ЗАКАВКАЗЬЕ В XII–XIII ВЕКАХ
41. БАСИЛИ. ЦАРИЦА ТАМАРА
Помещаемые здесь отрывки взяты из труда грузинского древнего историка Басили «Жизнь царицы цариц Тамары». Басили, выполняя заказ господствующего класса, идеализировал деятельность этой царицы; однако сам материал, даваемый Басили, представляет историческую ценность. Жизнь Тамары, написанная Басили, была включена в хронику царя Вахтанга (начало XVIII в.) «Картлис цховреба» (Жизнь Грузии). Отрывки из труда Басили приводятся в переводе В.Дондуа по книге «Памятники эпохи Руставели», 1938.
Говоря здесь старым слогом, «рожденный слепым, — слепым и идет из мира», — подразумевается всякий, не видевший Тамары. Правильно сложенное тело, темный цвет глаз и розовая окраска белых ланит; застенчивый взгляд, манера царственно вольно метать взоры вокруг себя, приятный язык, веселая и чуждая развязности, услаждающая слух речь, чуждый всякой порочности разговор.
Воссела волею божьею Тамара, дочь царя царей Георгия[53], сына Дмитрия, сына великого Давида2, рожденная от жены Георгия Бурдухан, дочери осетинского царя, той, которая превосходила всех добродетельных женщин во всех отношениях, кроме того, что она была матерью Тамары, другой ей подобной женщины в те времена не видела страна грузин, — она достойна того, чтобы потомки чтили ее… С каждым днем все успешнее шли дела Тамары, в зависимости от того, что управление государством делалось еще мудрее и еще правильнее.
Но лев по когтям узнается, а Тамара — по делам: кто пожелает знать, пусть посмотрит города, крепости и области, принадлежавшие султанам, ею взятые, границы, вдвое ею расширенные против тех, которые она, воцарившись, застала как крайние пределы царства, — и ищущий правды о делах Тамары уже по этому одному узнает ее. Затем, пусть узнает он о дани, наложенной ею на земли, раскинутые от Грузии до Ирака и на стороне Багдада — до Марги. И, наконец, достаточно видеть самого халифа, напуганного нашим войском и молящегося, усевшись, Мохмеду о пощаде.
И еще счастливее стала страна, как ввиду накопленных всяких земных благ, так и в силу побед, которые одерживали войска.
Начали они со всех сторон грабить Персию, и одерживались изумительные победы: владетели крепостей по первому же приказу очищали крепости. Каждый грузий стал богат пленными и иной добычей. А из неприятелей, кто спаслись, укрывались, как лисицы, и заползали, как кроты, в землю.
Персы со всех сторон были стеснены, бессилие овладевало ими, и только одну надежду обрели они на жизнь, именно надежду смертью спасти себя. Поэтому, сговорившись, собрались они, перекрасили одежды и лица, явились к халифу[54], дали ему знать о своей беде и стали просить повелеть всей Персии помочь им. Это и сделал халиф: открыл древние сокровищницы и тайно разослал людей по всей Персии, дал им неисчислимое золото, чтобы собрали со всех стран Персии как можно больше войска. И повелел, чтобы, из каких княжеств персидских отряды не выступили, напасть на эти княжества и опустошить. Это так и случилось.
Стали стекаться войска, устремляясь вверх в нашу страну, начиная с Ром-Гуро2 и Индии и ниже лежащих областей до Самарканда и Дарубанда. Собралось их столько, что не было ни числа им, ни возможности уместиться в одной стране. Собрались в Адарбадагане3, и тогда только обнаружились их враждебные нам намерения. Обо всем этом дошло до слуха Тамары. Призвала всех вазиров4 своих, и начался совет. Велела Антонию Чкондидели5 не грубо, но и не женски безвольно так: «Спешите написать и распространите указ, чтобы немедленно собралось войско, и затем сообщите во все церкви и монастыри, чтобы повсеместно совершались всенощные бдения и литии6. И пошлите побольше денег и все потребное для нищих, чтобы они нашли время для моления и бога умилостивили и не говорили: «Где бог их?».
Это повелела, и веление стало делом. На протяжении десяти дней, как стая соколов, прилетели все воины со всех сторон, полные радости, которые еле сдерживали себя. Собрались в Сохмети. Явилась и Тамара. Узрела их. Она тоже оставалась несколько дней, чтобы принять участие в молебствиях. Потом сказала им: «Братья мои, пусть не затрепещут от страха сердца ваши, если их такое множество, а вас — мало, потому что с нами бог. Вам приходилось слышать о Гедеоне и о трехстах его воинах и о бесчисленном множестве мадиамитян, им истребленных; также и о лагере ассирийцев, который молитвой Иезекииля в одну минуту погиб. Только одному богу доверьтесь, сердца свои правдой крепите перед ним и упование бесконечное имейте на крест Христа…»
Вступили они в пределы их страны и увидели неприятельские силы, которые стояли между Гандзой[55] и Шамхором2, численно превосходившие счет, как саранча. Сразу же сошли все с коней, поклонились богу и помолились перед святым крестом со слезами и, как орлы, устремились и, как тигры, ударили неприятеля. При первой же схватке их отряд, в десять колонн построенный, расстроили и пустили в ход оружие свое и силу божью и, как мышей, истребляли и, как кур, ловили великих их амиров, багдадских и мосульских, африканских и иракских, адарбадаганских и иранских и иных, прибывших из многих других мест, откуда у противника были вспомогательные отряды, как, скажем, отряд палачей из Индии. За бороды приводили их к царю Давиду3. Видна была великая, дивная и чрезмерная помощь божья, потому что неприятели сами приносили свои товары и сами пригоняли навьюченных верблюдов и мулов и сами несли караульную службу у добычи и у пленных, у них же захваченных…Так, щедро осыпанные милостями бога, достигли Гандзы. Вышли им навстречу горожане, стали просить себе мира и, по собственной воле, жертвовали город. Ввели Давида во дворец, посадили на трон султанов, забил султанский панджанобат4, и, угощаясь свининой, большой пир справили…
Когда прошло немного дней, направились к себе, в Грузию, войска, испытывая великую радость по поводу этой олимпийской победы, достойной гораздо более высокой похвалы, чем победа, которую одержал Александр над Дарием.
Когда приблизились к Тбилиси, навстречу им выступила и Тамара, потому что Саргис Тмогвели успел явиться к ней в качестве вестника. Радовалась и благодарила бога, спрашивала о здоровье каждого из прибывших, рассматривая их, как собственных детей. И они радовались, видя ее.
Все поля вокруг Тбилиси были запружены собравшимися и больше не могли уместить людей, лошадей, мулов и верблюдов. Так велико было число пленных, что завозили их в город и продавали за деревянную мерку муки…
Привезли торжественно Тамару и, принесши ей в дар добычу, привели на вассальный поклон ей всех главарей Персии.
Затем сами тоже поклонились ей и поздравили с счастливым царствованием, богом дарованным.
После этого вступили в город, и каждый стал делать царице приношения в виде золота и украшений и утвари, ему доставшихся, драгоценных камней и жемчугов бесценных, кольчуг, шлемов, сабель испытанных, разноцветных златотканных тканей и одеяний драгоценных, коней и мулов, золотых ожерелий, унизанных драгоценными камнями и жемчугами, благовоний различных алойных деревьев, грузов, привезенных в медных сосудах.
Дарить стали все, все равно, из какой бы части царства они ни происходили, начиная от крепости Анакопии и до крепости Гулистан. Сепы[56] азнауров переполнились отборными пленниками и все сокровищницы — золотом, как землей, индийскими камнями и драгоценными жемчугами. Но в результате всего этого возгордилось ли сердце Тамары? Хоть раз выказала ли она надменность, заносчиво поднявши брови?
Быть этого не могло.
Напротив, еще более скромной делалась перед богом, приносившая ему благодарение и просившая у него милости. Наполняла пригоршни просивших и подолы нищим, просившим милостыни, обогащала учреждения, имевшие попечение о церквах, вдовах и сиротах, нищих и, вообще, о всех нуждавшихся… Каждый трудился над своим делом, чтобы заслужить благодарность Тамары, и таких она тоже выдвигала на видное место за похвальные дела. Порубежники, какие были на службе, ночи сравняли с днями, трудясь без отдыха, и кто были внутри царства просились на границы.
Убывали силы мухаммедан, и тимпан2 их тоже оставался без человека, кто бьет в него, и органы христиан звучали, оглашая землю от края до края…Так как это причиняло душевную боль румскому султану, сыну Чараслана, Нукардину3, он с коварством заявлял о своей мнимой любви и присылал послов беспрестанно ради мира и много прекрасных даров. То же делала Тамара, взамен посылала с дарами послов. Но он скрывал коварство и, прикрываясь клятвами верности, стремился изучить наше царство. С этой целью открыл сокровищницы отцов и дедов и высыпал золото неисчислимое и стал рассылать его с целью набрать войско и давал указания, чтобы выставили отряды, вдвое большие против положенного. И послал на границы своего государства и начал собирать войско и не оставил в здешних странах никого, кроме женщин, — так вооружил всех.
А сам поспешил и прибыл к туркам, называемым уджами, которые в бою мужественны, а по количеству многочисленны, как саранча или муравьи. Им дал много золота, да еще больше подарки, так что у них собрал сто тысяч вооруженных…
Тогда отправил посла к Тамаре с посланием.
Когда вручили послание Тамаре и прочли его, она не проявила ни малейшей поспешности…
И указы ее и послания распространялись со скоростью ветра через гонцов. И в немного дней собрались воины, подобные тиграм по ловкости и подобные львам по смелости…
Когда наши войска прибыли в страну Басиани[57] — там стоял лагерем султан, — и когда приблизились к лагерю султана, увидели, что неприятель расположился привольно и у султана не были поставлены караульные. Там построили грузины отряд и немного поторопили коней и направились на неприятеля.
А когда увидели персы, что наши легким движением надвигались, — бросили свое становище и обратились в укрепление, потому что бог навел на них великий ужас. А христиане, когда увидели перед собою бегущих, кинулись и не дали бежать, а окружили. И дал бог им в руки неприятеля, и тогда можно было видеть удивительное дело, потому что побежденные сами же связывали тех из своих, которые избегли острия меча. Более значительное у них лицо связывалось своим же соратником, менее значительным, и более знатное у них лицо приволакивалось, привязанное к лошадиному хвосту, и одной веревкой одним человеком связывалось по двадцати человек и привязывались один к другому за волосы; маленьким мальчиком приводились лучшие из бойцов, как козлята. Исследовали все места и бежавших убивали, а остальных, как цыплят, собирали; несметное число их отпустили, так как на сто персов едва ли приходился один христианин, который бы взял их…
А когда все это совершилось, бросились к их пожиткам, богатейшей добыче, такой, что не было возможности ни обозреть, ни счесть золотой и серебряной посуды и тканей — были и золотая посуда для питья, усеянная камнями, блюда и блюдца, наряду с кувшинами и котлами, совершенно полными неоценимой по богатству добычей.
А число лошадей, мулов и верблюдов и число палаток и ковров, которые побросали, кто бы определил?2 К тому времени горожане разукрасили Тбилиси, и вступили туда Тамара и Давид, расстилая лучи, как ореол солнца, и внесли знамя Нукардина…
Теперь снова наполнились все царские сокровищницы золотом и золотой утварью, потому что, как землей, посыпали побежденные царицу золотом, а драгоценные камни мерами ссыпали в казну, а греческой работы златотканные изделия и прочие редкостные ткани, как какие-нибудь негодные одежды, без счета нагромождали. А серебряная утварь более не была в почете в царских палатах, потому что все, что ставилось на стол, было из золота и хрусталя, украшенное, индийскими камнями, то, чем царица наполнила все церкви, которым принесла в дар на предмет совершения святых таинств, и набила руки всем просящим и насытила всех нищих и щедро наполнила им подолы…
В дни Тамары не встречалось ни одного человека, с ее ведома подвергшегося насилию, и никого, кто бы подвергался наказанию, если не считать случаев применения старого закона, который положен для разбойников — повешения на дереве. Даже и с тех, которые были достойны смертной казни, и с тех, кто были достойны изгнания, не взыскивалось должное, и никто ни отсечению членов тела не подвергался, по ее повелению, ни наказания через ослепление не понес, кроме Гузана, того, который изменнически отступился от царицы и разбойничал где-то в Кола, в горах, скрываясь. Его схватили собственные косари и привели к царю Давиду. А он знал, как безгранично милостива Тамара, и поэтому, прежде чем уведомить ее, выжег ему глаза за кровь христианскую, Гузаном в таком большом количестве пролитую.
42. ШОТА РУСТАВЕЛИ. «ВИТЯЗЬ В ТИГРОВОЙ ШКУРЕ»
В XI–XII вв. культура Грузии достигла высокой степени процветания, особенно в правление царицы Тамары (1184–1212). Во время ее правления выдвинулось много поэтических талантов, самым ярким из них был Шота Руставели. Он знал греческий, персидский и арабский языки. В своей знаменитой поэме «Витязь в тигровой шкуре» Руставели проповедует идеи гуманизма, патриотизма.
Отрывки из поэмы Шота Руставели приводятся в переводе Г. Цагарели.
Думая заманить Тариэля в засаду, царь Рамаз притворно просил у него мира и звал прийти «без ратной силы». Тариэль взял с собою 300 отборных воинов и приказал остальному войску следовать за собою и быть готовым подать помощь. Перебежчик-хатав предупредил Тариэля, что царь готовится к бою. Тариэль отвечает гонцу Рамаза:
«Коварство ваше стало нам известно.
Взять врасплох войска индусов, знайте, не удастся вам!
Лучше выступить открыто и в бою сразиться честно.
Мы готовы: наши руки к верным тянутся мечам!»
Лишь гонец к своим вернулся, царь отряды двинул сразу,
Давши дымовым сигналом к нападению приказ.
Тронулись, ряды смыкая, по степи войска Рамаза,
Но и с двух сторон напавши, не смогли осилить нас![58]
Взял копье у копьеносца, защитил лицо забралом.
Жажда мести в гущу боя яростно влекла меня.
Путь расчистивши на стадий, истребил врагов немало.
Но не дрогнул неприятель, стойко ратный строй храня.
«Он безумец!» — доносились до меня хатавов крики.
В полчище врагов врубившись, встречных гибели обрек.
Всадника с конем повергнул, но переломалась пика,
Я — за меч. Хвала и слава отточившему клинок!
Скопище врагов рассеяв, словно ястреб стаю птичью,
Из людей и павших коней громоздил за валом вал.
Гладышем крутился каждый, став кровавою добычей.
Два передовых отряда я разбил и разогнал.
Но ряды смыкались снова, и, на них кидаясь яро,
Насмерть поражал я дерзких и врагов в крови купал.
Как хурджин2, с седла свисали рассеченные ударом,
И, куда ни устремлялся., враг дорогу уступал.
С вражьей стороны раздался клич дозорных на закате:
«Отступать! Отбой! Мы стали ненавистны небесам!
Пыль вздымая облаками, движутся индусов рати,
Сокрушая все преграды, мчатся вихрем. Горе нам!»
То на помощь поспешали воинов моих колонны,
Что в пути не отдыхали ни полночный час, ни днем.
Шли, заполнивши равнины и хребтов покрывши склоны.
Гул литавров доносился, словно нараставший гром.
Отступал Рамаз разбитый, и за ним погоней конной
Мы скакали, утоляя боевой горячий пыл.
Сбросил я с коня Рамаза, выбил меч, с мечом скрещенный,
И властителя хатавов одолел и полонил.
Подоспевшая дружина настигала толпы вражьи,
Всадников с коней сшибая, перехватывала путь.
Трепетавших в страхе пленных поручив надежной страже,
Я соратникам позволил на привале отдохнуть.
И, когда остыл, внезапно боль почувствовал от раны.
И меня все величали, как бесстрашного вождя,
Неумолчные хваленья возносили мощи бранной,
Слов, чтоб оценить достойно, для нее не находя.
Почести мне оказали, величая за удачу.
И, меня лобзая, шумно славили победы час,
Воспитатели-вельможи шли ко мне, в восторге плача,
Нанесенным мною ранам, как диковине, дивясь.
Я послал свою дружину в край врага для сбора дани,
И она пришла с добычей, ратной славою горда.
Тех, кто жаждал нашей крови, предал казни на поляне,
Без сраженья и осады нам сдавались города.
Автандил солнцеподобный вел беседу с Шермадином:
«Вновь полно надеждой сердце после стольких дней невзгод.
Верю, что опорой крепкой остаешься господину!»
Пусть читатель в их беседе поученье обретет.
«Ростеван стоит на том же — глух к моим мольбам доныне,
Мысли он не допускает, чтобы я уехать мог.
Мне не жить без Тариэля ни у вас, ни на чужбине.
Недостойного поступка не простит всевышний бог!
Верность другу в испытаньях для меня неколебима.
Кто двуличен и уклончив, повергает в гнев творца,
Разлучен я с побратимом, и душа неутолима,
О покинутом рыдает и томится без конца.
Вот пути, чтоб в сердце друга не угасло дружбы пламя:
Первый — быть с ним неразлучно, следовать за ним всегда,
Путь второй — презрев богатства, радовать его дарами,
Третий — быть опорой другу в час, когда грозит беда.
Тариэль такого братства дал мне лучшие уроки.
Мой черед пришел. Несчастий не кляну, останусь нем.
Не приду на помощь брату, пусть наказан буду роком!
Вероломен мир проклятый, не разгаданный никем!..
Но пора кончать беседу и сомкнуть уста в молчанье,
Остается выход в бегстве, тяжек мой удел земной.
О, внемли же, оставаясь сопричастником страданья,
Укрепи дела и мысли, заповеданные мной!
Пребывай земным владыкам нерушимою оградой,
В доблести и благородстве прояви себя вполне.
Охраняй мой дом и землю, будь водителем отрядов,
В прошлом преданный, отныне стань мне преданным вдвойне!
Вспоминай меня, любовью радовать всегда готовый.
Что, враги тому, кто принял одиночество в удел?!
Стойким должен быть мужчина, не сдавать в беде суровой, —
Жалок тот, кто искушений пересилить не_сумел.
С грядки огурец, я знаю, снять неперезрелым надо.
Мне принять за ближних гибель, все равно, что песню спеть.
Если в путь направлен Солнцем, как же здесь найду отраду?
Дом покинув ради друга, как о друге не скорбеть?!
Повелителю Ростену передай мое посланье,
Пусть тебя к себе приблизит, как питомца, возлюбя.
Если не вернусь, противься сатанинскому желанью
И оплачь меня, не смея смерти обрекать себя!»
Сел писать царю посланье о судьбе своей печальной:
«Властелин, запрет нарушив, должен тайно я уйти;
Если друга не увижу, не вернусь с чужбины дальней.
Милосердым будь и помощь мне пошли, как бог, в пути.
Знаю, что мое решенье ты оценишь благосклонно.
Мудрый, жертвуя собою ради друга, вечно жив.
О, позволь тебе напомнить изречение Платона:
«Вслед за телом губит_душу кто двуличен или лжив».
Лож источник всех несчастий если в сердце угнездится.
Как скитальца позабуду! — Мне дороже брата он!
Нам даны и светлый разум, и презрение провидца,
Чтобы духом мы постигли мира горнего закон.
Не кори, что поступаю против твоего веленья!
Неразрывно связан с другом, словно в плен захвачен им,
В поисках его любимой находя успокоенье,
Где бы ни был, да останусь волею неколебим!
Накажи меня, властитель, если в чем-нибудь не прав я!
Неужели за проступок гневом буду я казним?
Обманув доверье друга и себя предав бесславью,
От стыда сгорю: ведь встречусь в запредельном мире с ним.
Разделяя скорби ближних, мир пройдешь неуязвимым.
Презираю человека, в ком предательство и ложь.
Не могу быть вероломным с повелителем любимым!
Тот не воин,_кто к походу запоздал скрывая дрожь!_
Разве муж, кто перед боем, в тыл бежав, трепещет, жалкий,
И не может в час сраженья пересилить цепкий страх.
Трус — не лучше старой бабы, просидевшей век у прялки!
Лучше имя возвеличить, чем копить добро в ларях!
Смерти не задержат тропы, ввысь ведущие по кручам!
Слабого сравняет с сильным, погасив обоим взор,
Даст загробное свиданье старцу с юношей могучим,
Лучше гибель но со_славой, чем бесславных дней позор.
Тяжело тебе напомнить, но, властитель, как я скрою,
Что грозит нам ежечасно смерть разящею рукой
И мешает в час последний навсегда зарю со тьмою!
Если не вернусь, то знайте, что обрел в земле покой.
Не исчислены ни разу и никем мои богатства!..
Раздари их бесприютным и освободи рабов,
Обеспечь сирот достатком, беднякам благоприятствуй, —
И меня добром помянут обретающие кров».
В башне Каджетской крепости томилась в заключении Нестан-Дареджана. Три героя, Фридон, Автандил и Тариэль, явились к стенам крепости, чтобы освободить Нестан-Дареджану.
Говорит Фридон: «Надеюсь, согласитесь вы со мною:
Крепость каджев малой ратью не осилить никогда;
Хвастовство тут не поможет, трудно взять твердыню с бою,
А чтоб взять ее измором, долгие нужны года.
С детских лет я упражнялся, подражая акробату,
И в прыжках через преграды изощрился я вполне.
Я умел ходить бесстрашно по упругому канату,
И ровесники горели тайной завистью ко мне.
Кто из вас, бойцов, сумеет так нацелиться арканом,
Чтобы на зубец ограды вскинуть крепкую петлю? —
Путь откроется доступный, как тропинка по полянам,
И, клянусь, во вражьем стане жажду мести утолю.
Проберусь с щитом, вдоспехах я над пропастью глухою,
Со стены твердыни прыгнув, ринусь, словно вихрь степной,
Разгромлю я караулы, настежь вам врата открою,—
И тогда вы поспешите на сигнал мой боевой!»
Автандил сказал: «Владыка! Твой клинок не знал позора,
В львиных мышцах мощь былая, и не видно ран на них,
Но совет невыполним твой! Обрати к твердыни взоры
И прислушайся к немолчной перекличке часовых.
Ведь они с постов дозорных звон услышат снаряженья,
Рассекут канат, как только ты приблизишься к стенам;
Все откроет неприятель и принудит к отступлению;
Твой совет таит опасность, надо быть хитрее нам!
Лучше с войском терпеливо оставайтесь тут в засаде.
Стража путника не тронет, — я представлюсь ей купцом,
Облачусь в халат торговца и пройду один к ограде
С мулом, тайно нагруженным и кольчугой, и мечом.
Нам втроем входить не надо. Изберем мы путь обмана.
Я купцом проникну в город — незамеченным пройду,
Мигом облачусь в доспехи, грозным мстителем предстану
И скрывать уже не стану затаенную вражду.
С внутреннею стражей сам я быстро справлюсь в битве ярой.
Вы к вратам тогда помчитесь, мне доверясь одному.
Я открою вам их настежь для последнего удара…
Вот, друзья, мое решенье! Будет лучшее — приму».
Тариэль сказал: «Вы оба — безупречные герои!
И кому дано из смертных превзойти отвагой вас?!
Зря мечами не бряцая, оба жаждете вы боя,
Но и вам товарищ третий будет нужен в грозный час.
Тут я вам полезен буду для какого-либо дела.
Битвы шум лишь донесется до возлюбленной, боюсь:
С высоты она посмотрит и среди разящих смело
Тариэля не увидит и подумает: «Он трус!».
Мой совет сулит удачу — головой за то отвечу!
Каждый встань с отборной сотней, выступаем с трех сторон
Враг обманутый, подумав, что нас горсточка, навстречу
Выйдет к нам и в первой схватке будет насмерть поражен.
В бой вступив с врагами, быстро их охватим полукружьем.
Пусть один ворвется в город, двое бросятся к стенам.
Для последнего удара вам расчишу путь оружьем,
В мощном натиске сметем их, лишь доверимся мечам!»
Отвечал Фридон: «Я понял! Мудрость есть в твоем совете!
Жаль, что подарил тебе я легконогого коня.
Знал бы я, что пригодится он на подступах Каджети,
Тариэль его едва ли получил бы у меня!»
Молвил это, улыбнулся, и друзья повеселели!
Было сказано немало мудрых и шутливых слов;
Позабавили друг друга и, не забывая цели,
Снаряжаясь, отобрали самых лучших скакунов.
Скреплена отвага клятвой, возросла решимость вдвое,
Тариэлю же за смелость от двоих друзей почет.
Каждый взял по сотне конных, с каждым счастье боевое.
Шлемы спрятали, и смело двинулись они вперед.
43. НИЗАМИ. «СОКРОВИЩНИЦА ТАЙН»
Великий азербайджанский поэт Низами жил в XII веке (1141–1203 гг.). Он написал большое количество поэтических произведений, из которых наибольшую известность получил сборник из пяти поэм («Хамсэ»). Ниже печатается отрывок из поэмы Низами «Сокровищница тайн», по книге: Низами, Пять поэм. Редакторы Б. Э. Бертельс и В. В. Гольцев.
Старуха одна, в возмущенья пылу.
Схватила султана Санджара[59] полу:
«О, где же, султан, справедливость твоя?
Тобой, что ни год, обижаема я.
Забрался твой пьяный шахнэ2 под мой кров,
Ногой мне в лицо надавал пинков,
Избил, истоптал без вины меня он,
За волосы выволок из дому вон,
На людях ругал, поносил, как зверь,
Насилья печать наложил на дверь.
«Горбатая, эй, отвечай, — говорит, —
Такой-то на улице кем был убит?»
Убийцу ища, обыскал весь дом, —
О, есть ли насилия больше в ком?
Пьян сторож — смелеет и головорез…
Будь трезвым, он в драку б с старухой не лез
Доход всей страны они топят в вине,
Его на старух возмещая спине.
Кто мирно на это бесчинство взирал,
Мой стыд, а твою справедливость попрал.
Избита, истерзана старая грудь,
Осталось ли силы хоть сколько-нибудь?
Справедливости если в тебе не найду, —
В день Судный свой счет предъявлю я Суду.
Правосудья венца — я не вижу в тебе,
Угнетенью конца — я не вижу в тебе.
Царь должен народу поддержкою стать,
А ты угнетаешь народ, как тать.
Не стыдно ль кусок отнимать у сирот,
Кто делает так, благороден ли тот?
Великий вор мелкой поклажи старух,
Стыдись трудовой этой пряжи старух.
Ты — раб, хоть и в царское платье одет, —
Какой же ты царь, раз приносишь вред?
Царь всюду наводит в стране закон,
Внимательно, с ласкою властвует он.
Чтоб всяк на приказ его — голову клал,
Чтоб дружбу его — в свою душу влагал.
А ты, хоть поставил весь мир вверх дном, —
Геройством каким отличился в нем?
Держава ведь тюркская тем и сильна[60],
Что правит, любя правосудье, она.
Обрушил ты стены жилья горожан,
Ты вытряс зерно из колосьев дехкан 2.
Но вычисли, — короток век земной,
Смерть схватит и за крепостною стеной.
Закон — как костёр, в темноте разложи.
День нынешний с завтрашним ты подружи,
Чтоб словом порадовал сердце старух,
Чтоб слово старухи наполнило слух.
От страждущих руку свою отведи,
Иль стрелы проклятий застрянут в груди.
Что рыщет по всем закоулкам рука,
Беспечна к последним кускам бедняка?
Ты миру был дан животворным ключей,
Не ради неправды поставлен ты в нем.
О шах, чтоб мучение раны смягчить,
Ты пластырем должен ее залечить.
Хвалить тебя — слабых обычай, а ты
Обычай устрой из своей доброты.
И оберегай, как святыню души,
Двух-трех наилучших, укрытых в глуши».
Санджар, Хорасаном 3 владевший, не внял
Тем мудрым словам — и страну потерял.
И нет правосудья сейчас на земле,
Ищи его лишь на Симурга4 крыле
И стыд позабыт под окном голубым5,
И честь на земном этом шаре — как дым.
Вставай, Низами, и заплачь от стыда,
Плачь кровью над тем, кому кровь — как вода.