– Сын высокого человека, который убил моего Нага! Я ещё не приготовилась укусить тебя, поэтому сиди смирно и жди. Сидите неподвижно все вы трое. Если вы тронетесь с места, я укушу его, если вы будете сидеть неподвижно, я тоже укушу его. О, горе вам, глупые люди, которые убили моего Нага!
Глаза Тедди были устремлены на отца, который мог только шёпотом произнести:
– Сиди, Тедди, смирно. Смотри не шевелись. Умоляю тебя, не шевелись, Тедди!
В эту минуту Рикки-Тикки выпрыгнул на середину веранды и закричал:
– Рикки-тикки-тикки-тикки-чик! Оглянись, Нагайна, повернись и сражайся!
– На всё есть своё время, – ответила Нагайна, не сводя своего взора с Тедди и не оборачиваясь, – и с тобой я ещё успею свести счёты. Взгляни на своих друзей, Рикки-Тикки. Они бледны и неподвижны, они оцепенели от страха. Они не смеют шевельнуться, и, если ты сделаешь ещё хоть один шаг ближе, я укушу его.
– А не пожелаешь ли, Нагайна, взглянуть на свои яйца, что на дынной грядке у стены? – произнёс Рикки-Тикки. – Пойди и полюбуйся на них, Нагайна.
При этих словах большая змея слегка повернула голову и увидала на полу веранды яйцо.
– Ах! – вскрикнула она. – Отдай мне его!
Рикки-Тикки положил яйцо между лапками, и глаза его стали кроваво-красными.
– О, Нагайна, дорогое это яйцо! Что ты мне за него дашь? За молодую кобру? Да за какую ещё! За единственную молодую кобру! За последнюю, за самую последнюю из всего твоего рода, Нагайна? Потому что муравьи уже едят всех остальных молодых кобр там, на дынной грядке.
Нагайна сделала крутой поворот, забывая ради яйца всё остальное; и Рикки-Тикки видел, как отец Тедди протянул свою сильную руку, схватил Тедди за плечо и перетащил его на другую сторону чайного столика, где Нагайна не могла его достать.
– А, не удалось! Рикки-тикки-чик! – засмеялся Рикки-Тикки. – Мальчик в безопасности; и вот теперь пред тобой, Нагайна, – я; я – тот самый, который сегодня утром схватил твоего Нага за колпак в ванной комнате.
Сказав это, Рикки-Тикки стал подпрыгивать на всех четырёх лапках, держа голову всё время у самой земли.
– Он швырял меня во все стороны, но он не мог сбросить меня с себя. Он был мёртв ещё до того, когда высокий человек разрубил его пополам. Это я убил его, Рикки-тикки-чик-чик! Подходи же ко мне, Нагайна, подходи и вступай со мной в бой! Тебе недолго придётся пробыть одинокой вдовой.
Нагайна видела, что она упустила минуту, когда могла убить Тедди, а яйцо её было в лапах Рикки-Тикки.
– Отдай мне моё яйцо, Рикки-Тикки. Отдай мне моё последнее яйцо, и я обещаю, что уйду отсюда и никогда не вернусь обратно, – говорила она умоляющим голосом и опустив свой капюшон.
– Ты говоришь, что уйдёшь и никогда не вернёшься? Да, ты уйдёшь и не вернёшься, потому что ты уйдёшь к своему Нагу в мусорную кучу. Нет, не разговаривай, а сражайся со мною! Сражайся поскорее! Высокий человек пошёл за ружьем. Так сражайся!
Рикки-Тикки стал делать прыжки вокруг Нагайны, остерегаясь приближаться к ней на расстояние её удара, и глаза его были красными, как раскалённые уголья.
Нагайна подобрала своё туловище и устремилась на него. В то же мгновение Рикки-Тикки сделал прыжок вверх и в сторону. Она стала наносить удар за ударом, но Рикки-Тикки всякий раз удачным прыжком увёртывался от удара, и было слышно, как при этом голова змеи стукалась всякий раз о циновку веранды. Тогда Рикки-Тикки стал прыжками заходить сзади Нагайны, но Нагайна описывала быстрые повороты, свёртываясь и развёртываясь, как часовая пружина, и всё время держала свою голову как раз против головы Рикки-Тикки. Своими быстрыми движениями она производила шелест, подобный тому, который производит ветер, подымая сухие листья.
Рикки-Тикки, прыгая вокруг Нагайны, забыл про яйцо. Оно продолжало лежать на полу веранды, и Нагайна незаметно всё больше и больше приближалась к нему. Вдруг, в то время как Рикки-Тикки переводил дыхание, она схватила яйцо в рот, круто повернулась на лестницу, которая вела в сад, и стрелой пустилась вдоль по дорожке. За ней понёсся Рикки-Тикки. Рикки-Тикки знал, что он во что бы то ни стало должен нагнать Нагайну, если же он её упустит, то всё дело он должен будет начинать сначала.
Нагайна направилась в заросли густой и высокой травы около куста, где было гнездо Дарзи. И когда Рикки-Тикки подбегал к кусту, он мог слышать, что легкомысленный Дарзи продолжает беззаботно воспевать подвиги Рикки-Тикки. Но жена Дарзи была умнее его. Когда Нагайна проскальзывала мимо её куста, она слетела с гнезда и замахала крылышками у самой головы Нагайны. Если бы ей помогал ещё и Дарзи, им, быть может, удалось бы остановить Нагайну. Но одна жена Дарзи не смогла это сделать; Нагайна только прижала к земле свою голову и продолжала свой путь. Впрочем, Нагайна потеряла при этом несколько мгновений, и это помогло Рикки-Тикки догнать её как раз в тот момент, когда она проскользнула в ту нору, где жила вместе с Нагом. Рикки-Тикки успел запустить свои мелкие белые зубки в хвост Нагайны и исчез вместе с нею в тёмном отверстии норы. Немногие мангусты, даже самые старые и опытные, решаются преследовать кобру в её норе. Во мраке норы Рикки-Тикки не мог видеть, нет ли впереди расширения, которое позволило бы Нагайне повернуться и нанести ему удар. Он крепко держал зубами хвост Нагайны и, упираясь лапками в тёплую влажную землю, старался мешать Нагайне двигаться глубже.
Когда Рикки-Тикки исчез в глубине норы и трава у входа в нору перестала качаться, Дарзи решил, что Рикки-Тикки погиб, и запел:
– Погиб наш храбрый Рикки-Тикки. Пропоём ему погребальную песнь! Нет уже нашего славного Рикки-Тикки. Наверное, извела его уже под землёй ужасная Нагайна!
Так пел Дарзи свою самую грустную песенку, какую ему когда-либо приходилось петь, которую он сочинил в одну минуту. И вот, когда он дошёл до самого трогательного места своей песенки, вдруг опять закачалась трава над отверстием норы и из неё показался весь покрытый пылью Рикки-Тикки. Он медленно вышел, вытянув, лапку за лапкой, своё длинное тело, и стал отряхиваться и облизывать свою мордочку. Увидев его, Дарзи сразу замолк и слегка вскрикнул, а Рикки-Тикки, почистившись и умывшись, чихнул и сказал:
– Всё кончено. Нагайна никогда больше не придёт сюда.
И красные муравьи, которые живут между стеблями травы, услыхали слова Рикки-Тикки и толпами устремились вниз, в нору, чтобы посмотреть, правду ли сказал Рикки-Тикки.
А Рикки-Тикки свернулся калачиком тут же в траве и уснул. Он спал долго и проснулся, только когда день склонялся к вечеру. Он сильно устал, потому что день выпал для него очень тяжёлый.
Пробудившись, он сказал:
– Теперь я пойду в дом. А ты, Дарзи, отыщи кузнеца и скажи ему, чтобы он оповестил весь сад, что Нагайны уже больше нет на свете.
Кузнец – это птичка, которая издаёт звук, очень похожий на удар небольшого молотка по медной кастрюле. А стучит кузнец своим молоточком потому, что в его обязанности лежит оповещать всю округу о событиях дня и рассказывать все новости всем, кто пожелал бы послушать. Он исполняет среди населения индусского сада те же обязанности, как и городской глашатай в индусском городе.
Когда Рикки-Тикки выбежал на дорожку сада, он услышал сначала звук маленького гонга, который обозначал приглашение ко вниманию; за тонкими высокими нотами последовали другие, более густые:
– Динг-донг-ток! Наг мёртв – донг! Нагайна мертва – донг-донг-ток!
Услышав эту весть, все птицы залились в один голос, закричали и лягушки, так как Наг и Нагайна также не брезговали и лягушками и ели их наряду с мелкими птичками.
Когда Рикки пришёл в дом, отец и мать Тедди встретили его радостными криками, ласкали его, чуть не плакали от радости, узнав, что он остался жив.
За ужином он ел, не думая ни о чём, до тех пор пока не почувствовал, что больше есть уже некуда. Он отправился спать на плече Тедди, и здесь нашла его мать Тедди, когда поздно вечером заглянула в детскую.
– Он спас нам всем жизнь, – сказала она, обращаясь к отцу Тедди. – Подумай только, он спас нас всех от смерти.
Рикки-Тикки проснулся и вспрыгнул, так как все мангусты спят очень чутким сном.
– А, это вы, – сказал он. – О чём это вы ещё толкуете? Ведь все кобры уже мертвы; а если бы заглянули сюда какие-либо другие, так ведь я же здесь.
Рикки-Тикки имел право гордиться собою. Но он не стал слишком зазнаваться и продолжал стеречь весь сад так, как стерегут мангусты: бегая, прыгая, осматривая, кусая. С этих пор кобра не решалась показать свою голову за ограду дачи.
Я всё шью и пою, я певец и портной.
Вот под сенью кустов и мой дом из листов,
Сшитых тонкой травой.
Я пою мою песнь, она льётся, всё льётся.
И мой дом из листочков всё шьётся,
Всё шьётся.
Пойте все, веселитесь, не бойтесь!
Подымите головки, скорей успокойтесь!
Он погиб, наш горе-мучитель.
Он уж мёртвый лежит, наша смерть,
Наш губитель.
Бич, что жил среди роз, для нас
Больше не страшен:
Он уж в мусорной куче, он нам не опасен.
Где ж герой? Расскажите вы,
Кто наш спаситель?
И как имя его? Кем убит наш губитель?
Так узнайте ж героя: то храбрый
Наш Рикки!
Это он наш спаситель, красноглазый наш Тикки!
Рикки наш, белозубый, прекрасный!
Тикки наш, красноглазый, ужасный!
Благодарность, о птицы, ему воздавайте!
Попышней наряжайтесь,
С почётом встречайте.
Соловьиные песни ему возносите.
Ну, все вместе начнёмте! За мною следите.
Так начнём:
«Твои подвиги я воспою, славный Рикки,
Пышнохвостый красавец, красноглазый наш
Тикки!..»
(На этом месте Рикки-Тикки прервал песню Дарзи, и потому конец её остался неизвестным.)
Как верблюд получил свой горб
В этой сказке я расскажу вам, как верблюд получил свой горб.
В начале веков, когда мир только возник и животные только принимались работать на человека, жил верблюд. Он обитал в Ревущей пустыне, так как не хотел работать и к тому же сам был ревуном. Он ел листья, шипы, колючки, молочай и ленился напропалую. Когда кто-нибудь обращался к нему, он фыркал «фрр…», и больше ничего.
В понедельник утром пришла к нему лошадь с седлом на спине и удилами во рту. Она сказала:
– Верблюд, а верблюд! Иди-ка возить вместе с нами.
– Фрр… – ответил верблюд.
Лошадь ушла и рассказала об этом человеку.
Затем явилась собака с палкой в зубах и сказала:
– Верблюд, а верблюд! Иди-ка служи и носи вместе с нами.
– Фрр… – ответил верблюд.
Собака ушла и рассказала об этом человеку.
Затем явился вол с ярмом на шее и сказал:
– Верблюд, а верблюд! Иди пахать землю вместе с нами.
– Фрр… – ответил верблюд.
Вол ушёл и рассказал об этом человеку.
В конце дня человек призвал к себе лошадь, собаку и вола и сказал им:
– Знаете, мне очень жаль вас. Верблюд в пустыне не желает работать, ну и шут с ним! Зато вы вместо него должны работать вдвое.
Такое решение очень рассердило троих трудолюбивых животных, и они собрались для совещания где-то на краю пустыни. Там к ним подошёл верблюд, пережёвывая молочай, и стал смеяться над ними. Потом он сказал «фрр…» и удалился.
Вслед за тем появился повелитель всех пустынь Джинн в целом облаке пыли (Джинны, будучи волшебниками, всегда путешествуют таким способом). Он остановился, прислушиваясь к совещанию троих.
– Скажи нам, владыка пустынь, Джинн, – спросила лошадь, – справедливо ли, чтобы кто-нибудь ленился и не хотел работать?
– Конечно нет, – ответил Джинн.
– Так вот, – продолжала лошадь, – в глубине твоей Ревущей пустыни живёт зверь с длинной шеей и длинными ногами, сам ревун. С утра понедельника он ещё ничего не делал. Он совсем не хочет работать.
– Фью!.. – свистнул Джинн. – Да это мой верблюд, клянусь всем золотом Аравии! А что же он говорит?
– Он говорит «фрр…», – ответила собака, – и не хочет служить и носить.
– А ещё что он говорит?
– Только «фрр…» и не хочет пахать, – ответил вол.
– Ладно, – сказал Джинн, – я его проучу, подождите здесь минутку.
Джинн снова закутался в своё облако и помчался через пустыню. Вскоре он нашёл верблюда, который ничего не делал и смотрел на собственное отражение в луже воды.
– Эй, дружище! – сказал Джинн. – Я слышал, будто ты не хочешь работать. Правда ли это?
– Фрр… – ответил верблюд.
Джинн сел, подперев подбородок рукой, и стал придумывать великое заклинание, а верблюд всё смотрел на своё отражение в луже воды.
– Благодаря твоей лени трое животных с утра понедельника принуждены были работать за тебя, – сказал Джинн и продолжал обдумывать заклинание, подперев подбородок рукою.
– Фрр… – ответил верблюд.
– Фыркать тебе не следует, – заметил Джинн. – Ты уж слишком много фыркаешь. А вот что я тебе скажу: ступай работать.
Верблюд снова ответил «фрр…», но в это время почувствовал, что его ровная спина, которой он так гордился, вдруг стала вздуваться, вздуваться и, наконец, на ней образовался огромный горб.
– Видишь, – сказал Джинн, – этот горб у тебя вырос потому, что ты не хотел работать. Сегодня уже среда, а ты ещё ничего не делал с самого понедельника, когда началась работа. Теперь настал и твой черёд.
– Как же я могу работать с такой штукой на спине? – заявил верблюд.
– Я это устроил нарочно, – сказал Джинн, – так как ты пропустил целых три дня. Отныне ты сможешь работать три дня без всякой пищи, и горб прокормит тебя. Ты не вправе жаловаться, будто я о тебе не позаботился. Бросай свою пустыню, иди к трём друзьям и веди себя как следует. Да поворачивайся живее!
Как верблюд ни фыркал, а пришлось ему взяться за работу вместе с остальными животными. Однако он и до сих пор ещё не наверстал тех трёх дней, которые пропустил с самого начала, и до сих пор ещё не научился вести себя как следует.