Маркс К. Капитал, т. I, 1937 г., стр. 315 (о власти феодалов).
Маркс К- Капитал, т. III, ч. 2, 1938, стр. 559, 698–703 (о докапиталистической ренте; о формах крестьянских повинностей).
Маркс К. Хронологические выписки. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 220, 344 (об империи Чингиз-хана; о Ледовом побоище).
Маркс К- Хронологические выписки. «Архив Маркса и Энгельса», т. VI, стр. 169–170 (о монголах, в конце XIV в.).
Ленин В. И. Развитие капитализма в России. Соч., т. III, стр. 74, 139–141 (о характерных чертах феодализма; о феодализме на Руси).
Сталин И. В. Доклад об очередных задачах партии в национальном вопросе 10 марта 1921 г. Соч., т. V, стр. 33–34 (Об образовании централизованных государств).
Глава IIIРАСПАД КИЕВСКОГО ГОСУДАРСТВА. XI–XII ВЕКА
30. КИЕВСКОЕ ВОССТАНИЕ 1068 г
Из «Повести Временных лет» по «Лаврентьевскому списку».
В лето 6576[28]. Придоша иноплеменьници на Русьску землю, половьци мнози, Изяслав же, и Святослав и Всеволод2 изидоша противу им на Льто3; и бывши нощи, подъидоша противу собе, грех же ради наших пусти бог на ны поганыя, и побегоша Русьскыи князи, и победиша половьци…
Изяславу же со Всеволодом Кыеву побегшю, а Святославу Чернигову, и людье кыевстии прибегоша Кыеву, и створиша вече на торговищии4 реша, пославшеся ко князю: «се половци росулися4 по земли; дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними». Изяслав же сего не послуша. И начата людие говорити на воеводу на Коснячька; идоша на гору5 с веча и придоша на двор Коснячков, и не обретше его, сташа у двор Брячиславля6 и реша: «пойдем, высадим дружину свою ис посреба»7. И разделишася надвое; половина их иде к погребу, а половина их иде по мосту; си же придоша на княжь двор. Изяславу же седящю на сенех с дружиною своею, начаша претися со князем. Стояще доле, князю же из оконця зрящю и дружине стоящи у князя, рече Тукы8 брат Чюдинь, Изяславу: «видиши, княже, людье възвыли; поели ать Всеслава9 блюдуть10». И се ему глаголюшю, другая половина людий приде от погреба, отворивше погреб; и рекоша дружина князю: «се зло есть; поели ко Всеславу, ат призвавше лестью11 ко оконцю, пронзуть и12 мечемь». И не послуша сего князь. Людье же кликнута, и идоша к порубу Всеславлю; Изяслав же се видев, со Всеволодом побегоста з двора, людье же высекоша Всеслава ис поруба, в 15 день семтября и поставиша и среде двора къняжа; двор ж княжь разграбиша, бещисленое множьство злата и сребра, кунами и белью13. Изяслав же бежа в ляхы14…
Всеслав же седе Кыеве…
В лето 657715. Поиде Изяслав с Болеславомь16 на Всеслава, Всеслав же поиде противу; и приде Белугороду17 Всеслав, и бывши нощи, утиавъея кыян бежа из Белагорода Полотьску18.Заутра же видевше людье князя бежавша, възвратишася Кыеву, и створиша вече [и] послашася к Святославу и к Всеволоду, глаголюще: «мы уже зло створили есмы, князя своего прогнавше, а се ведеть на ны Лядьскую землю, а поидета в град отца своего; аще ли не хочета, то нам неволя: зажегше град свой, ступим в гречьску землю». И рече им Святослав: «ве послеве19 к брату своему; аще поидеть на вы с ляхы губити вас, то ве противу ему ратью, не даве20 бо погубите града отца своего; аще ли хощеть с миромь, то в мале придеть дружине». И утешиста кыяны. Святослав же и Всеволод посласта к Изяславу, глаголюща: «Всеслав ти бежал, а не води ляхов Кыеву, противна бо ти нету; аще ли хощеши гнев имети и погубите град, то веси21, яко нама жаль отня стола». То слышав Изяслав, остави ляхы и поиде с Болеславом, мало ляхов поим; посла же пред [собою] сына своего Мьстислава Кыеву. И пришед Мьстислав, исече [кияны], иже беша высекли Всеслава, числом 70 чади, а другая слепиша, другая же без вины погуби, не испытав. Изяславу же идущю к граду, изидоша людье противу с поклоном, и прияша князь свой кыяне, и седе Изяслав на столе своемь, месяца мая в 2 день. И распуща ляхы на покорм, [и] избиваху ляхы отай; [и] възвратися в Ляхы Болеслав, в землю свою. Изяслав же възгна торг на гору, и прогнав Всеслава ис Полотьска, посади сына своего Мьстислава Полотьске…
В 1068 году пришли иноплеменники на Русскую землю, много гюловцев. Изяслав же, Святослав и Всеволод вышли против них на Альту и ночью пошли друг против друга. Ради наших грехов напустил бог на нас язычников: побежали русские князья, и победили половцы…
Когда же Изяслав со Всеволодом побежали к Киеву, а Святослав — к Чернигову, люди киевские прибежали в Киев, собрали вече на торгу и сказали, обратившись к князю: «Половцы растеклись по земле; дай, князь, оружие и коней; будем еще биться с ними». Изяслав этого не послушал. Начали люди говорить против воеводы Коснячка, пошли с веча на гору, пришли на Коснячков двор и, не найдя eго остановились у Брачиславова двора и сказали: «Пойдем выпустим товарищей своих из тюрьмы». Разделились они на две части. Половина их пошла к тюрьме, а (другая) половина пошла по мосту; эти пришли на княжеский двор. Изяслав сидел на сенях с дружиной своей, они начали препираться с князем. Они стояли внизу, а князь смотрел из оконца, дружина стояла около князя. Тогда сказал Туки, брат Чудина, Изяславу: «Видишь, князь, как люди взвыли, пошли, пусть стерегут Всеслава». Когда он говорил это, пришла от тюрьмы другая половина людей, отворившая тюрьму. И сказала дружина князю: «Это — нехорошо. Пошли к Всеславу, пусть обманом подзовут его к оконцу и пронзят его мечом». Не послушал этого князь. Люди закричали и пошли к темнице Всеслава. Изяслав, увидав это, вместе с Всеволодом побежал со двора, а люди вытащили Всеслава из тюрьмы, в 15 день сентября, и поставили его посреди княжеского двора. Двор княжеский они разграбили, бесчисленное множество золота и серебра «кунами и белью» (деньгами). Изяслав бежал к полякам… Всеслав сел в Киеве…
В 1069 году пошел Изяслав с Болеславом (королем польским) против Всеслава. Всеслав пошел против (них). Пришел к Белгороду Всеслав и ночью, тайно от киевлян, бежал из Белгорода в Полоцк. На другой день увидали люди, что князь убежал, возвратились в Киев, созвали вече и послали к Святославу и Всеволоду сказать: «Мы плохо поступили, прогнав своего князя; вот он ведет против нас Польскую землю (поляков); идите в город отца своего; если не хотите, то мы вынуждены, сжегши свой город, уйти в греческую землю».
Сказал им Святослав: «Мы пошлем к брату своему; если он пойдет на вас с поляками губить вас, то мы пойдем войной против него, не дадим погубить города отца своего; если он хочет мира, то пусть придет с малой дружиной». Успокоились киевляне.
Святослав и Всеволод послали сказать Изяславу: «Всеслав бежал; не води поляков к Киеву, врага твоего нет; если хочешь гневаться и погубить город, то знай, что нам жаль отцовского стола». Услыхав это, Изяслав оставил поляков и пошел с Болеславом, взяв немного поляков. Впереди себя послал сына своего Мстислава в Киев. Мстислав, придя, изрубил киевлян, которые освободили Всеслава, в количестве 70 человек, а других ослепил; иных же погубил без вины, не разузнав о них.
Когда Изяслав шел к городу, вышли люди навстречу ему с поклоном и приняли князя своего киевляне. И сел Изяслав на столе своем мая месяца во 2 день. Он распустил поляков для прокорма, и тайком убивали поляков. Возвратился Болеслав в Польшу, в землю свою. Изяслав же перевел торг на гору и выгнал Всеслава из Полоцка, а сына своего Мстислава посадил в Полоцке.
31. ВОССТАНИЕ СМЕРДОВ В РОСТОВСКОЙ ЗЕМЛЕ
Из «Повести Временных лет» по «Лаврентьевскому списку» СПБ 1910.
Бывши бо единою скудости в Ростовьстей области, въстаста два волъхва от Ярославля, глаголюща: «яко ве свеве[29] кто обилье держить»; и поидоста по Волзе, кде приидуча в погост, туже нарекаста лучьшие2 жены, глаголюша, яко си3 жито держить, а си мед, а си рыбы, а си скору4. И привожаху к нима сестры своя, матере и жены своя; она5 же в мечте прорезавша за плечемь, вынимаста любо жито, любо рыбу, и убивашета многы жены, и именье [их] отъимашета собе. И придоста на Бело-озеро; и бе у нею людий инех 300. В се же время приключися прити от Святослава6 дань емлющю Яневи, сыну Вышатину7; поведаша ему белозерци, яко два кудесника избила уже многы жены по Волъзе и по Шексне, и пришла еста семо. Ян же испытав, чья еста смерда, и уведев, яко своего князя, послав к ним, иже около ею суть, рече им: «выдайте волхва та семо, яко смерда еста моего князя». Они же сего не послушаша. Янь же поиде сам без оружья, и реша ему отроци его: «не ходи без оружья, осоромять тя»; он же повеле взяти оружье отроком, и беста 12 отрока с нимь, и поиде к ним к лесу. Они же сташа исполчившеся противу, Яневи же идущю с топорцем, выступиша от них 3 мужи, придоша к Яневи, рекуще ему: «вида идеши на смерть, не ходи»; оному повелевшю бити я, к прочим же поиде. Они же сунушася на Яня, един грешися Яня топором Янь же оборотя топор удари и тыльемь, повеле отроком сечи я; они же бежаша в лес, убиша же ту попина Янева. Янь же вшед в град к белозерцем, рече им: «аще не имете волхву сею, не иду от вас и за лето». Белозерци же шедше яша я, и приведоша я к Яневи. И рече има: «что ради погубиста толико человек?» Онема же рекшема: «яко ти держать обилье, да еще истребиве сих, будеть гобино8; аще ли хощеши, то пред тобою вынемеве жито, ли. рыбу, ли ино что». Янь же рече: «по истине лжа то…»
[Она же рекоста]: «нама стати пред Святославом, а ты немо-жеши створити ничтоже». Янь же повеле бити я и поторгати браде9 ею. Сима же тепенома и браде ею поторгане проскепом10, рече има Янь: «что вама бози молвять?» Онема же рекшема: «стати нам пред Святославом». И повеле Янь вложити рубль11 в уста има и привязати я к упругу12, и пусти пред собою [в] лодье, и сам по них иде. Сташа на устьи Шексны, и рече има Янь: «что вам бози молвять?» Она же реста: «сице нама бози молвять, не быти нама живым от тобе». И рече има Янь: «то ти вама право поведали». Она же рекоста: «но аще на пустиши, много ти добра будеть; аще ли наю13 погубиши, многу печаль приимеши и зло». Он же рече има: «аще ваю14 пущю, то зло ми будеть от бога; [аще ль вас погублю, то мзда ми будеть]». И рече Янь повозником: «ци кому вас кто родин убьен от сею» Они же реша: «мне мати, другому сестра, иному роженье». Он же рече им: «мьстите своих». Они же поимше, убиша я и повесиша я на дубе…
Когда однажды был голод в Ростовской земле, явились два волхва из Ярославля, говоря «Мы знаем, кто держит обилие» (у кого обилие), и пошли по Волге. Куда приходили в погост, тут называли богатых женщин, говоря, что эта держит хлеб, эта — мед, эта — рыбы, а эта — мех. Приводили к ним сестер своих, матерей и жен своих. Они (волхвы) в навождении делали прорезы за плечом, вынимали либо хлеб, либо рыбу, и убили много женщин, а имущество их забрали себе. Они пришли в Белоозеро, и было у них людей 300.
Случилось в это время прийти от Святослава для сбора дани Яню, сыну Вышаты. Сказали ему белоозерцы, что два кудесника перебили уже много женщин по Волге и Шексне и пришли сюда. Янь стал узнавать, чьи это смерды, и, узнав, что смерды его князя, послал к бывшим около них сказать им: «Выдайте волхвов этих сюда; это — смерды моего князя». Они этого не послушали. Янь пошел сам без оружия, и сказали ему отроки его: «Не ходи без оружия, обесчестят тебя». Он велел взять оружие отрокам, было с ним 12 отроков, и пошел с ними к лесу. Те стали против, изготовившись биться. Когда Янь шел с топором, выступили от них 3 мужа, подошли к Яню, говоря ему: «Видно, идешь на смерть, не ходи». Тот велел убить их, и пошел к другим. Они бросились на Яня, один ударил Яня топором. Янь повернув топор, ударил его обухом и велел отрокам бить их. Они побежали в лес; убили тут попа Янева. Янь пришел в город к белоозерцам и сказал им: «Если не схватите этих волхвов, то не уйду от вас и год». Белоозерцы пошли, схватили их и привели их к Яню. Он сказал: «Для чего вы погубили столько человек?» Они сказали: «Те держат обилие; если истребить их, то будет урожай, если хочешь, то перед тобою вынем хлеб или рыбу или другое что». Янь сказал: «По правде, ложь это…»
Они сказали: «Нам следует стать перед Святославом, а ты ничего не можешь нам сделать». Янь велел их бить и выдергать у них бороды. Когда их били и выдергивали щипцами бороды, сказал им Янь: «Что вам боги говорят?» Они сказали: «Стать нам перед Святославом». Велел Янь вложить обрубок в рот им и привязать к ребру судна, пустил их впереди себя в лодке, а сам за ними поехал. Остановились на устье Шексны, и сказал им Янь: «Что вам боги говорят?» Они ответили: «Так нам боги говорят, что не быть нам живыми от тебя». Сказал им Янь: «То они правду сказали». Они сказали ему: «Если нас отпустишь, то много тебе добра будет; если нас погубишь, получишь большую печаль и зло». Он сказал им: «Если вас отпущу, то будет мне наказание от бога; если вас погублю, то будет мне награда». И сказал Янь тем, кто вез: «У кого из вас родственник убит этими?» Они сказали: «У меня — мать, у другого — сестра, у третьего — дочь». Он сказал им: «Мстите за своих». Они схватив их, убили и повесили на дубе…
32. НАБЕГИ ПОЛОВЦЕВ В 1093 И 1096 ГОДАХ
Из «Повести Временных лет» по «Лаврентьевскому списку», СПБ 1910.
В се время[30] поидоша половци на Русьскую землю; слышавше, яко умерл есть Всеволод2, послаша слы3 к Святополку4 о мире. Святополк же, не здумав с большею дружиною отнею истрыя5 своего, совет створи с пришедшими с ним, [и] изъимав слы, всажа и в истобъку6; слышавше же се половци, почаша воевати. И придоша половци мнози, и оступиша Торцийскый град7…
Святополк же, и Володимер8, и Ростислав9, исполчивше Дружину, поидоша; и идяше на десней10 стороне Святополк, на шюей11 Володимер, посреде же бе Ростислав; [и] минувше Треполь12, проидоша вал13. И се половци идяху противу, и стрелци [противу] пред ними; нашимь же ставшим межи валома, поставиша стяги свои, и поидоша стрелци из валу; и половци, пришедше к валови, поставиша стягы свое, и налегоша первое на Святополка, и взломиша полк его. Святополк же стояше крепко, и побегоша людье, не стерпяче ратных противленья и [послеже] побеже Святополк… побеже и Володимер с Ростиславом… Иде лукавии сынове Измаилеви пожигаху села и гумна, и многы церкви запалиша огнемь, да не чюдится никтоже о семь: идеже множьство грехов, ту виденья всякого показания.
Согрешихом, и казними есмы; якоже створихом, тако и стражем: городи вси опустеша, села опустеша; прейдем поля, идеже пасома беша стада конь, овця и волове, все тоще ныне видим, нивы поростъше, зверем жилища быша…
Половци воеваша много, и възвратишася к Торцьскому и изнемогоша людье в граде гладомь, и предашася ратным; половци же, приимше град, запалиша и14 огнем, [и] люди разде-лиша, и ведоша в веже15 к сердоболем своим и сродником своим, мъного роду хрестьянска стражюще: печални, мучими, зимою оцепляеми, в алчи и в жажи и в беде опустневше лици, почерневше телесы; незнаемою страною, языком испаленым, нази ходяще и боси, ногы имуще сбодены терньем; со слезами отвещеваху друг к другу глаголюще: «аз бех сего города», и други: «а яз сея вси»16, тако съупрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышюще…
И в 20 того же месяца17 в пяток, [1 час дне], приде второе Боняк18 безбожный, шелудивый, отай, хыщник, к Кыеву вне-запу, и мало в град не въехаша половци, и зажгоша болонье19 около града, и възвратишася на манастырь и въжгоша Стефанов манастырь и деревней Герьманы. Й придоша на манастырь Печерьскый, нам сущим по кельям почивающим по заутрени, и кликнуша около манастыря, и поставиша стяга два пред враты манастырьскыми, нам же бежащим задом манастыря, а другим възбегшим на полати. Безбожные же сынове Измаилеви высекоша врата манастырю, и поидоша по кельям, высекающе двери и изношаху аще что обретаху в кельи; посемь въжгоша дом святыя владычице нашея богородица, и придоша к церкви и зажгоша двери, яже к угу20 устроении, и вторыя же к северу, [и] влезше в притвор у гроба Феодосьева, емлюще иконы… Тогда же зажгоша двор Красный, его же поставил благоверный князь Всеволод на холму, нарецаемем Выдобычи21: то все оканнии половци запалиша огнемь…
В это время (1093 г.) пошли половцы на русскую землю; услыхав, что умер Всеволод, послали послов к Святополку о мире. Святополк не стал думать со старшей дружиной отца и дяди своего, учинил совет с пришедшими с ним (из Турова), схватил послов и посадил их в избу. Половцы, услыхав про это, начали воевать. Пришло много половцев, и обступило город Торческ…
Святополк, Владимир и Ростислав, изготовив дружину к бою, пошли: шли с правой стороны Святополк, с левой — Владимир, а посредине — Ростислав. Миновали Триполь и прошли вал. Вот половцы пошли против русских и стрелки — впереди. Наши стали между валами, поставили боевые знамена свои, и двинулись стрелки из-за вала. Половцы подошли к валу, поставили свои боевые знамена, напали, прежде всего, на Святополка и сломили войско его. Святополк стоял крепко, а люди побежали, не стерпев натиска (вражеских) воинов, а после побежал и Святополк… Побежали и Владимир с Ростиславом…
Шли лукавые сыновья Измаила, поджигали села и гумна, много церквей сожгли. Пусть никто не удивляется этому, где много грехов, там видим всяческое наказание…
Согрешили и получаем наказание; как сделали, так и страдаем; города все опустели, села опустели, пройдем через степи, где паслись стада коней, овец и волов; все теперь видим в оскудении, нивы заросли, стали жилищем для зверей…
Половцы много разорили и возвратились к Торческу. Изнемогали люди в городе от голода и сдались врагам. Половцы, захватив город, сожгли его, людей поделили и повели к своим жилищам, к близким и родичам своим. Много рода христианского пострадало: печальные, мучимые, оцепеневшие от холода, от голода, жажды и беды, осунувшиеся лица, почерневшие тела; незнакомой страной, с воспаленным языком, нагие и босые, с ногами, ободранными тернием, со слезами отвечали друг другу, говоря: «Я был из такого города», а другой: «а я — из такого села», — так разговаривают со слезами, говоря о родстве своем и вздыхая…
20 числа того месяца (июля 1096 года), в пятницу, в 1 час дня, пришел второй раз Боняк, безбожный, паршивый, хищник, тайком к Киеву внезапно, едва в город не въехали половцы, зажгли низменное поречье и повернули к монастырю, сожгли Стефанов монастырь и деревни Германовы.
Пришли (половцы) к монастырю Печерскому, когда мы в кельях отдыхали после заутрени, закричали около монастыря и поставили два боевых знамени около монастырских ворот; мы бежали монастырскими задами, а другие взбежали на полати (хоры). Безбожные сыновья Измаила выломили ворота у монастыря, разошлись по кельям, выламывали двери и выносили, если что находили в келье; потом зажгли храм святой владычицы нашей богородицы, пришли к церкви и зажгли двери, что к югу устроены, а вторые — к северу, влезли и в притвор у гроба Феодосия, срывали иконы… Тогда же зажгли двор Красный, его поставил благоверный князь на холме — названием Выдобычи: то все окаянные половцы спалили огнем.
33. ЛЮБЕЧСКИИ СЪЕЗД В 1097 г
Из «Повести Временных лет» по «Лаврентьевскому списку», СПБ 1910.
В лето 6605. Придоша Святополк[31] и Володимер2 и Давыд Игоревиче3 и Василко Ростиславичь4 и Давыд Святославичь, и брат его Олег5, и сняшася Любячи6 на устроенье мира, а глаголаша к собе, рекуще: «почто губим Русьскую землю, сами на ся котору7 деюще а половци землю нашю несуть розно, и ради суть, оже межю нами рати; да ныне отселе имейся по едино сердце, и блюдем Рускые земли, кождо да держить отчину свою: Святополк Киев, Изяславлю, Володимерь Всеволожю, Давыд и Олег и Ярослав Святославлю; а имже роздаял Всеволод городы, Давыду Володимерь, Ростиславичема Перемышьль Володареви8, Теребовль Василкови». И на том целоваша кресть: «да аще кто отселе на кого будеть, то на того будем вси и кресть честный»; рекоша вси: «да будеть на нь [хрест честный] и вся земля Руськая»; и целовавшеся поидоша всвояси…
В 1097 году пришли Святополк, Владимир, Давыд Игоревич, Василъко Ростиславич, Давыд Святославич и брат его Олег и съехались в Любече для установления мира, говоря между собой: «Зачем мы губим русскую землю, учиняя распри между собою? А половцы нашу землю разоряют и рады, что между нами междоусобия. С этих пор будем все единодушны и храним землю русскую, пусть каждый держит отчину свою: Святополк — Киев, Изяславлю (отчину), Владимир — Всеволожу, Давыд, Олег и Ярослав — Святославлю, а также кому раздал Всеволод города: Давыду — Владимир, Ростиславичам — Перемышль Володарю, Теребовль — Васильку». И на том целовали крест: «Если отныне кто будет против кого, на того будем все и крест честный». Сказали все: «Пусть будет на него крест честный и вся земля русская». И давши клятву, пошли каждый к себе…
34. ДОЛОБСКИЙ СЪЕЗД И ПОХОД НА ПОЛОВЦЕВ
Из «Повести Временных лет» по «Лаврентьевскому списку», СПБ 1910.
В лето 6611[32]. Бог вложи в сердце князем Рускым Святополку и Володимиру2, и снястася думати на Долобьске3; и седе Святополк с своею дружиною, а Володимер с своею в единомь шатре. И почаша думати и глаголати дружина Святополча: «яко негодно ныне весне ити, хочем погубити смерды и ролью4 их». И рече Володимер: «дивно ми, дружино, оже лошадий жалуете, еюже кто ореть5; а сего чему не промыслите, оже то начнеть орати смерд, и приехав половчин ударить и6 стрелою, а лошадь его поиметь, а в село его ехав иметь жену его и дети его, и все его именье то лошади жаль, а самого не жаль ли?» И не могоша отвещати дружина Святополча. И рече Святополк: «се яз готов уже»; и вста Святополк, и рече ему Володимер: «то ти, брате, велико добро створиши земле Русскей». И посласта ко Олгови и Давыдови7, глаголюща: «поидита на половци, да любо будем живи, любо мертви». И послуша Давыд, а Олег не всхоте сего, вину река8: «несдравьлю». Володимер же целовав брата своего, и поиде Переяславлю, а Святополк по нем, и Давыд Святославичь, и Давыд Всеславичь9, и Мстислав Игорев внук10, Вячеслав Ярополчичь11, Ярополк Володимеричь12; и поидоша на коних и в лодьях, и придоша ниже порог, и сташа в протолчех13 в Хортичем острове; и вседоша на коне, и пешци из лодей выседше идоша в поле 4 дни, и придоша на Сутень14. Половци же слышавше, яко идеть Русь, собрашася без числа, и начата думати. И рече Урусоба15: «просим мира у Руси, яко крепко имуть битися с нами, мы бо много зла створихом Русскей земли». И реша унейшии Урусобе: «аще ты боишися Руси, но мы ся не боим; сия бо избивше пойдем в землю их, и приимем грады их, и кто избавить и от нас?» Русские же князи и вой вси моляхуть бога, и обеты вздаяху богу и матери его, ов кутьею, ов же милостынею убогым, инии же манастырем требованья. И сице молящимся, поидоша половци и послаша пред собою [в] стороже Алтунопу, иже словяше в них мужством; такоже Русские князи послаша стороже свое. И устерегоша Руские сторожеве Алтунопу, и обиступивъше и, и убиша Алтунопу и сущая с ним, и не избысть ни един, но вся избиша. И поидоша полкове, аки борове, и не бе презрети их; и Русь поидоша противу им… Половци же видевше устремленье Руское на ся, не доступивше побегоша пред Русскими полки; наши же погнаша, секуще я. Дни 4 априля месяца велико спасенье бог створи, а на врагы наша дасть победу велику. И убиша ту в полку князий 20… а Белдюзя яша взяша16 бо тогда скоты, и овце, и коне, и вельблуды, и веже с добытком и с челядью, и заяша печенегы и торкы с вежами. И придоша в Русь с полоном великым, и с славою и с победою великою…
В 1103 году бог вложил в сердце князьям русским Святополку и Владимиру, и съехались они для думы в Долобске. Сел Святополк со своей дружиной, а Владимир со своей в одном шатре. Начала думать и говорить дружина Святополка: «Неудобно теперь, весной, идти: погубим смердов и пашню их». Сказал Владимир: «Удивительно мне, дружина, что лошадей вы жалеете, на которой кто пашет, а почему о том не подумаете: начнет пахать смерд, а приедет половчин, убьет его стрелой, лошадь его заберет, а, приехав в его село, захватит жену его, детей и все имущество его? Лошади-то жаль, а его самого не жалко ли?» Не могла отвечать дружина Святополка. Сказал Святополк: «Вот, я уже готов», и встал Святополк. Сказал ему Владимир: «Вот, брат, большое добро сделаешь ты земле русской». Послали к Олегу и Давыду сказать: «Идите на половцев: либо живы будем, либо умрем». Послушал Давыд, а Олег не захотел (ехать), объяснив так: «я — не здоров». Владимир поцеловал брата своего и пошел к Переяславлю, а за ним Святополк, Давыд Святославич, Давыд Всеславич и Мстислав, внук Игоря, Вячеслав Ярополчич, Ярополк Владимирович. Пошли на конях и ладьях, пришли ниже порогов и остановились в протоках, на острове Хортице. Сели на коней, пеших из лодок высадили, шли степью 4 дня и пришли в Сутень. Половцы услышали, что идет Русь, собрались без числа и начали совещаться. Сказал Урусова: «Попросим мира у Руси, потому что крепко они будут биться с нами: много зла мы причинили русской земле».
Но самые молодые сказали Урусобе: «Если ты боишься Руси, то мы не боимся: побив этих, пойдем в землю их и захватим города их, кто избавит их от нас?» Русские князья и воины все молились богу, давали обеты богу, и матери его, кто кутьей, кто милостыней бедным, кто вкладом в монастырь.
Когда они молились так, пошли половцы, а впереди себя сторожем послали Алтунопу, который славился у них мужеством. Также и русские князья послали сторожей своих. Подстерегли русские сторожа Алтунопу, окружили его, убили Алтунопу и тех, кто был с ним; ни один не убежал, но всех убили. Пошли полки, словно леса сосновые, нельзя было обозреть их, и Русь пошла против них. Половцы, увидав натиск русских на себя, не дойдя побежали перед русскими полками. Наши погнались за ними, рубя их. Дня четвертого апреля месяца бог учинил великое спасенье, дал большую победу над нашими врагами. Убили тогда в войске (половецком) князей 20…, а Белдюзя взяли в плен… Захватили тогда скот — овец, коней и верблюдов, вежи с добычей и челядью. Захватили печенегов и торков с вежами. Вернулись в Русь с многими пленниками, со славой и победой великой…
35. ПОУЧЕНИЕ ВЛАДИМИРА МОНОМАХА
Отрывки из «Поучения Владимира Мономаха» даются из «Лаврентьевской летописи».
В дому своемь не ленитеся, но все видите; не зрите на тивуна, ни на отрока, да не посмеются приходящий к вам и дому вашему, ни обеду вашему. На войну вышед, не ленитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни еденью не лагодите, ни спанью; и стороже сами наряживайте, и ночь, отвсюду нарядивше около вой, тоже лязите, а рано встанете; а оружья не снимайте с себе вборзе, не розглядавше ленощами, внезапу бо человек погыбаеть. Лже блюдися и пьянства и блуда, в том бо душа погыбаеть и тело. Куда же ходяще путем по своим землям, не дайте пакости деяти отроком, ни своим, ни чюжим, ни в селех, ни в житех, да не кляти вас начнуть. Куда же пойдете, идеже станете, напойте, накормите унеина; и боле же чтите гость, откуду же к вам придеть, или прост, или добр, или сол, аще не можете даром, брашном и питьем: ти бо мимоходячи прославять человека по всем землям любо добрым, любо злым…
Аще забываете сего, а часто прочитайте — и мне будет без сорома, и вам будет добро. Его же умеючи, того не забывайте доброго, а его же не умеючи, а тому ся учите, яко же бо отеиь мой (дома седя, изумеяше 5 язык, в томь бо честь есть от инех земль. Леность бо всему… мати — еже умеет, то забудет, а его же не умееть, а тому ся не учить. Добро же творяще, немозите ся ленити ни на что же доброе…
А се вы поведаю, дети моя, труд свой, оже ся есмь тружал, пути дея и ловы с 13 лет. Первое, к Ростову идох, сквозе Вятиче посла мя отець, а сам иде Курьску; и пакы второе, к Смолиньску со Ставкомь Скордятичем, той пакы и отъиде к Берестию со Изяславом, а мене посла Смолиньску; то и Смолиньска идох Володимерю тое же зимы. То и посласта Берестию брата на головне, иже бяху пожгли, той ту блюд город тех… Та посла мя Святослав в Ляхы; ходив за Глоговы до Чешьскаго леса, ходив в земли их 4 месяци… та оттуда Турову, а на весну та Переяславлю, таже Турову. И Святослав умре, и яз пакы Смолиньску, а и Смолиньска той же зиме та к Новугороду; на весну Глебови в помочь; а на лето со отцемь под Полтеск, а на другую зиму с Святополком под Полтеск; ожгоша Полтеск; он иде Новугороду, а я с Половци на Одрьск воюя; та Чернигову… И пакы и Смолиньска же пришед, и пройдох сквозе Половечьскыи вой, бьяся, до Переяславля, и отца налезох с полку пришедша; той пакы ходихом, том же лете, со отцемь и со Изяславомь биться Чернигову с Борисомь, и победихом Бориса и Олга. И пакы вдохом Переяславлю, и стахом во Оброве, и Всеслав Смоленск ожъже, и аз всед с Черниговци и двою коню, и не, застахом в Смолиньске; те же путем по Всеславе пожег землю и повоевав до Лукамля и до Логожьска, та на Дрьютьск волюя, та Чернигову. А на ту зиму повоеваша Половци Стародуб весь, и аз шед с Черниговци и с Половци на Десне изъимахом- князя Асадука и Саука и дружину их избиша; и на заутрее за Новым Городом разгнахом силны вой Белкатгина, а се мечи и полон весь отъяхом. А в Вятичи ходихом по две зиме на Ходоту и на сына его… Томже лете гонихом по Половьцих за Хорол, иже Горошин взяша. И на ту осень идохом с Черниговци и с Половци, с Читеевичи, к Меньску: изъехахом город, и не оставихом у него ни челядина, ни скотины…
А всех путий 80 и 3 великих, а прока не испомню менших. И миров есм створил с Половечьскыми князи без одиного 20, и при отци и кроме отца, а дая скота много и многы порты свое; и пустил есм Половечскых князь лепших из оков толико: Шаруканя 2 брата, Багубарсовы 3, Овчины братье 4, а всех лепших князий инех 100; а самы князи бог живы в руце дава: Коксусь с сыномь. Аклан, Бурчевичь, Таревскый князь Азгулуй, и инех кметий молодых 15, то тех живы вед, исек, вметах в ту речку в Славлий; по чередам избьено не с 200 в то время лепших…
А се тружахъся ловы дея; понеже седох в Чернигове, а из Чернигова вышед, и д…[33] о лета по сту уганивал и имь даром всею силою кроме иного лова, кроме Турова, иже со отцемь ловил есм всяк зверь. А се в Чернигове деял есм: конь диких своима рукама связал есмь в пущах 10 и 20 живых конь, а кроме того же по Роси ездя имал есм своима рукама те же кони дикие. Тура мя 2 метала на розех и с конем, олень мя один бол, а 2 лоси один ногами топтал, а другый рогома бол; вепрь ми на бедре мечь оттял; медведь ми у колена подъклада укусил, лютый зверь скочил ко мне на бедры и конь со мною поверже; и бог неврежена мя съблюде. И с коня много падах, голову си разбих дважды, и руце и нозе свои вередих, в уности своей вередих, не блюда живота своего, ни щадя головы своея. Еже было творити отроку моему, то сам есмь створил, дела на войне и на ловех, ночь и день, на зною и на зиме, не дая собе упокоя: на посадникы не зря, ни на биричи, сам творил что было надобе, весь наряд и в дому своемь то я творил есмь; и в ловчих ловчий наряд сам есмь держал, и в конюсех, и о соколех и о ястребех.
В доме своем не ленитесь, но за всем смотрите: не полагайтесь ни на тиуна, ни на отрока, чтобы не осмеяли приходящие к вам ни дома вашего, ни обеда вашего. Выйдя на войну, не ленитесь, не полагайтесь на воевод, не предавайтесь ни еде, ни питью, ни спанью; и сторожей сами наряжайте и ночью, всюду кругом нарядив воинов, тоже ложитесь, а вставайте рано. Оружия сразу с себя не снимайте: по небрежности внезапно человек погибает. Остерегайтесь лжи, пьянства и блуда, ибо в этом душа погибает и тело. Когда едете по своим землям, не позволяйте отрокам зла делать ни своим, ни чужим, ни в селах, ни в полях, чтобы не начали вас проклинать. Куда ни пойдете, где ни остановитесь, напойте, накормите бедного; более чтите гостя, откуда к вам ни придет, простого ли, знатного ли, или посла, если не можете подарком, то пишей, питьем: они, проезжая, будут прославлять человека либо добрым, либо злым по всем землям.
Если забываете это, то чаще прочитывайте — и мне будет без срама, и вам будет хорошо. Что доброго вы умеете, того не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь; вот как отец мой, находясь дома, овладел пятью языками; это-то вызывает почтение от других стран. Ибо леность всему (злому) мать, что человек умеет, то забудет, а чего не умеет, тому не учится.
А теперь расскажу вам, дети мои, о трудах своих, как я трудился, совершая походы и охотясь с 13 лет. Прежде всего к Ростову пошел, через (землю) вятичей — послал меня отец, а сам он пошел к Курску; затем — к Смоленску со Ставком Скордятичем; он опять ушел к Берестью с Изяславом, а меня послал к Смоленску; от Смоленска я пошел к Владимиру (Волынскому). В ту же зиму послали меня братья к Берестью на пожарище, где пожгли, там охранял их город… Тогда послал меня Святослав против ляхов, ходил я за Глогову, до Чешского леса, ходил по земле их 4 месяца… оттуда — к Турову, весной — к Переяславлю и также к Турову, Святослав умер, и я опять ходил в Смоленск, а из Смоленска в ту же зиму к Новгороду: весной Глебу на помощь, а летом с отцом — под Полоцк, а на другую зиму — со Святополком под Полоцк, сожгли Полоцк; он (Святоподк) пошел к Новгороду, а я с половцами на Одрьск воюя, а оттуда к Чернигову… И снова я пришел из Смоленска и прошел с боем сквозь половецкие войска до Переяславля и нашел отца, пришедшего с похода. Ходили мы в том же году с отцом и Изяславом к Чернигову биться с Борисом (Вячеславичем) и победили Бориса и Олега. Снова пошли мы к Переяславлю и остановились в Оброве, а Всеслав сжег Смоленск; и я вместе с черниговцами пошел ему во след, сменяя одного коня другим, но не захватили (Всеслава) в Смоленске; на этом пути, преследуя Всеслава, я опустошил землю и разорил от Лукомля до Логожьска; оттуда пошел воюя на Друцк, а оттуда (вернулся) в Чернигов. В ту зиму половцы разорили весь Стародуб, а я пошел с черниговцами и половцами, и на Десне мы захватили князей Асадука и Саука и дружину их перебили, а на другой день за Новым городом мы разогнали сильное войско Белкатгина: мечи и пленников всех отобрали. На вятичей я ходил две зимы — на Ходоту и на его сына… В том же году мы гнались за Хорол за половцами, которые взяли Горошин. Той же осенью мы ходили с черниговцами и с половцами, читеевичами, к Минску: захватили город и не оставили в нем ни челядина, ни скотины.
Всех походов больших было 83, а остальных меньших не припомню. Миров я заключил с половецкими князьями без одного 20 и при отце и без отца; давал много скота и много одежды своей и выпустил из тюрьмы половецких знатных князей Шаруканя 2 братьев, Багубарсовых — 3, Овчиных — 4 братьев, а всех других знатных князей — 100. А князей, которых бог живыми в руки дал: Коксусь с сыном, Аклан Бурчевич, Таревский князь Азгулуй и других славных воинов молодых—15, то их живыми увел в плен, побил и побросал в речку Славлий; постепенно было избито в то время около 200 знатных.
А вот мои труды во время охоты… А вот в Чернигове что делал: коней диких своими руками связывал, в пущах по 10 и 20 живых, а сверх того, ездя по Роси, тоже ловил своими руками диких коней. Два тура меня бросали на рогах, вместе с конем; олень меня один бодал, и 2 лося — один ногами топтал, а другой рогами бодал, вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь у меня у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня вместе со мной повалил. Но бог невредимым меня сохранил. С коня много раз падал, голову свою дважды разбил, рукам и ногам своим причинял вред в юности своей, повреждая их, не охраняя жизни своей, не щадя головы своей. Что нужно было делать отроку моему, то я сам делал, на войне и на охоте, ночью и днем, на жаре и морозе не давал себе покоя; не полагаясь ни на посадников, ни на биричей, сам делал, что было нужно: весь порядок в доме своем устанавливал; ловчий наряд я сам держал, о конюхах, о соколах и о ястребах (сам заботился).
36. КНЯЖЕСКИЕ СЕЛА
По «Ипатьевской летописи».
Бившим же ся им[34] и до вечера, а оттуда шедше сташа у Мелтекове селе, и оттуда пославше и заграбиша Игорева и Святославля стада, в лесе, по Рахни2, кобыл стадных 3000, а конь 1000; пославше же по селом, пожгоша жита и дворы… Но идоста на Игорево селце3, идеж бяше устроил двор добре; бе же ту готовизни много, в бретьяницах4 и в погребах вина и де-мове, что тяжкого товара всякого, до железа и до меди, не тягли5 бяхуть от множества всего того вывозити. Давыдовича же6 повелеста имати на возы собе и воем, и потом повелеста зажечи двор и церковь святого Георгия, и гумно его, в нем же бе стогов 9 сот…
И ту двор Святославль7 раздели на 4 части, и скотьнице8, и бретьянице, и товар, иже бе не мочно двигнути, и в погребех было 500 берковьсков меду, а вина 80 корчаг; и церковь святаго Възнесения всю облупиша, съсуды серебряныя, и индитьбе9 и платы служебныя, а все шито золотом, и каделнице две, и кацьи10, и еуангелие ковано, и книгы и колоколы; и не оставиша ничтоже княжа, но все разделиша и челяди 7 сот…
…Бились они до вечера; пойдя оттуда, остановились у села Мельтехова, и оттуда послали и ограбили стада Игоря и Святослава, в лесу по (реке) Рахне: стадных кобыл 3000, а коней 1000; разославши по селам, сожгли житницы и дворы…
Пошли на сельце Игоря, где он устроил хороший двор; там было много запасов в амбарах, в погребах — вина и медов, и много тяжелого добра всякого — железа и меди; не смогли от множества всего того вывезти. Давыдовичи же велели накладывать на возы себе и воинам, а потом — зажечь двор, церковь святого Георгия и гумно его, а в нем было девятьсот стогов…
И тогда двор Святослава поделил на 4 части и казну, и амбары, и имущество, которое нельзя было сдвинуть, а в погребах было 500 берковцев меду, а вина 80 корчаг; церковь святого Вознесения всю ограбили: сосуды серебряные, церковные одежды, облачения служебные, все шитое золотом, две кадильницы, евангелие окованное, книги и колокола, не оставили ничего княжеского, но все поделили, а также челяди семьсот (человек).
37. «РУССКАЯ ПРАВДА»
«Русская Правда» дошла до нас более чем в 100 списках, относящихся к XIII–XVII вв. Составлялась «Русская Правда» постепенно. В основе ее лежит запись права, сделанная в начале XI века при Ярославе Мудром. Затем в «Русскую Правду» вошли дополнения, сделанные при его сыновьях; она подвергалась дальнейшей переработке; дополнения были сделаны и Владимиром Мономахом после восстания в Киеве 1113 г. Различают краткую и пространную редакцию «Русской Правды». Краткая — более древняя, но и в нее позже вносились те или иные изменения и добавления. «Русская Правда» издавалась много раз. Деление ее на статьи сделано издателями, при этом в разных изданиях деление различно. Здесь отрывки из «Русской Правды» печатаются по изданию «Русская Правда» по спискам Академическому, Карамзинскому и Троицкому, под ред. Б. Д. Грекова.
(Краткая редакция)
1. Убьеть мужь мужа, то мьстить брату брата, или сынови отца, любо отцю сына, или братучаду[35], любо сестрину сынови2; аще3 не будеть кто мьстя, то 40 гривен4 за голову5.Аще будеть Русин6, любо гридин7, любо купчина, любо ябетник8, любо мечник9, аще изъгои10 будеть, любо Словении11, то 40 гривен положите за нь12.
2. Или будеть кровав или синь надъражен, то не искати ему видока13 человеку тому; аще не будеть на нем знамениа14 никотораго же, толи15 приидеть видок; аще ли не можеть, ту тому конець. Оже ли себе не можеть мьстити то взяти ему за обиду 3 гривне, а летцю16 мъзда17.
3. Аще ли кто кого ударить батогом18, любо жердью, любо пястью19 или чашею, или рогом20, или тылеснию21, то 12 гривне; аще сего не постигнуть, то платити ему, то ту конець.
4. Аще утнеть22 мечем, а не вынем23 его, любо рукоятью, то 12 гривне за обиду.
5. Оже ли утнеть руку, и отпадеть рука, любо усохнеть, то 40 гривен… аще будет нога цела, или начнеть храмати, тогда чада смирять.
6. Аще ли персть24 утнеть который любо, 3 гривны за обиду.
7. А во усе 12 гривне; а в бороде 12 гривне.
8. Оже ли кто вынезь мечь, не тнеть25, то тьи гривну положить.
9. Аще ли ринеть26 мужь мужа, любо от себе, любо к собе 3 гривне, а видока два вывелеть; или будеть Варяр27 или Колбяг28, то на роту.
10. Аще ли челядин29 съкрыется30, либо у Варяга, либо у Кольбяга, а его за три дни не выведуть, а познають и в третий день, то изымати ему свои челядин, а 3 гривне за обиду.
18. Аще убьють огнищанина5, в обиду, то платити за нь 80 гривен убиици, а людем не надобе6; а в подъездном7 княжи 80 гривен.
19. А иже убьють огнищанина в разбои, или убийца на ищуть8, то вирное9 платити в ней же вири10 голова начнеть лежати.
20. Аже убьють огнищанина у клети[37] или у коня или у говяда2, или у коровье татьбы3, то убити в пса место4; а то же покон5 и тивуницу6.
21. А в княжи тивуне7 80 гривен; а конюх старый у стада8 80 гривен, яко уставил Изяслав в своем конюсе9, его же убиле Дорогобудьци10.
22. А в сельском старосте княжи и в ратаинем11 12 гривне. А в рядовници12 княже 5 гривен.
23. А в смерде13 и в хопе14 5 гривен.
24. Аще роба кормилица любо кормиличиць15, 12.
25. А за княжь конь, иже той с пятном16, 3 гривне; а за смердеи 2 гривне.
26. За кобылу 60 резан17, а за вол гривну, а за корову 40 резан, а за третьяк18 15 кун19, а за лоныцину20 полъгривне, а за теля21 5 резан, за яря22 ногата, за боран ногата23.
30. А в княже борти 24 3 гривне любо пожгуть, любо изудруть25.
31. Или смерд умучать, а без княжа слова, за обиду 3 гривны.
32. А в гнищанине26 и в тивунице и в мечници 12 гривъне.
33. А иже межу переореть любо перетес27, то за обиду 12 гривне.
42. А се поклон вирный: вирнику28 взяти 7 ведор солоду на неделю, тъже овен29, любо полоть30, или две ногате; а в среду резану, в [три] же сыры, в пятницу такоже; а хлеба по кольку мо-гуть ясти31 и пшена, а кур по двое на день; коне 4 поставити и сути им на рот колько могуть зобати32, а вирнику 60 гривен и 10 резан и 12 веверици33; а переде гривна. Или ся пригоди34 в говение35 рыбами, то взяти за рыбы 7 резан. Тъ всех кун36 15 кун на неделю; а борошна37 колько могуть изъясти, до недели же виру зберуть вирницы. То ти урок Ярославль38…
43. А се урок39 мостьников40: аще помостивше мост взяти от дела[38] ногата, а от городници2 ногата; аще же будеть ветхаго3 моста потвердити4 неколико доек, или 3, или 4, или 5, то тое же.
«Русская Правда», в пространной редакции сохранилась более чем в 100 списках. Пространная Правда значительно обширнее Краткой и разделена заголовками на отдельные главы. По своему происхождению Пространная Правда является памятником компилятивным, составленным на основании ряда источников, в том числе и Краткой Правды. Пространная Правда в известном нам виде возникла в конце XII — начале XIII века, но на основании более ранних источников, в том числе устава Владимира Мономаха. В нашем издании Правда издается по книге Г. Е. Кочина, «Памятники истории Киевского государства IX–XII вв.», Л. 1936, стр. 111–129.
1. Аже убиеть мужь мужа, то мьстити брату брата, любо отцю, ли сыну, любо братучадо5, ли братню сынови. Аще ли не будеть кто его мьстя, то положити за голову 80 гривен, аче будеть княжь мужь или тиуна княжа. Аще ли будеть Русин, или гридь, любо купець, любо тивун бояреск6, любо мечник, любо изгои, ли Словении, то 40 гривен положити за нь.
2. По Ярославе же паки совкупившеся сынове его, Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их Коснячько, ПеренЬг, Никифор, и отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати7 — А ино все якоже Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша.
3. Аже кто убиеть княжа мужа в разбои, а головника8 не ищють9, то виревную10 платити в чьей же верви11 голова лежить, то 80 гривен. Паки ли людин12, то 40 гривен.
4. Которая ли вервь начнеть платити дикую веру13, колико лет заплатить ту виру, занеже без головника им платити. Будеть ли голощник их в верви, то за нь к ним прекладываеть14, того же деля им помагати головнику, любо си дикую веру. Но сплати им вообчи15 40 гривен, а головничьство16 самому головнику; а в 40 гривен ему заплатити ис дружины[39] свою часть. Но оже будеть убил или в сваде2 ли в пиру явлено3, то тако ему платити по верви ныне4 иже ся прикладывають вирою.
38. УБИЕНИЕ АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО
По «Ипатьевской летописи» «Ипатьевский летописный свод», сохранившийся в списке конца XIV или начала XV века, получил название от костромского Ипатьевского монастыря, где хранился. В нем уделяется внимание событиям южной Руси. Это говорит о южнорусском происхождении «Ипатьевской летописи». «Ипатьевская летопись» издана во втором томе «Полного собрания русских летописей». Были и отдельные издания. Помещаемые ниже отрывки взяты из издания «Летопись по Ипатьевскому списку», изд. Археографической комиссии, СПБ 1871.
И бе у него23 Яким слуга възлюбленый им, и слыша от некого, аже брата его князь велел казнить, и устремися дьяволим научениемь, и тече24 вопия к братьи своей, к злым съветником… и по-чаша молвити: «день25 того казнил, а нас заутра; а промыслимы26о князе сем» — и съвещаша убийство на ночь, якоже Июда на господа. И пришедъши нощи, они же устремивьшеся поимавше оружья, поидоша на нь27 яко зверье сверьпии; и идущим им28 к ложници29 его, и прия е30 страх и трепет и бежаша с сений, шедше в медушю и пиша вино; сотона же веселяшеть е[40]в медуши и служа им невидимо, поспевая и крепя е, якоже ся ему обещали бяхуть; и тако упившеся вином поидоша на сени. Началник же убийцам бысть Петр Куцьков2 зять, Анбал Ясин3 ключник, Яким Кучькович, а всих неверных убийць 20 числом, иже ся бяху сняли4 на оканьный съвет томь дни у Петра у Кучкова зятя. Постигъши бо ночи5 суботнии, на память святую апостолу Петра и Павла6, вземьше оружье, яко зверье дивии пришедшим им к ложници, идеже блаженый князь Андрей лежить, и рече один, стоя у дверий: «Господине, господине!» И князь рече: «Кто есть?» И он же рече: «Прокопьи7». И рече князь: «О паробьче! Не Прокопьи». Они же прискочивше к дверем, слышавше слово княже, и почаша бити в двери, и силою выломиша двери. Блаженый же въскочи, хоте взяти мечь, и не бе ту меча, бе бо том дни вынял и8 Амбал ключник его: то бо мечь бяшеть святого Бориса9. И въскочиша два окань-ная и ястася10 с ним, и князь поверже одиного под ся, и мневше князя11 повержена и уязвиша и свой друг12: и посем познаша князя и боряхуся с ним велми, бяшеть бо силен, и секоша и меци и саблями и копийныя язвы даша ему. И рече им: «О горе вам, нечестивии! Что уподобитесь Горясеру?13 Что вы14 зло учиних? Аще кровь мою прольясте на земле, да бог отомьстить вы и мой хлеб». Се же нечестивии мневьша его убьена до конца, и въземьше друга своего и несоша вон, трепещющи отъидоша, он же во торопе выскочив по них, и начат ригати и глаголати в болезни сердца, цде под сени. Они же слышавше глас, возворотишася опять на нь. И стоящим им, и рече один: «Стоя видих яко14 князя идуща с сений долов16», и рекоша: «Глядайте его», и текоша позоровати17 его оже нетуть, идеже его отошли18 убивше; и рекоша: «То ть есме погибохом, вборзе ищете его». И тако вьжегше свещи налезоша и по крови…
Убьен же бысть в суботу на нощь.
И освете заутра в неделю на память 12 апостол19. Оканьнии же оттуда шедше убиша Прокопья, милостьника20 его; и оттуда идоша на сени21, и выимаша золото и каменье дорогое и жемчюг и всяко узорочье22, и до всего любимого имения, и вьскладьше на милостьные[41] коне, послаша до света прочь: а сами въземыпе на ся оружие княже милостьное, почаша совокупити дружину к собе, ркуче: «ци ж да на нас приедуть дружина володимирьская?» И скупиша полк, и послаша к Володимерю: ти что помышляете на нас? а хочем ся с вами коньчати; не нас бо одинех дума, но и о вас суть же в той же думе». И рекоша Володимерьци2; «да кто с вами в думе, то буди вам, а нам ненадобе». И разидошася и вьлегоша грабить, страшно зрети. И тече на место Кузмище Киянин, оли нетуть князя, идеже убьен бысть; и почаша прошати Кузмище: «кде есть убит господин?» И рекоша: «лежить ти выволочен в огород; но не мози имати его, тако ти молвять вси, хочемы и выверечи псом; оже ся кто прииметь по нь, тот нашь есть ворожьбит, а и того убьем». И нача плакати над ним Кузьмище: «господине мой! како еси не очютил скверных и нечестивых пагубоубийственыих ворожьбит своих, идущих к тобе, или како ся еси не домыслил победити их, иногда побежая полки поганых болъгар3?» И тако плакася и. И прииде Амбал ключник, Ясин родом, тот бо ключь держашеть4 у всего дому княжа и надовсими волю ему дал бяшеть; и рече възрев на нь Кузмище: «Амбале вороже! сверзи ковер ли что ли, что постьлати или чим прикрыта господина нашего». И рече Амбал: «иди прочь, мы хочемь выверечи псом». И рече Кузмище: «о еретиче! уже псом выверечи? помнишь ли, жидовине, в которых порътех пришел бяшеть? Ты ныне в оксамите5 стоиши, а князь наг лежить; но молютися сверьзи ми что любо». И сверже ковер и корзно6; и обертев и, и несе и в церковь. И рече: «отомъкнете ми божницю». И рекоша: «порини и ту в притворе, печаль ти им»; уже бо пьяни бяхуть. И рече Кузмище: «Уже тебе, господине, паробьци твои тебе не знають; иногда бо аче и гость приходил из Царя-города, и от иних стран изь Руской земли, и аче латинин7, и до всего хрестьянства, и до всее погани8, и рече: «въведете и в церковь и на полати, да видять истиньное хрестьянство и кре-стяться»; якоже и бысть, и болгаре и жидове и вся погань, видивше славу Божию и украшение церковъное, и те болма пла-чють по тобе, а сии ни в церковь ни велять вложити». И тако положив и в притворе у божници9, прикрыв и корьзномь, и лежа ту 2 дни и ночи. На третий день приде Арьсений игумен святою Кузмы и Демьяна, и рече: «долго нам зревшим на старейшие игумени, и долго сему князю лежати? отомькнете божницю, да отпою над ним, вложимы и в гроб, да коли престанеть злоба си, да тогда пришед из Володимеря и понесуть и тамо». И пришедъше клирошан[42] боголюбьскыи, и вземше и внесоша в божницю, и вложиша и в гроб камен, отпевше над ним погребалное с игуменомь Арсеньемь.
Горожане2 же Боголюбьци разграбиша дом княжь и делатели3, иже бяху пришли к делу, золота и серебро, порты4 и паволокы5, имение, ему же не бе числа; и много зла створися в волости его: посадников и тивунов домы пограбиша, а самех и детские6 его и мечникы7 избиша, а домы их пограбиша, не ведуще глаголемаго: идеже закон, ту и обид много; грабилиже и ис сел приходяче грабяху. Такоже и Володимери, оли же поча ходити Микулиця8 со святою богородицею, в ризах по городу, тождь почаша не грабить……В 6 день, в пятицю, рекоша Володимерце игумену Феодулови и Луце деместьвянику9 святое Богородице: «нарядита носилице, ать поедемь возмемь князя великого и господина своего Андрея»; а Микулице рекоша: «събери попы вси, оболокше(ся) в ризы выйдите ж перед Серебреная ворота10 с святою Богородицею11, ту князя дождеши». И створи тако Феодул игумен святое Богородице володимерьской с крилошаны (и) с володимерце, ехаша по князь во Боголюбов, и вземше тело его привезоша Володимерю, со честью, с плачемь великым. И бысть по мале времени, и цоча выступати стяг12 от Боголюбого, и людье не могоша ся нимало удержати, но вси вопьяхуть, от слез же не мо-жаху прозрити, и вопль далече бе слышати. И поча весь народ плача молвити: «уже ли Киеву поеха, господине, в ту церковь, теми Золотыми вороты13, их же делать послал бяше той церкви на велицемь дворе на Ярославле, а река: «хочю, создати церковь таку же, ака ворота си Золота, да будет память всему отечьству моему»? И тако плакася по немь всь град. Того же лета14 селящими Ростиславичема15 в княженьи земля Ростовьскыя, роздаяла беста посадничьства Руськым16 децькым: они же много тяготу людемь сим створиша продажами и вирами17; а сама князя млада суща, слушаста бояр, а бояре учахуть на многое имание… И почаша Володимерци молъвити: «мы есмы волная князя прияли к собе, крест целовали на всемь, а си акы не свою волость творита, яко не творячеся у нас седети[43] грабита не токмо волость всю, но и церкви; а промышляйте, братье!» и послашася к Ростовцемь и к Суждальчем, являюще им обиду свою. Они же словом суще по них, а делом суще далече; а бояре князю тою крепко держахуся.
И был у него (Андрея) любимый им слуга Яким. Яким услышал от кого-то, что князь велел казнить его брата, и по дьявольскому наущению устремился и побежал, вопия, к своей братии, злым заговорщикам: «Сегодня этого казнил, а нас — наутро; примем решение об этом князе». И назначили убийство на ночь, как Иуда на господа. Настала ночь, и они, взяв оружие, устремились, пошли на него, как звери свирепые. И когда они шли к его спальне, объял их страх и трепет, и они побежали из сеней, пошли в медушу (погреб для меда) и стали пить вино. А сатана веселил их в медуше и невидимо им служил, подталкивая и укрепляя их в том, что они ему обещали/ И так, упившись вином, они пошли в сени. Во главе убийц были Петр, зять Кучки, ключник Анбал Ясин, Яким Кучкович; а всех предателей, убийц, которые собрались в тот день для окаянного замысла у Петра, зятя Кучки, было 20. Когда наступила субботняя ночь, накануне памяти святых апостолов Петра и Павла, взяв оружие, как дикие звери, они пришли к спальне, где лежал блаженный князь Андрей. И один из них, стоя у дверей, позвал: «Господин, господин!» И князь спросил: «Кто там?» И он отвечал: «Прокопий». И сказал князь: «О паробок! Не Прокопий!» Они же, услыхав слова князя, подскочили к дверям, начали бить в двери и силою выломали их. Блаженный же вскочил, хотел взять меч, но меча не было: в этот день его вынес ключник князя Анбал; а меч тот был святого Бориса.
(В комнату) вскочили двое окаянных и схватились с князем, и князь одного свалил под себя. Они же, подумав, что это повержен князь, поранили своего сообщника. А потом узнали князя и упорно боролись с ним, потому что он был силен, рубили его мечами и саблями и наносили раны копьями. И сказал им князь: «Горе вам, нечестивые! Что вы уподобились Горясеру? Какое зло сделал я вам? Если прольете кровь мою на земле, то пусть бог отомстит вам и за мой хлеб». И вот нечестивые, думая, что убили князя до конца, взяв своего сообщника, понесли его вон и удалились с трепетом. Князь же выскочил вслед за ними второпях и начал икать и стонать в болезни сердца своего, и пошел под сени. Они же, услышав голос его, возвратились опять к нему. Когда они стояли (в спальне), один из них сказал: «Я стоял и видел, будто князь идет из сеней вниз». И (они) сказали: «Ищите его». И пошли искать его, так как его не было там, откуда они пошли, убив его. И говорили: «Мы погибли! Ищите его скорее!» И, зажегши свечи, нашли его по крови (кровавому следу)… Был он убит в ночь на субботу.
И рассвело утром в воскресенье на память 12 апостолов. Окаянные же, уйдя оттуда, убили дружинника его Прокопия, и оттуда пошли на сени, и взяли золото и дорогие камни и жемчуг и узорочье, и все его лучшее имущество, и положили на коней дружинников, отослали прочь до рассвета; а сами надели на себя оружие княжеское, дружинное, начали собирать дружину к себе, говоря: «Вдруг на нас придет дружина владимирская». И собрались к бою, и послали в Владимир: «Что вы на нас замышляете? а мы хотим с вами мир заключить, не наша только была дума (его убить), но и ваши были в той же думе». И сказали владимирци: «Если кто с вами в думе, так и будет с вами, а нам это не нужно». И разошлись и стали грабить, страшно глядеть. И пришел на место (убийства) Кузьмище Киевлянин, а князя вдруг нет, где он был убит; и начал спрашивать Кузьмище: «Где убит господин?» И сказали: «Лежит выволоченным в огород, но не смей его брать, так тебе все говорят, хотим его выбросить псам; если кто примется (его хоронить), тот наш враг, а того и убьем». И начал плакать над ним Кузьмище. — «Господине мой, как ты не узнал скверных и пагубоубийственных твоих врагов, идущих на тебя, или как ты не съумел победить их, когда-то побеждая полки язычников болгар». И так оплакивал он его. И пришел Амбал ключник, Ясин родом, тот держал ключ от всего княжеского дома и над всеми князь дал ему волю, и сказал, посмотрев на него, Кузьмище: «Амбал, враг, брось ковер или что другое, чтобы постлать или чем прикрыть господина нашего». И сказал Амбал: «Иди прочь, мы хотим его выбросить псам». И сказал Кузьмище: «О, еретик, уж и псам выбросить, а помнишь ли, в какой одежде ты пришел? Ты теперь стоишь одетым в бархат, а князь обнаженный лежит; прошу тебя, сбрось что-либо». И Амбал бросил ковер и плащ, и Кузьмище, завернув князя, отнес его в церковь. И сказал: «Отоприте мне церковь». И сказали ему: «Брось тут в притворе, какая тебе печаль», ведь они были уже пьяными. И сказал Кузьмище: «Уже тебя, господин, слуги твои не признают; а ведь когда-то и купец приходил из Царьграда, и из иных стран из Русской земли, и если он был и латинин или другой христианин, или нехристианин, скажет князь: «введите его в церковь и на хоры, пусть видит истинное христианство и крестится», как и бывало. И болгары, и евреи, и все нехристияне, видев славу божию и украшение церковное, и те больше о тебе плачут, а эти и в церковь не велят внести». И так положили его в притворе при церкви, прикрыв его плащем, и лежал тут 2 дня и 2 ночи. На третий день пришел Арсений, игумен монастыря святых Кузьмы и Демьяна, и сказал: «Долго нам смотреть на старейшие игумены, и долго ли этому князю лежать? отоприте церковь, чтобы я отпел его, положим его в гроб, и как прекратится это смятение, так тогда придут из Владимира и понесут его туда». И пришли клирошане боголюбовские, и взяли его, и внесли его в церковь, и вложили его в гроб каменный, отпев над ним погребальное с игуменом Арсеньем.
Горожане боголюбовцы разграбили дом княжеский и мастеров, которые пришли для работы, золото и серебро, одежды и шелковые ткани, имущество бесчисленное. Много зла учинили и в волости князя: разграбили дома посадников и тиунов, а их самих, детских и мечников побили, а дома их разграбили, не зная того, что сказано: «где закон, тут и обид много». Грабители, приходя из сел, грабили. Также и во Владимире; когда начал Мику-лица (священник) в ризах с иконой святой богородицы ходить по городу, тогда перестали грабить…
В 6 день, в пятницу, сказали владимирцы игумену Феодулу и Луке, демественнику святой Богородицы: «Приготовьте носилки, вот поедем, возьмем князя великого и господина нашего Андрея»; а Микулице сказали: «Собери попов всех, облачитеся в ризы и выйдете перед Серебряными воротами с иконою святой Богородицы, там дождешься князя». И сделал так игумен Феодул с клирошанами святой Богородицы Владимирской и с владимирцами, поехали за князем в Боголюбове и взяв тело его привезли во Владимир с честью, с плачем великим. И было спустя немного времени, начало выступать из Боголюбово знамя, и люди не могли удержаться, но все рыдали, от слез же не могли видеть, и далеко был слышен вопль. И начал весь народ с плачем говорить: «В Киев ли ты поехал, господин, в ту церковь, теми Золотыми воротами, которые ты послал делать у церкви на великом дворе Ярославле, говоря так: «Хочу создать церковь такую же, как эти Золотые ворота, пусть будет Память всему отечеству моему». И так оплакивал его весь город.
В тот же год (1176), когда Ростиславичи сидели на княженье земли Ростовской, они раздали посадничества детским русским (из Киевской Руси), а они много тягостей учинили людям владимирским продажами и вирами; а сами князья по молодости слушали бояр, а бояре научали их захватывать имущества… И начали владимирцы говорить: «Мы волей приняли князей, крест целовали на всем, а эти правят словно не в своей волости, как будто не думая сидеть у нас; грабят не только волость всю, но и церкви, позаботимся о себе, братья». И послали к ростовцам и суздальцам, объявляя им об обидах своих. Те же на словах были за них, а на деле далеко, а бояре крепко держались за тех князей…
39. СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ, ИГОРЯ, СЫНА СВЯТОСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛГОВА
В «Слове о полку Игореве» неизвестный автор поэтически описал неудачный поход северских князей во главе с Игорем Святославичем против половцев в 1185 г. Перевод «Слова» взят по изданию А. С. Орлова.
Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудных повестий[44] о пълку Игореве, Игоря Свягъславлича?2 Начати же ся тъй песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню. Боян бо вещий3, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым вълком по земли, шизым4 орлом под облакы. Помняшеть бо рече, първых времен усобице: тогда пущашеть 10 соколовь5 на стадо лебедей: который доте-чаше, та преди песнь пояше старому Ярославу6, храброму Мстиславу7, иже зареза Редедю8 пред пълкы Касожьскыми, красному Романови Святъславличю9. Боян же, братие, не 10 соколов на стадо лебедей пущаше, нъ своя вещиа пръсты на живая струны въекладаше; они же сами князем славу рокотаху. Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимера10 до нынешняго Игоря, иже истягну ум крепостию своею и поостри сердца своего мужеством; наплънився ратного духа, наведе своя храбрая плъкы на землю Половецькую за землю Руськую. Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде от него тьмою11 вся своя воя прикрыты И рече Игорь к дружине своей: «Братие и дружино, луце ж бы потяту быти, неже полонену быти; а всядем, братие, на свои бързыя комони, да позрим синего Дону». Спала князю мь похоти и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго: «Хощу бо, рече, копие приломити конець поля Половецкого; с вами, Русици12, хощу главу свою приложити, а любо испита шеломомь Дону…» Тогда въступи Игорь князь в злат стремень и поеха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступаше; нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди; свист зверин въета близ; Див13 кличеть връху древа, велит послушати земли незнаеме, Вълзе14, и Поморию[45], и Посулию2, и Сурожу3, и Корсуню 4, и тебе, Тьмутороканьскый блъван5. А половцы неготовами дорогами побегоша к Дону великому, Игорь к Дону вой ведет. Уже бо беды его пасеть птиць подурю; влъци грозу въсрожат по яругам; орлы клектом на кости звери зовут; лисици брешут на чръленыя6 щиты. О, Русская земле, уже за шеломянем еси. Длъго ночь мрькнет; заря свет запала; мъгла поля покрыла; щекот славий успе, говор галичь убудися. Русичи великая поля чрълеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю славы.
С зарания в пятк потопташа поганыя плъкы половецкыя и рассушяся стрелами по полю, помчаша красные девкы половецкыя, а с ними злато, и паволокы7 и драгыя оксамитый8; орьтъмами и япончицами и кожухы начашя мосты мостити по болотом и грязивым местом и всякими узорочьи половецкыми. Чрьлен стяг, бела хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие храброму Святъславличю… Другаго дни велми рано кровавыя зори свет поведают; чрьныя тучя с моря идут, хотят прикрыти 4 солнца, а в них трепещуть синий млънии: быти грому великому, итти дождю стрелами с Дону великаго: ту ся копией приламати, ту ся саблям потручяти о шеломы половецкыя, на реце на Каяле, у Дону великого. О, Руская земле, уже за шеломянем еси…
Были вечи Трояни9, минула лета Ярославля10; были плъци Ольговы, Олга Святъславличя11. Тъй бо Олег мечем крамолу коваше и стрелы по земли сеяше. Ступает в злат стремень в граде Тьмуторокане. Тъй же звон слыша давный великый Ярославль, а сын Всеволожь Владимир12 по вся утра уши закла-даше в Чернигове; Бориса же Вячеславлича13 слава на суд при-веде, и на канине14 зелену паполому постла, за обиду Олгову, храбра и млада князя. С тоя же Каялы Святопълк полелея отца своего междю Угорьскими иноходьцы ко святей Софии15 к Киеву. Тогда при Олзе Гориславличи16 сеяшется и растмиеть усобицами, погибаешь жизнь Даждьбожа17 внука, в княжих крамолах веци человеком скратишася. Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие.
То было в ты рати и в ты плъкы; а сицей рати не слышано; с зараниа до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя, в поле незнаеме среди земли Половецкыи. Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна, тугою взыдоша по Руской земли.
Что ми шумить, что ми звенить давечя[46] рано пред зорями? Игорь плъкы заворочаеть, жаль бо ему мила брата Всеволода2. Бишася день, бишася другый, третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезе3 быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста; ту пир докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую…. Усобицы князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: «се мое, а то мое же». И начяша князи при малое «се великое> млъвити, а сами на себе крамолу ковати. А погании всех стран прихождаху с победами на землю Рускую…
А въстона бо, братие, Киев тугою4, а Чернигов напастьми; тоска разлился по Руской земли; печаль жирна5 тече среде земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле6 от двора. Тии бо два храбрая Святъславличя Игорь и Всеволод, уже лжу убуди[ста] которою7; ту бяше успил отець их Святъславь грозный, великый Киевскый грозою; бяшеть притрепал своими сильными плъкы и харалужными мечи; наступи на землю Половецкую; притопта хлъми и яругы, взмути реки и озеры, иссуши потокы и болота; а поганого Кобяка из луку моря от железных великых плъков половецкых, яко вихр, выторже: и падеся Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святъславли. Ту немци и венедици8, ту греци и Морава9 поют славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жир10 во дне Каялы, рекы половецкыя Рускаго злата насыпаша ту. Игорь князь выседе из седла злата, а в седло кощиево. Уныша бо градом забралы11 а веселие пониче. А Святъслав12 мутен сон виде в Киеве на горах си ночь: «С вечера одевахуть мя, рече чръною паполомою13 на кровати тисове[47]; чръпахуть мы синее вино с трудом смешено: сыпахуть ми тъщими тулы2 поганых тлъковин великый женчюгь на лоно и негуют мя; уже дъскы без кнеса3 в моем тереме златовръсем; всю нощь с вечера бусови врани възграяху у Плесньска4 на болони беша дебрьски сани несошася к синему морю». И ркоша бояре князю: «уже, княже, туга умь полонила: се бо два сокола5 слетеста с отня стола злата, поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколама крильца припешали поганых саблями, а самаю опуташа в путины железны…» Тогда великый Святъслав изрони злато слово, с слезами смешано, и рече: «О моя сыновчя6, Игорю и Всеволоде, рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолеете, нечестно бо кровь поганую про-лияете. Ваю7 храбрая сердца в жестоцом харалузе скована, а в буести закалена. Се ли створисте моей сребреней седине«…Нъ рекосте: «Мужаимеся сами, преднюю славу сами похытим, а заднюю си сами поделим. А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли сокол в мытех бываеть, высоко птиць възбиваеть, не даст гнезда своего в обиду. Нъ се зло — княже ми непособие; на ниче ся годины обратиша». Се у[же] Рим 8 кричат под саблями половецкими, а Володимир под ранами: туга и тоска сыну Глебову9.Великый княже Всеволоде10, не мыслию ти прелетети издалече, отня злата стола поблюсти, — ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти. Аже бы ты был, то, была бы чага11 по ногате, а кощей12 по резане13. Ты бо можеши посуху живыми шереширы14 стреляти — удалыми сыны Глебовы. Ты, буй Рюриче и Давыде15, не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? не ваю ли храбрая дружина рыкають, акы тури16 ранены саблями калеными, на поле незнаеме? Вступита, господина, в злата стремень за обиду сего времени, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича. Галичкы Осмомысле Ярославе17, высоко седиши на своем златокованнем столе, подпер горы Угорьскыи18 своими железными плъкы, заступив королеви19 путь, затворив Дунаю ворота, меча бремены чрез облакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут; отворяеши Киеву врата; стреляши с отня злата стола салтани за землями. Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича…
0 стонати Руской земли помянувше пръвую годину и пръвых князей. Того стараго Владимира[48]не лзе бе пригвоздити к горам Киевскым: сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы, нъ розьно ся им хоботы2 пашут. Ярославнын3 глас[ся] слышить, зегзицею4 незнаеме рано кычеть: «Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле». Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркучи: «О, ветре, ветрило, чему, господине, насильно вееши? Чему мычеши хиновьскыя5 стрелки на своею нетрудною крилцю6 на моея лады вой? Мало ли ти бяшет горе7 под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?» Ярославна рано плачеть Путивлю городу на забрале, аркучи: «О Днепре Словутицю, ты пробил еси каменныя горы сквозе землю Половецкую; ты лелеял еси на себе Святославли насады8, до пълку Кобякова9: възлелей, господине, мою ладу к мне, абых не слала к нему слез на море рано». Ярославна рано плачеть в Путивле на забрале, аркучи: «Светлое и тресветлое слънце, всем тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладе вой? в поле без-водне жаждею имь лучи10 съпряже, тугою им тули11 затче?» Прысну море полунощи; идуть сморци12 мъглами: Игореви князю бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую к отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслию поля мерит от великаго Дону до малаго Донца. Комонь13 в полуночи Овлур14 свисну за рекою, велить, князю разумети: князю Игорю не быть, кликну — стукну земля, въшуме трава, вежи15 ся половецкий подвизашася. А Игорь князь поскочи горнастаем к тростию16 и белым гоголем на воду. Въвръжеся на бърз комонь и скочи с него босым влъком. И по-тече к лугу Донца и полете соколом под мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине. Коли Игорь соколом полете, тогда Влур17 влъком потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня…А не сорокы въетроскоташа, на следу Игорове ездит Гзах с Кончаком18. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троекоташа; по лозию ползоша толко дятлове тектом путь к реце кажуть; соловии веселыми песньми свет поведают. Млъвит Гзак Кончакови: «Аже сокол к гнезду летит соколича ростреляеве своими злачеными стрелами». Рече Кончак ко Гзе: «Аже сокол к гнезду летать, а ве соколца опутаеве красною девицею». И рече Гзак к Кончакови: «Аще его опутываеве красною девицею, ни нама будет сокольца, ни нама красны девице, то почнут наю птицы бита в поле Половецком».
Рек Боян… «Тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме головы», — Руской земли без Игоря. Солнце светится на небесе, Игорь князь в Руской земли. Девици поют на Дунай, вьются голоси чрес море до Киева. Игорь едет по Боричеву[49] к святой Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели.
Певши песнь старым князем, а потом молодым пети: слава Игорю Святъславличу, буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичю. Здрави князи и дружина, ноборая за христьяны на поганыя плъки. Князем слава и дружине. — Аминь.
Не прилично ли было бы нам, братья, начать старинными словами тяжелое повествование о походе Игоревом, Игоря Святославича? Пусть же начнется эта песнь согласно с действительными событиями этого времени, а не по замышлению Боянову. Ведь Боян вещий, если желал кому сочинить песнь, то разбегался мыслью по дереву, серым волком по земле, сизым орлом под облаками. Ибо он помнил, по его словам, прежних времен усобицы: тогда пускал десять соколов на стадо лебедей [и который из них] догонял какую, та первая [и] пела песнь старому Ярославу, храброму Мстиславу, который зарезал Редедю перед полками Касожскими, прекрасному Роману Святославичу, Боян же, братья, не десять соколов пускал на стадо лебедей, но свои вещие персты возлагал на живые струны; а те сами пели рокотом славу князьям.
Начнем же, братья, эту повесть от старинного Владимира до нынешнего Игоря, который возбудил ум крепостью своею и изострил [его] мужеством своего сердца; исполнившись воинственного духа, навел свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.
Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел [что] все его воины покрыты от него тьмою. И сказал Игорь своей дружине: «Братья и дружина! лучше ведь быть зарубленным, чем плененным; так, сядем, братья, на своих борзых коней, чтобы поглядеть на синий Дон». Склонился у князя ум к [страстному] желанию, и охота попробовать великого Дона заступила ему знамение: «Хочу я, сказал [он], сломать копье на границе степи Половецкой, с вами, сыны Русские, хочу [или] сложить свою голову, или напиться шлемом из Дона»…
Тогда ступил Игорь князь в золотое стремя и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заграждало; ночь, стоня ему грозою, пробудила птиц; свист звериный поднялся; див кричит на вершине дерева, велит прислушаться земле неведомой, Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тьмутороканский идол. А половцы непроторенными дорогами бежали к Дону великому; Игорь к Дону воинов ведет.
Уже, ведь лесная птица предостерегает его от беды, волки [воем] возбуждают ужас по оврагам; орлы клекотом на трупы зверей зовут, лисицы лают на красные щиты. О, Русская земля! уже ты за холмом.
Долго ночь темнеет; заря зажгла свет; мгла поля покрыла; щекот соловьиный уснул, говор галок пробудился. Русские [сыны] великие поля красными щитами перегородили, ища себе чести, а князю — славы.
Спозаранок в пятницу растоптали [они] поганые полки половецкие и рассыпались, как стрелы по полю, помчали прекрасных девиц половецких, а с ними золото, шелковые ткани и дорогие атласы; ортмами, япончицами и кожухами стали мосты мостить по болотам и топким грязным местам и всякими нарядами половецкими. Красный стяг [с] белой хоругвию, красная челка [на] серебряном древке — [достались] храброму Святославичу…
На другой день очень рано кровавые зори свет возвещают; черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца, а в них трепещут синие молнии: быть грому великому, идти дождю стрелами с Дона великого: тут копьям побиться о шеломы половецкие, на Каяле-реке, у Дона великого. О Русская земля! уже ты за холмом…
Были века Трояновы, прошли лета Ярославовы, были походы Олеговы, Олега Святославича. Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял. Ступает [он] в золотое стремя в городе Тьмуторокане, а этот [уже] звон услышал давнишний великий Ярослав, а сын Всеволодов Владимир каждое утро уши [себе] затыкал в Чернигове; Бориса же Вячеславича слава на суд привела и на зеленую траву [?] покрывало постлала за обиду Оле-гову, храброго и молодого князя. С той же Каялы Святополк укачал отца своего между Венгерскими иноходцами ко Святой Софии к Киеву. Тогда, при Олеге Гориславиче, сеялось и росло усббицами, погибало достояние Даждьбожьего внука, в княжеских крамолах веки людям сократились. Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, деля себе трупы, а галки свою речь говорили, хотят они полететь на кормлю.
То было в те рати и в те походы; а такой рати не слыхано: спозаранок до вечера, с вечера до рассвета летят стрелы закаленные, гремят сабли о шлемы, трещат копья булатные в поле неведомом, посреди земли Половецкой. Черная земля под копытами костями была посеяна, а кровью полита; горем взошли они по Русской земле.
Что [это] мне шумит, что мне звенит давеча рано перед зорями? Игорь полки оборачивает, потому что жалко ему милого брата, Всеволода. Бились день, бились другой; на третий день к полудню пали стяги Игоревы. Тут [оба] брата разлучились на берегу быстрой Каялы. Тут кровавого вина не достало; тут пир окончили храбрые сыны русские: сватов напоили, и сами полегли за землю Русскую… Борьба князей против поганых прекратилась, потому что сказал брат брату: «Это мое и то мое же». И стали князья про малое говорить: «Это великое» и сами на себя крамолу ковать; а поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую.
И застонал, братья, Киев от горя, а Чернигов от напастей; тоска разлилась по Русской земле; печаль обильная пошла посреди земли Русской. Князья же сами на себя крамолу ковали, а поганые, сами с победами делая набеги на Русскую землю, брали дань по белке с [каждого] двора.
Ведь те два храбрых Святославича, Игорь и Всеволод, уже ложь пробудили раздором, а ее усыпил было отец их, Святослав грозный, великий киевский, грозою прибил своими сильными полками и булатными мечами; наступил на землю Половецкую, притоптал холмы и овраги, замутил реки и озера, иссушил потоки и болота; а поганого Кобяка от залива морского, из железных великих полков Половецких, исторг, как вихрь; и упал Кобяк в городе Киеве в гриднице Святославовой. Тут немцы и венециане, тут греки и мораване поют славу Святославову, корят князя Игоря, который погрузил обилие на дно Каялы реки половецкой, русского золота насыпал туда. Игорь князь высадился из седла золотого да в седло рабское. Уныли ведь у городов стены, и веселье поникло.
А Святослав смутный сон видел в Киеве на горах этой ночью: «С вечера одевали меня, сказал [он], черным покрывалом на кровати тисовой; черпали мне синее вино, с горем смешанное; сыпали мне пустыми колчанами поганых великий жемчуг на грудь и нежат меня; уже доски без князька в моем тереме златоверхом; всю ночь с вечера бесовы вороны граяли у Плесенска в предградье, были лесные змеи и понеслись к синему морю». И сказали бояре князю: «Уже, князь, горе ум полонило: ведь вот два сокола слетели с отцова престола золотого, чтобы добыть город Тмутаракань, или попить шлемом из Дона. Уже соколам крыльца посекли саблями поганых, а самих опутали железными путами…»
Тогда великий Святослав обронил золотое слово, со слезами смешанное; он сказал: «О, мои братья, Игорь и Всеволод! рано начали вы досаждать мечами земле Половецкой, а себе искать славы. Но без славы [для себя] вы одолели, без славы ведь кровь поганую пролили. Храбрые сердца у вас из крепкого булата выкованы, а в смелости закалены. И что сотворили [вы] моей себряной седине…
Но вы сказали: «Помужаемся сами, будущую славу сами похитим, и бывшею сами поделимся». А разве удивительно [и] старому помолодеть? Когда сокол [весною]перья меняет, высоко [он] птиц взбивает, не даст гнезда своего в обиду. Но вот мне беда, между князьями нет помощи; времена на худшее повернулись. Вот уже Рим кричит под саблями Половецкими, а Владимир [князь] под ударами: горе и тоска сыну Глебову.
Великий князь Всеволод [неужели] и мыслью тебе нельзя Перелетать издалека, отцов золотой престол посторожить? — Ведь ты можешь Волгу расплескать веслами, а Дон вычерпать шлемами. Если бы ты был, то была бы невольница по нагате, а раб — по резане. Ведь ты можешь посуху метать живыми копьями удалыми сыновьями Глебовыми.
Ты, буйный Рюрик, и Давид, не у вас ли золоченые шлемы в крови плавали? Не у вас ли храбрая дружина рыкает, как туры, раненые саблями, закаленными на поле неведомом! Ступите, господа, в золотое стремя за обиду настоящего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича.
Галицкий Осмомысл Ярослав, высоко сидишь ты на своем златокованном престоле. Подпер ты горы Венгерские своими железными полками, загородив Королю путь, затворив Дунаю ворота, переметывая тяжести через облака, наводя суд до Дуная. Грозы твои идут по землям; ты отворяешь Киеву ворота; стреляешь с отцова золотого престола салтанов за странами. Стреляй же, господин, Кончака, поганого раба, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича…
О [пришлось] стонать Русской земле, вспомним прежнее время и прежних князей! Того старинного Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским: его ведь стяги стали теперь Рюриковы, а другие — Давидовы, но у них врознь развеваются знамена.
Слышен голос Ярославны, кукушкою в безвестье рано [она] кукует: «Полечу, — сказала, — кукушкою по Дунаю, омочу бобровый рукав в Каяле-реке, оботру у князя кровавые его раны на крепком его теле».
Ярославна рано плачет в Путивле на стене, говоря:
«О ветер, вихорь! Зачем ты, господин, бурно веешь, зачем мчишь половецкие стрелки на своих легких крыльях на воинов моего милого? Разве мало тебе было в вышине под облаками веять, качая корабли на синем море? Зачем, господин, развеял ты по ковылю мое веселье?»
Ярославна рано плачет в Путивле-городе на стене, говоря:
«О, Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы через землю Половецкую; ты качал на себе Святославовы лодки до полка Кобякова: прилелей, господин, моего милого ко мне, чтобы не слала я к нему слез на море рано».
Ярославна рано плачет в Путивле на стене, говоря: «Светлое и пресветлое солнце! Для всех ты тепло и прекрасно: зачем, владыка, послало ты свои горячие лучи на воинов милого? в поле безводном жаждою им луки согнуло, горем им колчаны заткнуло?»
Заплескало море в полночь; идут смерчи туманами: Игорю-князю бог путь кажет из земли Половецкой в землю Русскую к отцову золотому престолу. Погасли вечером зори. Игорь спит [и] не спит, Игорь мыслью размеряет поля от великого Дона до малого Донца. В полночь Овлур свистнул коня за рекою, велит князю понимать; [но] князю Игорю [понять] не пришлось; [тогда Овлур] крикнул: стукнула земля, зашумели травы, двинулись [кочевые] шатры половецкие. А Игорь-князь поскакал горностаем к тростнику и белым гоголем [пал] на воду: бросился на борзого коня и соскочил с него, босым волком побежал к лугу Донца и полетел, соколом под туманами, избивая гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину. Когда Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком побежал, стряхивая собою студеную росу: [оба] ведь надорвали своих борзых коней…
А не сороки застрекотали, по следу Игореву едут Гзак с Кончаком. Тогда вороны не граяли, галки примолкли, сороки не стрекотали, лишь по ветвям [деревьев] дятлы ползали — стуком кажут они путь к реке; соловьи веселыми песнями возвещают рассвет.
Говорит Гзак Кончаку: «Если сокол к гнезду летит, расстреляем соколенка своими золочеными стрелами». Говорит Кончак Гзе: «Если сокол к гнезду летит, а мы соколенка опутаем прекрасною девицею». И сказал Гзак Кончаку: «Если опутаем его прекрасной девицею, не будет у нас ни соколенка, ни прекрасной девицы, и станут бить нас птицы [даже] в степи Половецкой».
Сказал Боян: «Тяжко тебе, голова, без плеч, беда тебе, телу, без головы», [так и] Русской земле без Игоря. [Как] солнце светит на небе, так Игорь-князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае, вьются [их] голоса через море до Киева. Игорь едет [уже] по Боричеву к святой Богородице Пирогощей. Страны рады, города веселы.
Певши песни старым князьям, потом и молодым [надо] петь: слава Игорю Святославичу, буйному туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! [Будьте] здоровы, князья и дружина, борясь за христиан против поганых полков! Слава князьям и дружине! Аминь.
40. БОРЬБА ГАЛИЦКИХ КНЯЗЕЙ С БОЯРАМИ
(по «Ипатьевской летописи»)
В лето 6696[50] Князящу Володимеру 2 в Галичкой земли, и бе бо любезнив питию многому, и думы не любяшеть с мужми своими; и поя3 у попа жену и постави собе жену, и родися у нея два сына. Роман же Володимерьскый[51] Мьстиславичь сватася с ним, и да дщерь свою за сына его за старейшего: се увидав Роман, ажь мужи галичькии не добро живуть с князем своимь, про его насилье, зане2 где улюбив жену, или чью дочерь, поима-шеть насильемь. Роман же слашеть без опаса к мужем галичьким, подътыкая3 их на князя своего, да быша его выгнале из отчины своея, а самого быша прияли на княжение. Мужи же галичкыи приимше съвет Романов, совокупивше полкы своя и утвердившеся крестом4 и воссташа на князь свой, и не смеша его изымати, ни убити, зане не вси бяхуть в думе той, бояхубося приятелев Володимеревых, и сице5; сдумавше послаша ко князю своему: «княже! мы не на тя востале есмы, но не хочемь кланятися попадьи, а хочемь ю6 убити, а ты где хощешь ту за тя поимемь7». И се рекоша ведаючи, ажь ему не пустити попадьи, но абы им како прогнати его и сим ему пригрозиша. Он же убоявъея, поймав злато и сребро много с дружиною, и жену свою поимя, и два сына и еха во Угры8 ко королеви. Галичане же Романовну Федеру9 отняша у Володимера, — послышася по Романа.
В лето 6748. Бояре же галичьстии Данила10 князем собе на-зываху, а саме всю землю держаху; Доброслав же вокняжилъся бе и Судьич, попов внук, и грабяше все землю, и въшед во Бакоту11 все Понизье12 прия13 без княжа повеления; Григорья же Василье-вичь собе горную страну14 Перемышльскую мышляше одержати; и бысть мятежь велик в земле и грабежь от них. Данил же, уведав, посла Якова столника своего с великою жалостью ко Доброславу, глаголя к нимь: «Князь вашь аз еемь, поведения моего не творите, землю грабите; черниговьских бояр не велех ти, Доброславе, приимати, но дати волости галичким, а Коломыйскюю соль отлучити на мя15оному же рекшу: «Да будеть тако». Во тъ же час Якову седящу у него16, приидоста Лазорь Домажиречь и Ивор Молибожичь, два безаконьника, от племени смердья, и поклонистася ему до земле; Якову же удивившуся и прашавшу вины17 про что поклонистася, Доброславу же рекшу: «вдах има Колымою»; Якову же рекшу ему: «како можеши бес повеления княжа отдати ю18 сима, яко велиции князи держать сию Коломыю на роздавание оружьником; си бо еста не достойна ни Вотьнина[52] держати». Он же усмеявься рече: «то что могу же глаголати?». Яков- же приехав вся си сказа князю Данилови. Данил же скорбяше и моляшеся богу о отчине своей, яко нечестивым сим держати ю и обладати ю. И малу же времени минувшу приела Доброслав на Григоря2, река: «яко неверен ти есть», противляшеся ему, а сам хотяше всю землю одержати. Свадивынеся 3 сами и приехаша с великою гордынею, едучю Доброславу во одиной сорочьце, горядщу, ни на землю смотрящю, галичаном же текущим у стремени его; Данилови же видящу и Василкови 4 гордость его, болшую вражду на ньвоздвигнуста. Доброславу же и Григорю обоим ловящим на ся, слышав же Данил речи их, яко попы суть льсти, и не хотять по воли его ходити, и власть его иному предати, сомыслив же со братом, понужи же видя безаконие их, и повеле его изоимати.
В 1188 году Владимир княжил в Галицкой земле. Он был склонен много пить и не любил советов со своими мужами. Он отнял у попа жену, сделал ее своею женою, и родилось у нее два сына. Князь Владимирский, Роман Мстиславич сватался с ним и отдал свою дочь за его старшего сына. И вот Роман узнал, что мужи галицкие нехорошо живут с князем своим, узнал про его насилья: чья бы жена или дочь ни полюбилась ему, он силою брал их. Роман послал потихоньку к галицким мужам, поднимая их на князя, чтобы они выгнали его из его отчины, а приняли на княженье самого Романа. Галицкие мужи приняли предложение Романа, соединили свои полки и, утвердив свой союз клятвою, восстали на своего князя, но не смели ни взять его, ни убить, так как не все были в заговоре: они боялись сторонников Владимира. И надумав так, они послали [сказать] своему князю: «Князь! Мы восстали не на тебя, но не хотим кланяться попадье, а хотим ее убить. А кого ты хочешь, мы возьмем за тебя». Они сказали так, зная, что ему не отпустить попадьи; но пригрозили ему так, чтобы как-нибудь прогнать его. Он же испугался. Взял много золота и серебра и поехал с дружиною в Венгрию к королю; взял и свою жену, и двух сыновей. А галичане отобрали у Владимира Феодору Романовну и послали за Романом.
1240 г. Галицкие бояре называли своим князем Даниила, но всю землю держали сами. Вокняжился Доброслав и Судьич, попов внук, и грабили всю землю; и, придя в Бакоту, взял он все Понизье без княжеского повеленья. А Григорий Васильевич думал захватить себе всю Перемышльскую горную страну. И было в земле великое смятение и грабеж от них. Узнав об этом, Даниил послал к Доброславу своего стольника Якова с большою скорбью сказать: «Я — ваш князь, вы не выполняете моих повелений, грабите землю; я велел тебе, Доброслав, не принимать черниговских бояр, но дать волости галицким, а Коломый-скую соль оставить за мной». Доброслав сказал: «пусть будет так». В тот же час когда Яков сидел у него, пришли Лазарь Домажирич и Ивор Молибожич, два беззаконника, из смердов и поклонились ему в землю. Яков удивился и спросил о причине, почему они поклонились. Доброслав сказал: «Я дал им Коломыю». Яков же сказал ему: «Как ты можешь без княжьего повеления отдать ее им? Великие князья держат эту Колымыю ради раздач дружинникам; а эти недостойны и Вотьнина держать» Доброслав же усмехнулся и сказал: «Что же могу я сказать?» Приехав, Яков все рассказал князю Даниилу. Даниил же скорбел и молился богу о своей отчине, о том, что эти нечестивцы держат и обладают ею. Не много минуло времени, и Доброслав прислал [с доносом] на Григория, говоря: «он тебе неверен»; Доброслав хотел завладеть всею землею, а тот противился ему. Сами начав раздор, они приехали к князю с великою гордынею. Доброслав ехал в одной сорочке, гордясь, не смотря на землю, а галичане шли у стремени его. Даниил и Василько увидели его гордость и прониклись большою враждебностью к нему. А Доброслав и Григорий оба уличали друг друга. Услышал Даниил, что их речи полны обмана, что они не хотят по его воле ходить, а хотят передать его власть другому, и, пораздумав со своим братом, вынужденный их явным беззаконием, повелел их схватить.