МОНГОЛЬСКИЕ ЗАВОЕВАНИЯ И ЗОЛОТАЯ ОРДА
44. «СОКРОВЕННОЕ СКАЗАНИЕ О ПОКОЛЕНИИ МОНГОЛОВ». ЛЕГЕНДЫ О ЧИНГИС-ХАНЕ
«Сокровенное сказание» заключает в себе ряд сказаний о Чингис-хане, его детстве, войнах и завоеваниях. «Сказание» было написано около 1240 г. на монгольском языке и переведено также на китайский. Отрывки из «Сокровенного сказания» здесь взяты по переводу с китайского Палладия, из книги «Труды членов российской духовной миссии в Пекине», т. IV, 1866.
Когда раненый старик Чараха[61] лежал у себя дома, Темучжинь навестил его. Старик сказал ему: «Они увели с собой собранный отцом твоим народ и наших людей2; когда я отговаривал их, они меня поранили». Темучжинь, заплакав, ушел. Хоэлунь3 сама села на коня и, приказав людям взять копья с кистями, во главе их отправилась в погоню; она остановила половину народа, но остановленная половина людей тоже не захотела оставаться; все ушли вслед за Дайичиут4.Когда братья Дайичиут покинули Хоэлунь с детьми, Хоэлунь, женщина чрезвычайно разумная, собирала плоды, да вырывала коренья и тем питала детей своих. В таких трудных обстоятельствах воспитанные ею дети подросли; все они имели признаки царского княжеского достоинства…
Через несколько времени Дайичиут Кирилтух5 сказал: «Покинутые нами Темучжинь и другие дети с матерью, верно, теперь уже оперились, как птичьи птенцы, и подросли, подобно детенышам зверей». Взяв с собой товарищей, они поехали разузнать. Темучжинь с матерью, завидев приезд их, испугались; Белгутай6 в густом лесу наломал деревьев и устроил засеку, а Хачигуня, Темугэ и Темулунь7 троих малых, спрятал в расщелине скалы; Хасар8 перестреливался с Дайичиут; Дайичиут громко крикнули ему: «Нам надо только твоего старшего брата, Темучжиня, а других людей не надобно». Устрашенный тем Темучжинь сел на лошадь и пустился в горный лес: Дайичиут, заметив это, погнались за ним и преследовали до горы Тергуне. Темучжинь углубился в густой лес, а Дайичиут, не могши въехать туда же, окружили лес и стерегли.
Темчужинь, пробыв в густом лесу трое суток, повел под уздцы лошадь и хотел выйти из леса, как седло с лошади упало на землю; обернувшись, он увидел, что шлея на груди и подпруга попрежнему застегнуты, и сказал: «Седло может спасть, хоть подпруга и застегнута; но когда нагрудная шлея застегнута, то как можно седлу самому упасть? Верно, само небо останавливает меня». Он воротился и еще прожил три дня. Потом, когда хотел выйти, при выходе из густого леса упал большой белый камень, в виде юрты, и загородил путь. Темучжинь опять сказал: «Верно, небо останавливает меня». Он снова вернулся и еще провел три дня. Всего прожил он в лесу девять дней сряду, ничего не евши. Напоследок он сказал: «Неужели мне умереть таким образом без вести? Лучше выйти». Он взял нож, которым строгал стрелы, срезал им деревья, росшие подле заграждавшего выход камня, и ведя за собою лошадь, сошел с горы. Сторожившие тут люди Дайичиут тотчас схватили и увели его.
Тархутай Кирилтух, поймав Темучжиня, объявил повеление своему народу, чтобы в каждом стане Темучжиню жить сутки. Так переходил он из одного дома в другой до 16-го числа 4-й луны. В этот день Дайичиут устроили пир на берегу реки Онань. Когда по захождении солнца разошлись по домам, они приказали одному молодому и слабому парню стеречь Темучжиня. Темучжинь, видя, что все разошлись, ударил того парня краем своей колодки в голову и сшиб его с ног, а сам убежал; добежав до леса, что на берегу реки Онань, он внутри его прилег; но, опасаясь, что его здесь увидят, вошел в стремнину реки Онань и погрузился в воду телом, выставив наружу только лицо.
Караульный, потерявший узника, громким голосом кричал: «Пойманный человек бежал!» На крик его разошедшиеся Дайичиут снова собрались и при свете луны, ясном, как днем, стали искать Темучжиня повсюду в лесу по берегу Онань. Сорханыиира, из рода Сулдусунь, проходя для обыска близ того места реки, где лежал Темучжинь, заметил его и сказал ему: «Вот за такую-то сметливость твою братья Дайичиут ненавидят и преследуют тебя. Будь осторожен и лежи так; я не донесу на тебя». Сказав это, он прошел мимо.
Когда Дайичиут, обыскивая на возвратном пути, толковали между собою, Сорханьшира сказал им: «Вы потеряли человека днем; а теперь, в темную ночь, как искать? Воротимся на прежнее место и обыщем места еще не осмотренные и разойдемся; а завтра снова соберемся для обыска. Куда уйдет этот человек с колодкой?» Во время возвратного поиска Сорханьшира снова проходил прежним местом и сказал Темучжиню: «Теперь мы кончили обыск и возвращаемся; завтра опять придем искать тебя; теперь, когда мы разойдемся, ты уходи и сыщи свою мать и братьев; если встретишь кого-нибудь, не говори, что я видел тебя». Сказав это, он ушел.
Когда все разошлись, Темучжинь подумал про себя: «Намедни, когда приказано было стеречь меня по очереди в каждом становище, во время пребывания моего в доме Сорханьширы оба сына его, Чиньбо и Чилабунь, оказали ко мне сожаление: на ночь снимали с меня колодку и оставляли меня ночевать на свободе. Сегодня Сорханьшира заметил меня, однако ж не хотел сказать о том другим; не один раз был здесь и проходил мимо. Пойду к нему; наверно, он спасет меня». Вследствие того он пошел вниз по реке Онань искать Сорханьширу.
Алтань, Хучар и Сачабеки2, посоветовавшись целым обществом, объявили Темучжиню: «Мы хотим провозгласить тебя царем. Когда ты будешь царем, то в битвах с многочисленными врагами мы будем передовыми, и если полоним прекрасных девиц и жен, да добрых коней, то будем отдавать их тебе. В облавах на зверей мы будем выступать прежде других и пойманных [нами] зверей будем отдавать тебе. Если мы в ратных боях преступим твои приказы или в спокойное время повредим делам твоим, то ты отними у нас жен и имущество и покинь нас в безлюдных пустынях». Так поклявшись, они провозгласили Темучжиня царем и нарекли его Чингисом.
В то время Чжамуха3 был тоже у найманей4. Таян5 спросил его: «Кто эти, преследующие наших, как волки, когда они гонятся за стадом овец до самой овчарни?» Чжамуха отвечал: «Это четыре пса моего Темучжиня, вскормленные человечьим мясом; он привязал их на железную цепь; у этих псов медные лбы, высеченные зубы, шилообразные языки, железные сердца. Вместо конской плетки у них кривые сабли. Они пьют росу, ездят по ветру; в боях пожирают человеческое мясо. Теперь они спущены с цепи; у них текут слюни; они радуются. Эти четыре пса: Чжэбе, Хубилай, Чжэлме и Субеэтай6». Таян сказал: «Коли так, то'подальше от этих презренных людей». Он отступил и, поднявшись по горе, остановился.
Потом он опять спросил: «Кто эти следующие затем отряды, похожие на жеребят, когда они, насосавшись молока, резвятся и бегают кругом своей матки?» Чжамуха отвечал: «Это два рода: Уруут и Манхут, которые убивают всех мужчин с копьем и мечом и снимают с них платье». Таян сказал: «Так удалимся еще подальше от этих презренных людей»; и он приказал еще подняться на гору и, остановившись, опять спросил Чжамуху: «Кто это позади, как голодный коршун, порывающийся вперед?» Чжамуха отвечал: «Это мой Темучжинь аньда7, одетый с ног до головы в железную броню; он прилетел сюда, словно голодный коршун. Видишь ли его? Вы говорили прежде, что только дада8 появится, так от него, как от барашка, не останется и копыт с кожей. Посмотри же теперь». Таян только проговорил: «Страшно!» и приказал еще подняться на гору. Он опять спросил: «Кто это позади со множеством ратников?» Чжамуха отвечал: «Это сын матери Хоэлунь, воспитанный человечьим мясом. Тело его в три человеческих роста; он съедает зараз трехгодовалого барана; одет в три железные брони и приехал на трех сильных быках. Он проглотит целого человека с луком и стрелами так, что тот не засядет у него в горле; съест целого человека, да еще не сыт. Когда он разгневается, то стрелою Анхуа9, через гору, пронзит десять или двадцать человек; когда с ним станут драться, он метнет стрелу Коибур и, хоть через широкую степь, пронзает человека вместе с латами. Из большого лука он попадает за 900 шагов, из малого лука — за 500 шагов. Он не похож на обыкновенных людей, словно большой удав. Называется он Чжочихасар». Таян сказал: «Если так, то вместе поднимаемся на высокую гору». Потом опять спросил: «Кто тот, что позади всех?». Чжамуха отвечал: «Это самый младший сын Хоэлунь по имени Отчигинь. Он ленив; любит рано ложиться и поздно вставать; но в дружине ратников он никогда не опаздывал». Тогда Таян поднялся на вершину горы.
Когда Чингис собрал под свою власть народы разных улусов, то в год тигра[63] на вершине реки Онань он водрузил знамя с девятью белыми хвостами и воссел царем. Доблестного витязя Мухали он пожаловал князем; Чжэбе он повелел преследовать Бучулука2; управил3 народами дада; кроме царских зятьев, пожаловал тысячниками 95 человек, трудившихся вместе с ним в созидании царства. Чингис сказал: «Раздав должности царским зятьям и 95 тысячникам, я награжу еще тех из них, которые отличались особенными заслугами». Он велел Шигихутуху4 позвать Бборчу, Мухали5 и других. Шигихутуху сказал: «Заслуги Боорчу и Мухали больше чьих, что еще хочешь наградить их? Я, с малолетства принятый к тебе в дом, до полного возраста не отлучался от тебя: мои заслуги меньше чьих заслуг? Теперь чем ты наградишь меня?» Чингис сказал ему: «Ты сделался моим шестым братом и имеешь право на удел, равный уделам братьев. Избавляю тебя от наказания за 9 преступлений6. Теперь, когда я только что утвердил за собою все народы, ты будь моими ушами и очами. Никто да не противится тому, что ты скажешь. Тебе поручаю судить и карать по делам воровства и обманов; кто заслужит смерть, того казни смертью; кто заслужит наказание, с того взыскивай; дела по разделу имения у народа ты решай. Решенные дела записывай на черные дщицы, дабы после другие не изменяли..
Чингис сказал Хубилаю: «Ты усмирял крутых и непокорных; ты да Чжэлме, Чжэбе и Субеэтай словно четыре свирепых пса у меня; куда бы я ни посылал вас, вы крепкие камни разбивали в куски, скалы низвергали, глубокую воду останавливали; потому-то в битвах я велел вам быть впереди; четырем витязям: Бборчу, Мухали, Бброулу и Чилауню — быть за мной, а Чжурчэдаю и Хуилдару — стоять передо мной для того, чтобы сердце мое было спокойно. Теперь ты, Хубилай, во всех ратных делах и распоряжениях будь старшим…»
Чингис сказал старику Усуню: «Усунь!.. Ты старший потомок Баалиня7: тебе следует быть беком; будучи беком, езди на белой лошади, одевайся в белое платье и в обществе садись на высшее место; выбирай добрый год и луну8 и, по рассуждении, да чтут9 и уважают…» Чингис сказал Сорханьшире: «В малолетстве моем, когда Тархутай Кирилтух с братьями рода Дайичиут изловили меня, ты с сыном своим скрыл меня у себя, велел дочери своей, Хадаань, прислуживать мне и отпустил меня; эту услугу вашу я день и ночь помнил; а вы поздно пришли ко мне от Дайичиут, и я теперь только могу наградить вас. Какой награды вы хотите?» Сорханьшира и сын его отвечали: «Нам хотелось бы по воле ставить становища в Меркитской10 стране Селяньгэ; а еще чем наградить нас, то сам, царь, придумай». Чингис сказал: «Будь по-вашему; ставьте по воле становища в той стране; кроме того, пусть потомки ваши носят луки со стрелами11, пьют по чашке вина и прощены будут за 9 преступлений».
Когда люди, трудившиеся в созидании царства, были сделаны темниками, тысячниками и сотниками и получили награды, Чингис сказал: «Прежде у меня было только 80 человек ночной стражи и 70 охранной стражи саньбань[64]. Ныне, когда небо повелело мне править всеми народами, для моей охранной стражи, саньбань, и других пусть наберут 10 000 человек из тем 2, тысяч и сотен. Этих людей, которые будут находиться при моей особе, должно избрать из детей чиновных и свободного состояния лиц и избрать ловких, статных и крепких. Сын тысячника приведет с собой одного брата да десять человек товарищей; сын сотника возьмет с собой одного брата да пятерых товарищей; дети десятников и людей свободных возьмут по одному брату да по три товарища. Кони для десятерых товарищей сына тысячника будут собраны в его тысяче и сотнях вместе с конскою сбруею… Кто из тысячников, сотников, десятников и людей свободных воспротивится, тот, как виновный, подвергнется наказанию. Если избранный уклонится и не явится на ночную стражу, то на место его избрать другого, а его сослать в отдаленное место. Кто пожелает вступить в гвардию, тому никто не должен препятствовать». Тысячники и сотники, согласно воле Чингиса, произвели набор и увеличили прежнее число 80 человек ночной стражи до 800 человек. Чингис велел увеличить до тысячи человек и поставил над ними Екэнеуриня первым тысячником.
45. РАШИД-ЭД-ДИН. ВЗЯТИЕ ХОРЕЗМА
Рашид-эд-дин (1247–1318 гг.) был министром и придворным историком Гулагидских ханов. Отрывок о взятии Хорезма татарами взят из «Истории монголов» Рашид-эд-дина, «Труды Восточного отделения Археологического общества», т. XV, 1888.
Чингис-хан, когда он освободился от завоевания Самарканда[65], отправил Джебе, Субудая и Тукаджара2 в погоню за султаном Мухаммедом Харезм-шахом по дороге Хорасанской и Иранской, а сам для отдыха и откормления лошадей остановился то лето в тех пределах3 в предположении, что потом лично отправится в погоню за султаном в Хорасан, и так как области Мавераннагрские4 были вполне покорены и подчинены, а другие стороны также были охраняемы и взяты во владение, то он хотел овладеть Харезмом, которого настоящее имя есть Куркендж, а монголы называют его Уркендж5, и который очутился в середине, подобно шатру с перерезанной веревкой. В то же время он назначил своих старших сыновей — Джучи, Джагатая и Угэдэя в Харезм с войском, в числе подобным песку степному и несметным, подобно новостям времени. Осенью того же года6 они направились с беками правого крыла7 в ту сторону…В один из дней внезапно несколько всадников из войска монгольского прискакали к воротам городским и направились отогнать скот. Сборище близоруких8 думало, что войско и есть эти несколько: толпа всадников и пеших обратилась на них. Монголы удалялись, точно добыча из сети, пока не дошли до увеселительного сада, находившегося в одном фарсанге9 от города. Боевые всадники вышли из засады за стенами, окружили горожан сзади и спереди и около ста тысяч человек10 лишили жизни. Преследуя беглецов, они ворвались в город через ворота Хаилан и дошли до места, которое называют Небуре. Так как солнце склонялось к западу, чужеземное войско воротилось и ушло в поле. На другой день они опять обратились к городу…Среди тех событий царевичи Джучи, Джагатай и Угэдэй прибыли с храброй армией и в виде прогулки объехали кругом города, а потом остановились. Войска окружили, обступили и охватили город. Тогда отправили послов и приглашали жителей города к покорности и повиновению. Так как в окрестностях Харезма не было камней, то они рубили большие тутовые деревья и вместо камней из них устраивали метательные средства; как обычай их таков, они занимали со дня на день жителей города угрозами, обещаниями и стращаниями в переговорах, а по временам также перекидывались стрелами, пока не прибыли разом со всех сторон осадные толпы11 и занялись со всех сторон работой. Они дали повеление, чтобы сначала засыпали ров: в течение десяти дней его совершенно засыпали. И условились отвести от них12 реку Джейхун13… По причине противоположности в характере и личных наклонностях обнаружилось несогласие между братьями Джучи и Джагатаем, и они не действовали один с другим. По причине несогласия и раздора их дело войны поколебалось… По этой причине харезмцы избили множество из войска монгольского…
В этом дурном положении прошло семь месяцев, и город не был взят… В те дни, как он [Чингис-хан] начал осаду крепости 14, пришел посол от сыновей, находившихся в Харезме: он принес известие, что нельзя взять Харезма, что множество из войска погибло, и что одною из причин того есть несогласие Джучи и Джагатая. Чингис-хан, услышав эти слова, рассердился, велел принять начальство Угэдэю, который их младший брат, чтобы распоряжался ими со всем войском, и чтобы вели войну по его распоряжению. Он был известен и славен большим умом, совершенством и проницательностью. Когда прибыл посол и доставил предписание ярлыка, Угэдэй-Каан, сообразно приказу, принял дело. По разумности и хитрости он ходил ежедневно к братьям, обходился с ними ласково и дружелюбно и хорошим распоряжением восстановил мир между ними. Он прилежно занялся нужного службою, пока не привел в порядок дела войска и не утвердил ясу15. После того воины согласно занялись войною, и в тот же день они вознесли знамя на городскую стену и вошли в город. Горшками нефти они зажгли огонь в кварталах. Жители города нашли прибежище на путях и сражались у улиц и кварталов. Монголы бились крепко, брали квартал за кварталом и дворец за дворцом, срывали и сожигали, пока взяли таким способом весь город в продолжение семи дней, выгнали жителей разом в поле, отделили около ста тысяч человек из ремесленников и искусников и отправили в восточные страны. Женщин, мужчин и мальчиков угнали в плен16, а остальных людей разделили воинам, чтобы они их предали смерти. Излагают, что на каждого воина досталось 24 человека, а число солдат превышало пятьдесят тысяч. Короче, всех перебили, а войска занялись грабежом и расхищением и одним разом разрушили остальные жилища и кварталы.
46. ПОХОД БАТЫЯ НА РУСЬ
Отрывки (№№ 46, 47) о нашествии Батыя взяты по «Никоновской летописи» — «Полное собрание русских летописей», т. X.
В лето 6745[66]. Тоя же зимы приидоша от восточныя страны на Рязаньскую землю, лесом, безбожнии татарове с царем Батыем и, пришедше, сташа первое станом ту Онузе, и взяша ю2 и пожогша ю. И оттоле послаша послы своя жену чародейцу и два мужа с нею ко князем Рязаньским, просяще у них десятины во всем: в князех, и в людех, и в доспесех, и в конех. Князи же Рязаньстии Юрьи Иньгваровичь и брат его Олег, и Муромский и Проньския князи, не пустячи их к городу, выидоша противу им в Вороножь, и отвещаша им князи: «Коли нас не будеть, то все ваше будеть»… Послаша же князи Рязаньстии ко князю Юрью3 Володимерьскому, просяще себе помощи, или бы и сам пошел; князь же Юрьи сам не иде, ни послуша князей Рязаньских молбы, но хоте сам особь сътворити брань… Рязаньстии, и Муромстии, и Пронстии изшедъше противу безбожных и сътвориша с ними брань, и бысть сечя зла, и одолеша безбожнии исмаилтяне4, и бежаша князи, кийждо во грады своя. Татарове же рассверепевше зело, наипаче начяша воевати землю Рязанскую с великою яростию и грады их разбивающе, и люди секуще, и жгуще, и пленующе. И приидоша окаяннии иноплеменницы под столный их град Рязань, и оступиша град их столный Рязань месяца декабря в 6 день и острогом оградиша его; князи же Рязанстии затворишася во граде с людми, и крепко бившеся и изнемогоша. Татарове же взяша град их Рязань того же месяца в 21, и пожогша весь, а князя Юрья Ингворовичя убиша, и княгиню его и иных князей побиша, а мужи их, жен, и детей… емше5, овых6 разсекаху мечи, а других стрелами состреляху и во огнь вметаху, а иныа емлюще7 вязаху, и груди возрезываху, и жолчь вымаху… Много же святых церквей огневи предаша, и монастыри и села пожгоша, и имение их поимаша. Потом же татарове поидоша на Коломну; князь же великий Юрьи Всеволодичь посла противу им сына своего князя Всеволода из Володимеря, и с ним князь Роман Ингваровичь Рязанский с силою своею, а воеводу своего Еремея Глебовичя послал князь велики Юрьи наперед в сторожех, и снястася8 со Всеволодом и с Романом Ингворовичем у Коломны, и ту оступища их татарове, и бысть сечя зла зело, и прогнаша их к надолобом9, и ту убиша князя Романа Ингворовичя Рязанского, а у Всеволода Юрьевичя воеводу его Еремея Глебовичя убиша, и иных много мужей побиша, а князь Всеволод в мале дружине прибеже в Володимерь. — А татарове поидоша к Москве, и пришед взяша Москву, и воеводу их убиша Филипа Нянка, а великого князя Юрьева сына князя Володимера руками яша, а люди вся избиша от старость и до младенец, а иных в плен поведоша, и много имениа вземши отьидоша.
Князь велики же Юрьи Всеволодичь слышев то… и оставив себе место в Володимери со владыкою князя Всеволода и Мстислава 10 и воеводу своего Петра Ослядюковичя, а сам иде за Волгу за братаничи11 своими: с Василком Констянтиновичем, и со Всеволодом Констянтиновичем, и с Володимером Констянтиновичем12 и сташа стана на Сити13 жда к себе братью свою князя Ярослава Всеволодичя и князя Святослава Всеволодичя14 со воинствы их, а сам начя собирати воинство, а воеводьство приказа Жирославу Михаиловичю. А татарове в то время приидоша к Володимерю месяца февраля в 3 день, во вторник прежде мясопускъяныя недели15, на память святого Симеона богоприимца; володимерци же со князи своими и с воеводою Петром Ослядюковичем затворишася во граде. Татарове же приидоша к Златым воротом, водяще с собою княжичя Володимера, сына великого князя Юрья Всеволодичя, и начаша вопрошати, глаголюще сице: «Есть ли во граде князь велики Юрьи?» Володимерци же начаша стреляти на них. Они же реша: «Не стреляйте», и приидоша близъко вратом показаша имя княжичя их князя Володимера, сына Юрьева, глаголюще: «Знаете ли сего княжича вашего?» Бе бо уныл лицем, и изнемогл бедою от нужа. Всеволод же и Мстислав стояша на Золотых воротех и познаста брата своего Володимера. О умиле-ное брата видение и слез достойно! Всеволод же и Мстислав з бояры своими и все гражане плакахуся, зряще Володимера. Татарове же отступивше от Златых врат, и объехаша весь град разсмотряще, и сташа станы на Зремяны пред Златыми враты и около всего града, и бе многое множество их… Татарове же станы своя урядивше16 около Володимеря и шедъше взяша град Суздаль… Сведоша же множество полона в станы своя, и приидоша к Володимерю в суботу мясопускъную, и начаша лесы рядити и порокы17 ставити от утра и до вечера, а на ночь огородиша тыном около всего города. Воутрии же видеша князи, и владыка Митрофан, и воевода Петр Ослядюковичь, и вси боаре и людие, яко уже граду их взяту быти, и возплакашася плачем велиим… Татарове же заутра в неделю мясопускъную, месяца февраля в 8 день, на первом часу дни, на память святого мученика Феодора Страти-лата, приступиша ко граду со все страны, и начяша бити пороки по граду и внутри града, и сыпашася камение велие издалеча божиим попущением, яко дождь внутрь града, и множество бе людей мертвых во граде, и бысть страх и трепет велий на всех, и выбиша стену у Златых врат, такоже и от Лыбеди у Орининых врат, и у Медяных такоже и от Клязмы у Воложьских врат, и прочее весь град разбиша, и внутрь камением насыпаша, и тако вънидоша по примету во град от Златых врат, такоже, и от Лыбеди и во Оринины врата и в Медяныя, такоже и от Клязмы в Во-ложьскиа, и прочее отовсюду весь град разбивше внидоша в онь яко демони, и взяша новый град до обеда, и весь огню предаша, и ту убиша князя Всеволода з братом и множество боар и людей, а прочий князи и вси людие бежаша в средний град. А владыка Митрофан и великая княгини с сыны и з дочерми своими, и с снохгми, и со внучяты, и з боары, и з боарынями и со многими людми бежаша в церковь… и затвориша врата церкви, и взыдоша в церковь на полати, и затворишася. Татарове же и тот град взяша, и взыскаша князей и княгини, и уведеша, яко в церкви суть…
Татарове же выбиша двери церковныа, и елици18 беша в церкви и противишася, избиша их. И начяша пытати их о князех и о княгинях, и уведеша, яко на полатех суть, и начяша лстиво глаголати к ним, да снидут вси с полат; они же не послушаша их. Татарове же много древня наволочиша в церковь около церкви зажгоша, они же с молитвою и с благодарением душа своя предаша господеви огнем сжегъшеся и мученическому лику причтошася; а святую церковь разграбиша и чюдную икону самыя богоматери од-раша. И поидоша оттоле на великого князя Юрья, а друзии идоша к Ростову, инии же к Ярославлю, и взяша и, а инии поидоша на Волгу и на Городец, и ти поплениша все по Волзе и до Галичя Мерьскаго, а инии поидоша к Переаславлю, и тот град взяша, а люди изъсекоша. И оттоле всю ту страну и городы мнози поплениша: Юрьев, Дмитров, Волок, Тферь, ту тоже и сын Ярославль убиша, и до Торжъку несть места, идеже не воеваша. А на Ростовской и Суздальской земли взяша городов 14, опроче слобод и погостов, в един месяць февраль.
И уже исходящу февралю месяцу приде вестник к великому князю Юрью Всеволодичю, и к брату его Святославу Всеволодичю, и к братаничем их к Василку Констянтиновичю, и ко Всеволоду Констянтиновичю и к Володимеру Констянтиновичю, яко град Владимер взят бысть, и епископ, и великая княгини, и князи, и вси людие сожжени быша, а инии избиени, и «старейшаго сына твоего Всеволода и з братьею вне града убиша, а к тебе идут»… И жда брата своего Ярослава, и не бе его, и повеле воеводе своему и окрепляти люди и готовитися на брань, и после мужа храбра Дорофея Семеновичи и с ним три тысящи мужей пытати татар. Он же мало отшед и паки возвратися, глаголя сице: «Господине княже! уже обошлись нас татарове».
То же слышав князь Юрьи, всед на конь с братом Святославом, и с сыновцы19 своими: с Василком, и Всеволодом, и с Володимером, и с мужи своими, и поидоша противу поганых. И начя князь великий Юрьи Всеволодичь полки ставити, и се внезапу при-спеша татарове на Сить противу князю Юрью. Князь же Юрьи, отложив всю печаль, и поиде к ним; и съступишася обои полцы, и бысть брань велика и сеча зла, и лиашеся кровь аки вода, и попущением божиим победиша татарове русских князей, и ту убиен бысть князь велики Юрьи Всеволодичь Владимерский, и многие воеводы его и боаре, и воиньство его избиено бысть. А братаничя его князя Василка Констянтиновичя Ростовского руками яша и ведоша его с собою до Шероньского леса, и сташа станы ту.
В 1237 году. В ту зиму пришли из восточных стран лесом на Рязанскую землю безбожные татары с царем Батыем. Придя, они сначала остановились станом у Онузы, взяли и сожгли ее. Оттуда они отправили своих послов — женщину-чародейку и двух мужей с нею — к Рязанским князьям, требуя у них десятины от князей и людей, доспехами и конями. Не пустив послов в город, Рязанские князья — Юрий Игоревич и его брат Олег, а также Муромские и Пронские князья выступили против татар к Воронежу. Князья ответили: «Когда нас не будет, то все будет ваше»… Рязанские князья послали ко князю Юрию Владимирскому с просьбою, чтобы он прислал помощь или сам пришел. Но князь Юрий не пошел, не послушал просьбы Рязанских князей; он хотел сам особо дать бой татарам…
Рязанские, Муромские и Пронские князья выступили против безбожных и вступили с ними в бой, и была сеча зла, и одолели безбожные измаильтяне, а князья бежали, каждый в свой город. А татары, рассвирепев, начали воевать больше всего Рязанскую землю, с великою яростью; разбивали города, убивали людей, жгли и брали в плен. 6 декабря пришли окаянные иноплеменники под стольный город Рязань, обступили град стольный 6 декабря и огородили его острогом. А Рязанские князья затворились в городе с людьми, бились крепко и изнемогли. В тот же месяц, 21, татары взяли город Рязань, весь сожгли, убили князя Юрия Игоревича, его княгиню, перебили других князей, а мужчин, женщин, детей, похватав, одних рассекали мечами, других убивали стрелами и бросали в огонь; а некоторых, схватив, связывали, взрезывали грудь и вынимали желчь. Татары предали огню много святых церквей, пожгли монастыри и села и забрали их имущество.
Потом татары пошли на Коломну. Великий князь Юрий Всеволодович послал против них из Владимира своего сына князя Всеволода; с ним пошел со своим войском князь Роман Игоревич Рязанский. А своего воеводу Еремея Глебовича великий князь Юрий послал вперед со сторожевым отрядом. Они сошлись со Всеволодом и Романом Игоревичем у Коломны. Там окружили их татары. Была очень упорная битва, русских отогнали к надолобам. И убили там князя Романа Игоревича Рязанского, а у Всеволода Юрьевича убили его воеводу Еремея Глебовича и перебили много других мужей. А князь Всеволод с небольшою дружиною прибежал во Владимир. Татары пошли к Москве. Придя, они взяли Москву и убили воеводу Филиппа Нянька, а сына великого князя Юрия, Владимира, взяли; всех людей от стариков до младенцев перебили, некоторых увели в плен и ушли, забрав много имущества.
Великий князь Юрий Всеволодович, услышав об этом… оставил вместо себя во Владимире вместе со владыкою князей Всеволода и Мстислава и своего воеводу Петра Ослядюковича, а сам пошел за Волгу со своими племянниками — с Васильком Константиновичем, Всеволодом Константиновичем и Владимиром Константиновичем. Они стали станом на Сити. Великий князь ждал к себе своих братьев — князя Ярослава Всеволодовича и князя Святослава Всеволодовича с их воинами и сам начал собирать войско, а воеводою назначил Жирослава Михайловича.
В это время, 3 февраля, во вторник, до мясопустной недели, в день святого Симеона богоприимца, татары пришли ко Владимиру. Владимирцы со своими князьями и воеводою Петром Осля-дюковичем затворились в городе. Татары подошли к Золотым воротам, ведя с собою княжича Владимира, сына великого князя Юрия Всеволодовича, и стали спрашивать: «В городе ли великий князь Юрий?» А владимирцы начали в них стрелять. Они же сказали: «Не стреляйте!». И, подойдя совсем близко к воротам, показали владимирцам княжича их Владимира, сына Юрьева, и спрашивали: «Узнаете ли вашего княжича?» А он был уныл лицом и изнемог от бедствий и лишений. Всеволод и Мстислав стояли на Золотых воротах и узнали своего брата Владимира. О, жалостно и слез достойно видеть так брата! Всеволод и Мстислав со своими боярами и все горожане плакали, глядя на Владимира. А татары отошли от Золотых ворот, объехали весь город, рассматривая его, и раскинули стан на Зремянах перед Золотыми воротами и около всего города; и было их очень много…
Устроив свой стан около Владимира, татары пошли и взяли город Суздаль… Они привели множество пленных в свой стан, пришли к Владимиру в субботу на масленице и принялись с утра до вечера строить леса и устанавливать пороки и к ночи обнесли тыном весь город. На утро князья, владыка Митрофан, воевода Петр Ослядюкович и все бояре и люди увидели, что городу их быть взяту, и заплакали великим плачем… На следующий день, в масленичное воскресенье, 8 февраля, в день святого мученика Федора Стратилата, в первом часу дня татары приступили со всех сторон к городу и начали бить по городу пороками, а в середину города сыпались издалека божьим попущением громадные камни, как бы дождь среди города; и в городе оказалось множество мертвых людей, и напал на всех страх и трепет великий. Татары пробили стену у Золотых ворот, также и от Лыбеди у Орининых ворот и у Медяных, от Клязьмы у Волжских ворот и в других местах, разбили весь город, насыпали внутрь камней и по примету вошли в город со стороны Золотых ворот, также и от Лыбеди в Оринины ворота, и в Медяные, от Клязьмы в Волжские и, разбив в других местах город, вошли отовсюду в него, как демоны. До обеда они взяли новый город и весь предали огню; и убили там князя Всеволода с братом, множество бояр и людей, а прочие князья и все люди бежали в средний город. А владыка Митрофан и великая княгиня со своими сыновьями и дочерьми, снохами, внучатами, боярами, боярынями и многими людьми бежали в церковь, затворили церковные врата, взошли в церкви на хоры и заперлись. Татары взяли и этот город, стали искать князей и княгиню и узнали, что они в церкви… Татары выбили церковные двери и перебили тех, кто был в церкви и сопротивлялся. И начали допрашивать о князьях и княгине и узнали, что они на хорах. И стали обманом говорить им, чтобы они все сошли с хор. Но они их не послушали. Татары натащили много дерева в церковь и зажгли возле церкви. Бывшие на хорах с молитвою и благодарением предали души свои господу; были сожжены огнем и причислены к лику мучеников. А святую церковь татары разграбили и ободрали чудотворную икону самой богоматери.
Оттуда татары пошли на великого князя Юрия, а другие пошли к Ростову, третьи к Ярославлю и взяли его; иные пошли на Волгу и на Городец и попленили все по Волге до Галича Мерского. Некоторые пошли к Переяславлю, взяли и этот город, а людей перебили. А оттуда попленили всю страну и много городов: Юрьев, Дмитров, Волок, Тверь, где убили также и сына Ярослава; и не было места до Торжка, где бы ни воевали татары. А в Ростовской и Суздальской земле за один февраль взяли 14 городов, помимо слобод и погостов.
Уже в исходе февраля к великому князю Юрию Всеволодовичу, его брату Святославу Всеволодовичу, племянникам — Васильку Константиновичу, Всеволоду Константиновичу и Владимиру Константиновичу — пришел вестник с известием, что город Владимир взят, епископ, великая княгиня, князья и все люди сожжены, а некоторые перебиты. «А твоего старшего сына Всеволода с братьями убили вне города и идут к тебе»… Юрий ждал своего брата Яро^ слава, и не было его. И князь приказал своему воеводе укреплять людей и готовиться к бою и послал храброго мужа Дорофея Семеновича с тремя тысячами мужей разведать о татарах. А он чуть отошел и возвратился с такими словами: «Господин князь! Уже обошли нас татары».
Услышав это, князь Юрий с братом Святославом и племянниками своими — Васильком, Всеволодом и Владимиром — и со своими мужами сели на коней и пошли против поганых. Великий князь Юрий Всеволодович начал ставить полки, как вдруг внезапно приспели на Сить татары против князя Юрия. Князь Юрий эабыл о всякой печали и пошел к ним. Сошлись полки, и была крупная битва и злая сеча; кровь лилась, как вода. Божьим попущением татары победили русских князей. Был убит тогда великий князь Владимирский Юрий Всеволодович и многие его воеводы и бояре, и было перебито воинство его. А племянника его, князя Василька Константиновича Ростовского взяли в плен и вели с собою до Шеренского леса. И там расположились станом.
47. ВЗЯТИЕ КИЕВА
Того же лета[67]прииде царь Батый ко граду Киеву, со многими воинствы, и окружи град, и обседе его сила татарская, и бе невозможно никому же из града изыти и во град внити, и не бе слышати во граде друг к другу глаголюща в скрыпании телег, и ревении вельблюд, и во гласе труб и арганов, и от рзаниа стад коньских, и от кличя и вопля многих и безчисленных человек, и бе исполнена вся земля татар. Яша же тогда киане татарина именем Таврула, и той сказа всех князей сущих с ним великих, и силу его безчислену; а сии бяху его братиа велиции и силнии воеводы его: Урдюй, Байдар, Бирюй, Кайдар, Бечар, Менгай, Каилуг, Куюк; сей же убо возвратися вспять, уведев смерть канову. Кан же бысть не от роду Батыева, но пръвый бе и великий воевода его, и проплакав о нем царь Батый, зане бысть любим ему зело. Инии же бе воеводы его и велиции князи: Бутар, Айдар, Килемет, Бурандай, Батырь, иже взя Болгарскую землю и Суздальскую, и иных многое множество без числа воевод. Постави же Батый пороки2 многи ко граду Киеву подле врата Летцкая, ту бо бе пришли дебри. Многим же пороком биющим, без престани день и нощ, гражаном же с ними борющимся крепко, и быша мертвии мнози, и лиашеся кровь аки вода, и посла Батый в Киев к гражаном, глаголя сице: «Аще покорите ми ся, будеть вам милость; аще ли противитеся, много страдавше, зле погибнете»; гражаном же никакоже послушающим его, но и злословящим и проклинающим его. Батый же разгневася зело, и повеле с великою яростью приступати ко граду. И тако многими пороки выбиша градныя стены, и внидоша во град, и гражане противу их устремишася; и ту бе видети и слышати страшно лом копейный, и скепание щитов, и сътрелы омрачиша свет, яко не бе видети неба в стрелах, но бысть тма от множества стрел татарских, и всюду лежаша мертвии, и всюду течяше кровь аки вода, и много язвен бе воевода Дмитр, и силнии мнози падоши. И побежени быша гражане, и взыдоша татарове на стены, и от многаго томлениа седоша на стенах градных, и бысть нощ, и гражане той нощи создаша другий град около церкви святыя богородици. Наутрие же приидоша на них татарове, и бысть сечя зла, и изнемогаша людие, и возбегоша на комары3 церковные с товары своими, и от тягости повалишася стены церковныа, и взяша татарове град Киев, месяца декабря в 6 день, на память святаго чюдотворца Николы. Дмитра же воеводу приведоша к Батыю язвена, и не повеле его Батый убити мужества его ради, и начя Батый пытати о князе Даниле, и пове-даша ему яко бежал есть во Угры4. Батый же посади в граде Киеве воеводу своего, а сам иде к Володимерю в Волынь.
В том же году пришел царь Батый к городу Киеву со множеством воинов и окружил город. Осадила его сила татарская, и невозможно было никому из города выйти, ни в город войти. И нельзя было слышать в городе друг друга от скрипа телег, рева верблюдов, от звуков труб и органов, от ржания стад конских и от крика и вопля бесчисленного множества людей. И вся земля была переполнена татарами. Захватили тогда киевляне татарина, по имени Таврула, и тот назвал всех великих князей, бывших с Батыем, и рассказал о его бесчисленной силе. А были с ним следующие братья его, великие и сильные воеводы его: Урдюй, Байдар, Бирюй, Кайдар, Бечар, Менгай, Каилуг, Куюк; но этот возвратился обратно, узнав о смерти Кана. Кан же был не Батыева рода, но был первым и великим воеводою его. И оплакивал его царь Батый, потому что был он сильно любим им. Другие же воеводы его и великие князья были: Бутар, Айдар, Килемет, Бурандай, Батырь, который взял Болгарскую землю и Суздальскую, и многое множество, без числа, других воевод. Приставил Батый много пороков к городу Киеву возле Ляцких ворот, потому что там подошли дебри. Много пороков било (в стены) беспрестанно, день и ночь, а горожане крепко боролися, и много было мертвых, и лилася кровь, как вода. И послал Батый в Киев к горожанам с такими словами: «Если покоритесь мне, будет вам милость, если же будете сопротивляться, то много пострадаете и жестоко погибнете». Но горожане никак не послушали его, но злословили и проклинали его. Батый же сильно разгневался и повелел с великою яростью идти на приступ города. И так при помощи множества пороков пробили городские стены и вошли в город, а горожане устремились навстречу им. И тут можно было видеть и слышать страшный треск копий и стук щитов; стрелы омрачили свет, так что не видно было неба за стрелами, но была тьма от множества стрел татарских, и всюду лежали мертвые, и всюду текла кровь, как вода. Сильно изранен был воевода Дмитр, и много сильных пало. И были побеждены горожане, и татары взошли на стены, но от сильного утомления засели на стенах городских. И наступила ночь. Горожане в эту ночь создали другой город около церкви святой богородицы. На утро же пришли на них татары, и была злая сеча. И стали изнемогать люди и вбежали со своими пожитками на церковные комары, и от тяжести повалились стены церковные, и взяли татары город Киев, месяца декабря в 8 день, в день памяти святого чудотворца Николы. А Дмитра воеводу привели к Батыю израненного, и не велел Батый его убивать ради его мужества. И начал Батый расспрашивать о князе Даниле, и сказали ему, что князь бежал в Венгрию. Батый же посадил в городе Киеве своего воеводу, а сам пошел к Владимиру на Волынь.
48. СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ
Татарские погромы оставили после себя страшную память. Вскоре после них было написано небольшое «Слово о погибели Русской земли», в котором автор прославляет Русскую землю. Многие исследователи древнерусской литературы считают, что «Слово» являлось как бы введением к житию Александра Невского. Здесь оно печатается по изданию «Памятники древней письменности», выпуск 84, 1892.
О смерти великого князя Ярослава[68]. О светле светлая и украсно украшена земля Руськая! и многыми красотами удивлена еси; озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми место-честьными, горами крутыми, холми высокыми, дубравоми чистыми, польми дивными, зверьми разлычными, птицами бещи-слеными, городы великыми, селы дивными, винограды обител-ными, домы церковьными, и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававерьная вера християньская!
Отселе до угор2 и до ляхов3, до чахов4, от чахов до ятвязи5, и от ятвязи до литвы, до немец, от немец до корелы, от корелы до Устьюга6, где тамо бяху тоимици погании7 и за дышючим морем8, от моря до болгар9, от болгар до буртас10, от буртас до чермис, от чермис до моръдви, — то все покорено было богом крестьяньскому языку поганьскыя страны великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскому, деду его Володимеру и Манамаху, которым то половоци11 дети своя ношаху в колыбели, а литва из болота на свет не выкинываху, а угры твердяху каменный городы железными вороты, абы12 на них великий Володимер тамо не всьехал13. А немцы радовахуся, далече будуче за синим морем; буртаси, черемиси, вяда и моръдва бортьни-чаху14 на князя великого Володимера, и жюр Мануил цесарего-родскый15 опас имея, поне и великыя дары посылаша к нему, абы под ним великий князь Володимер Цесаря города16 не взял. А в ты дни болезнь крестияном, от великого Ярослава и до Володимера, и до неняшняго Ярослава, и до брата его Юрья, князя Володимерьского.
49. КНЯЗЬ ДАНИИЛ РОМАНОВИЧ ГАЛИЦКИИ И ЗОЛОТАЯ ОРДА
По «Ипатьевской летописи».
В лето 6758[69].Приславшу же Могучееви2 посол свой к Данилови и Василкови3 будущю има, во Дороговьскы4 И прииде Переяславлю5, и стретоша татарове. Оттуда же еха к Куремесе6, и виде, яко несть в них добра… Оттуда же приде к Батыеви, на Волгу, хотящу ся ему поклонити. Пришедшу же Ярославлю человеку Сънъгурови, рекшу ему: «Брат твой Ярослав кланялъся кусту, и тобе кланятися». И рече ему: «Дьявол глаголеть из уст ваших; бог загради уста твоя и не слышано будеть слово твое». Во тъ час позван Батыем, избавлен бысть богом злого их бешения и кудешьства; и поклонися по обычаю их и вниде во вежю их. Рекшу ему: «Данило! чему еси давно не пришел, а ныне оже, еси пришел, а то добро же; пьеши ли черное молоко, наше питье, кобылий кумуз?» Оному же рекшу: «Доселе есмь не пил; ныне же ты велишь, пью». Он же рче: «Ты уже нашь же татарин: пий наше питье». Он же испив поклонися, по обычаю их, изъмолвя слова своя, рече: «Иду поклониться великой княгине Баракъчинови». Рече: «Иди». Шед поклонися по обычаю: и приела вина чюм7 и рече: «Не обыкли пити молока, пий вино». О злее зла честь татарская! Данилови Романовичю князю бывшу велику, обладавшу Рускою землею, Кыевом и Володимером и Галичем со братом си, инеми странами: ныне седить на колену и холопом называеться, и дани хотять, живота не чаеть и грозы приходять. О злая честь татарьская!
В лето 67698 Бысть тишина по всей земле. В ты же дни свадба бысть у Василка9 князя у Володимере городе нача отдавати дщерь свою Олгу за Андрея князя Всеволодича, Чернигову. Бяшеть же тогда брат Василков Данило король, со обеима сынома своима со Лвом и со Шварном, и инех князей много и бояр много. И бывшу же веселью немалу в Володимере городе, и приде весть тогда Данилови к королю и к Василкови, оже Бурондай10 идеть, окаянный, проклятый, и печална быста брата о том велми: прислал бо бяше, тако река: «Оже есте мои мирници, сретьте мя; а кто не сретить мене, тый ратный мне». Ва-силко же князь поеха противу11 Бурандаеви со Лвом сыновнем своим, а Данило король не еха с братом: послал бо бяше, себе место, владыку своего Холмовьского12 Ивана. И поеха Василко князь со Лвом и со владыкою противу Бурандаеви, поймав13 дары многы и питье, и срете и у Шумьски14; и приде Василко со Лвом и со владыкою перед онь15, с дары. Оному же велику опалу створшу на Василка князя и на Лва, владыка стояше во ужасти велице; и потом рече Буронда Василкови: «оже есте мои мирници, розмечете же городы свое все». Лев розмета Данилов Истожек, оттоле же послав Лвов розмета, а Василко послав Кремянець розмета и Луческ. Василко же князь из Шюмьска посла владыку Ивана напередь ко брату своему Данилови. Вла-дыпе же приехавшю Данилови, и нача ему поведати о бывшем и опалу Бурандаеву сказа ему. Данилови, же убоявшуся побеже в ляхы16, а из ляхов побеже во угры17. И тако пойде Бурандай ко Володимерю, а Василко князь с ним, и не дошедшу ему города, и ста на Житани18 на ночь. Бурандай же нача молвити про Володимерь: «Василко, розмечи город»; князь же Василко нача думать в собе про город, зане немощно бысть розметати вборзе его величеством19, повеле зажечи и20; и тако черес ночь изгоре всь. Завътра же приеха Буранда в Володимерь, и виде своима очима город изгоревши всь, и нача обедати у Василка на дворе и пити; обедав же и пив и желе на ночь у Пятидна21. Завътра же приела татарина, именемь Баимура, Баимур же приехавь ко князю и рче: «Василко! прислал мя Бурандай, велел ми город роскопати». Рече же ему Василко: «Твори повеленое тобою». И нача раскопывати город, назнаменуя образ победы. И посемь пойде Бурандай к Холмови, а Василкв князь с нимь, и с бояры своими и слугами своими. Пришедшим жёйк к Холмови, город же затворен бысть, и сташа пришедше к нему одаль его, и не успеша у него ничтоже: бяхуть бо в немь бояре и людье добрии, и утвержение города крепко порокы и самострелы. Буранда же росмотрев твердось города, оже немощно взяти его, темже и нача молвити Василкови князю: «Василко! се город брата твоего, едь молви горожаном, а быша ся передале»; и посла с Василком три татарине, именемь Куичия, Ашика, Болюя и к тому толмача, розумеюща рускый язык, што иметь, молвити Василко, приехав под город. Василко же ида под город и взя собе в руку камения; пришедше под город и нича молвити горожаном, а татарове слышать послании с нимь: «Костянтине холопе, и ты, другий холопе, Лука Иванковичю! Се город брата моего и мой, передайтеся»; молвив, да камень вержеть доловь22, дая им розум хитростью, а быша ся биле, а не передавалися; си же слова молвив, и по троичи23 меча каменьем доловь. Съ же великий князь Василко акы от бога послан бы на помочь горожаном, пода им хытростью разум. Костянтин же стоя на заборо-лех3 города, усмотри умом разум поданы ему от Василка, и рече князю Василкови: «Поедь прочь, аже будеть ти каменемь в чело; ты уже не брат еси брату своему, но ратьный есь ему». Татарове же, послании со княземь под город, слышавше, поехаша к Бурандаеви и поведаша речь Василкову, како молвил горожаном, што ли молвили пак горожане Василкови.
В 1250 году. Прислал Могучей своего посла к Даниилу и Василько, а они были в Дороговске [сказать]: «Дай Галич!». [Даниил! был в великой печали, так как не укрепил городов своей земли. Подумав с братом своим, он поехал к Батыю, сказав: «Не дам половины своей отчины, но поеду к Батыю сам»…
Пришел он в Переяславль, и встретили его татары. Оттуда Даниил поехал к Куремсе и видел, что нет в татарах добра… Оттуда он пришел к Батыю на Волгу, желая поклониться ему. К Даниилу пришел человек князя Ярослава Сонгур и сказал: «Твой брат Ярослав кланялся кусту, и тебе кланяться». И сказал ему Даниил: «Дьявол говорит вашими устами. Пусть бог заградит твои уста, и не будет услышано слово твое». В тот час Даниил был позван к Батыю, и бог избавил князя от злого их волшебства и кудесничества. Он поклонился по их обычаю и вошел в их вежу. Хан сказал ему: «Данило! Почему ты не пришел раньше? А то, что ты нынче пришел, хорошо. Пьешь ли черное молоко, наше питье, кобылий кумыс?» Даниил сказал: «До сего времени не пил, а нынче, если велишь, буду пить». Хан сказал:
«Ты уже наш, татарин: пей наше питье». Даниил же, выпив, поклонился по их обычаю, и, проговорив свою речь, сказал: «Иду поклониться великой княгине, Баракчине». Хан сказал: «Иди». Пойдя, он поклонился по обычаю. И княгиня прислала ковш вина со словами: «Вы не привыкли пить молока; пей вино». О, злее зла честь татарская! Даниил Романович был великим князем, владел Русскою землею, Киевом, Владимиром и Галичем со своим братом и иными странами; а теперь сидит на коленях и называет себя холопом, и дани они хотят, [а он] жизни не чает, и грозы приходят. О злая честь татарская!
В 1261 году. Была тишина по всей земле. В те дни была свадьба у князя Василько в городе Владимире: он отдавал свою дочь Ольгу за князя Андрея Всеволодовича в Чернигов. Был тогда и брат Василько, король Даниил с обоими своими сыновьями, Львом и Шварном, и много других князей и много бояр. И было немалое веселье в городе Владимире, как пришла королю Даниилу и Васильку весть, что идет Бурундай, окаянный, проклятый. И очень опечалились братья о том. Бурундай прислал так сказать: «Если вы в мире со мной, встретьте меня. А кто не встретит меня, тот идет против меня». Князь Василько поехал навстречу Бурундаю со своим племянником Львом, а король Даниил не поехал с братом: он послал вместо себя своего Холмского епископа Ивана. Князь Василько со Львом и владыкою поехал навстречу Бурундаю, взяв много даров и питья, и встретил его возле Шумска; и явился Василько со Львом и владыкою к нему с дарами. А он устроил очень гневную встречу князю Василько и Льву; владыка стоял в великом ужасе. Потом Бурундай сказал Василько: «Если вы в мире со мною, то размечите все свои города». Лев разметал Даниилов Истожек и оттуда послал и разметал Львов, а Василько послал и разметал Кременец и Луцк. Из Шумска князь Василько послал вперед владыку Ивана к своему брату Даниилу. Владыка приехал к Даниилу и начал ему рассказывать обо всем случившемся, рассказал и про гнев Бурундая. Даниил испугался и побежал в Польшу, а из Польши в Венгрию.
И пошел Бурундай ко Владимиру и с ним князь Василько. Не дойдя города, Бурундай остановился на ночь в Житани. Бурундай начал говорить про Владимир: «Василько! Размечи город». Князь же Василько стал размышлять о городе, так как быстро его нельзя было разметать из-за его величины, и повелел зажечь его. И так в ночь сгорел весь город. На утро же приехал во Владимир Бурундай и увидел своими глазами, что город весь сгорел. И стал обедать у Василько на его дворе и пить. Затем он обедал, пил и останавливался у урочища Пятидна. А на следующий день прислал татарина, по имени Баимура. Баимур приехал к князю и сказал: «Василько! Меня прислал Бурундай, велел мне раскопать город». Василько же сказал ему: «Делай, что тебе приказали». И начал он в знак победы раскапывать город. После этого Бурундай пошел к Холму, а с ним князь Василько со своими боярами и слугами. Когда они пришли к Холму, город был затворен. Прийдя, они стали поодаль от города и ничего не могли поделать, потому что в городе были бояре и добрые люди, а город был крепко устроен и снабжен пороками и самострелами. Бурундай рассмотрел, что город крепок, что нельзя его взять, и поэтому начал говорить князю Васильку: «Василько! Это — город твоего брата; поезжай, скажи горожанам, чтобы они сдались». И послал с Васильком трех татар, по имени Куичия, Ашика и Болюя, и кроме того переводчика, понимающего русский язык: что будет говорить Василько, приехав под стены города? Василько пошел к городу и взял с собой в руки камни. Подойдя к городским стенам, он начал говорить горожанам, а посланные с ним татары слышали: «Холоп Константин и ты, другой холоп, Лука Иванкович! Это город моего брата и мой, сдайтесь!» Сказал, да и кинул наземь камень, научая их этой хитростью, чтобы они бились, а не сдавались. Он трижды повторил эти слова и трижды бросил наземь камни. Так великий князь Василько, как бы от бога был послан на помощь горожанам, подал им хитростью совет. Стоявший же на городской стене Константин понял совет, поданный ему Василько, и сказал князю Василько: «Поезжай прочь, или будет тебе камнем в лоб; ты не брат своему брату, но враг ему». Посланные под город с князем татары все слышали, поехали к Бурундаю и передали ему слова Василько, как он сказал горожанам, и что сказали горожане Василько.
50. ПЛАНО КАРПИНИ. БЫТ ТАТАР В XIII ВЕКЕ
Монах-францисканец Плано Карпини был послан в 1246 г. папой Иннокентием IV к татарам как миссионер. Плано Карпини посетил как Золотую Орду, так и ставку великого хана. Отрывки из описания путешествия Плано Карпини даются из книги «Иоанн де Плано Карпини. История Монголов», перевод А. И. Малеина, изд. А. С. Суворина, СПБ 1911.
Внешний вид лиц отличается от всех других людей. Именно между глазами и между щеками они шире, чем у других людей, щеки же очень выдаются от скул; нос у них плоский и' небольшой; глаза маленькие и ресницы приподняты до бровей. В поясе они в общем тонки; за исключением некоторых, и притом немногих, росту почти все невысокого. Борода у всех почти вырастает очень маленькая, все же у некоторых на верхней губе и на бороде есть небольшие волоса, которых они отнюдь не стригут. На маковке головы они имеют гуменце наподобие клириков[70] и все вообще бреют [голову] на три пальца ширины от одного уха до другого; эти выбритые места соединяются с вышеупомянутым гуменцем; надо лбом равным образом также все бреют на два пальца ширины; те же волосы, которые находятся между гуменцем и вышеупомянутым бритым местом, они оставляют расти вплоть до бровей, а с той и другой стороны лба оставляют длинные волосы, обстригая их более чем наполовину; остальным же волосам дают расти… Из этих волос они составляют две косы и завязывают каждую за ухом. Ноги у них также небольшие.
Одеяние же как у мужчин, так и у женщин сшито одинаковым образом. Они не имеют ни плащей, ни шапок, ни шляп, ни шуб. Кафтаны же носят из букарана2 пурпура или балдакина3, сшитые следующим образом. Сверху донизу они разрезаны и на груди запахиваются; с левого же боку они застегиваются одной, а на правом тремя пряжками, и на левом боку также разрезаны до рукава. Полушубки, какого бы рода они ни были, шьются таким же образом, но верхний полушубок имеет волосы снаружи, а сзади он открыт, но у него есть один хвостик, висящий назад до колен. Замужние же женщины носят один кафтан, очень широкий и разрезанный спереди до земли. На голове же они носят нечто круглое, сделанное из прутьев или из коры, длиной в один локоть и заканчивающееся наверху четырехугольником, и снизу доверху этот [убор] все увеличивается в ширину, а наверху имеет один длинный и тонкий прутик из золота, серебра, или дерева, или даже перо; и этот [убор] нашит на шапочку, которая простирается до плеч. И как шапочка, так и вышеупомянутый убор покрыты букараном или пурпуром, или балдакином. Без этого убора они никогда не появляются на глаза людям, и по нему узнают их другие женщины. Девушек же и молодых женщин с большим трудом можно отличить от мужчин, так как они одеваются во всем так, как мужчины. Шапочки у них иные, чем у других народов, описать понятно их вид мы бессильны.
Ставки у них круглые, изготовленные наподобие палатки и сделанные из прутьев и тонких палок. Наверху же в середине ставки имеется круглое окно, откуда попадает свет, а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены же и крыши покрыты войлоком, двери сделаны также из войлока. Некоторые ставки велики, а некоторые небольшие сообразно достоинству и скудости людей. Некоторые быстро разбираются и чинятся и переносятся на вьючных животных, другие не могут разбираться, но перевозятся на повозках. Для меньших при перевезении на повозке достаточно одного быка, для больших — три, четыре или даже больше, сообразно с величиной повозки, и, куда бы они ни шли, на войну или в другое место, они всегда перевозят их с собой.
Их пищу составляет все, что можно разжевать, именно они едят собак, волков, лисиц и лошадей… Хлеба у них нет, равно как зелени и овощей и ничего другого, кроме мяса; да и его^они едят так мало, что другие народы с трудом могут жить на это.
Они очень грязнят себе руки жиром от мяса, а когда поедят, то вытирают их о свои сапоги или о траву, или о что-нибудь подобное; более благородные имеют также обычно какие-то маленькие суконки, которыми напоследок вытирают руки, когда поедят мяса. Пищу разрезает один из них, а другой берет острием ножика кусочки и раздает каждому, одному больше, а другому меньше, сообразно с тем, больше или меньше они хотят кого почтить. Посуды они не моют, а если иногда и моют мясной похлебкой, то снова с мясом выливают в горшок. Также если они очищают горшки или ложки, или другие сосуды, для этого назначенные, то моют точно так же. У них считается великим грехом, если каким-нибудь образом дано будет погибнуть чему-нибудь из питья или пищи, отсюда они не позволяют бросать собакам кости, если из них прежде не высосать мозжечок. Платья свои они также не моют и не дают мыть, а особенно в то время, когда начинается гром, до тех пор, пока не прекратится это время.
Кобылье молоко, если оно у них есть, они пьют в огромном количестве, пьют также овечье, коровье и верблюжье молоко. Вина, пива и меду у них нет, если этого им не пришлют и не подарят другие народы. Зимою у них нет даже и кобыльего молока, если они не богаты. Они также варят просо с водою^, размельчая его настолько, что могут не есть, а пить. И каждый из них пьет поутру чашу или две, и днем они больше ничего не едят, а вечером каждому дается немного мяса, и они пьют мясную похлебку. Летом же, имея тогда достаточно кобыльего молока, они редко едят мясо, если им случайно не подарят его, или они не поймают на охоте какого-нибудь зверя или птицу.
Мужчины ничего вовсе не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах; но они охотятся и упражняются в стрельбе, ибо все они от мала до велика суть хорошие стрелки, и дети их, когда им два или три года от роду, сряду же начинают ездить верхом и управляют лошадьми и скачут на них, и им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо они очень ловки, а также смелы.
Девушки и женщины ездят верхом и ловко скачут на конях, как мужчины. Мы также видели, как они носили колчаны и луки. И как мужчины, так и женщины могут ездить верхом долго и упорно. Стремена у них очень короткие; лошадей они очень берегут, мало того, — они усиленно охраняют все имущество. Жены их все делают: полушубки, платья, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и скоры. Все женщины носят штаны, а некоторые и стреляют, как мужчины.
О разделении войск скажем таким образом: Хингис-хан приказал, чтобы во главе десяти человек был поставлен один (и он по-нашему называется десятником), а во главе десяти десятников был поставлен один, который называется сотником, а во главе десяти сотников был поставлен один, который называется тысячником, а во главе десяти тысячников был поставлен один, и это число называется у них тьма. Во главе же всего войска ставят двух вождей или трех, но так, что они имеют подчинение одному. Когда же войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются: и говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются.
Оружие же все по меньшей мере должны иметь такое: два или три лука, или по меньшей мере один хороший, и три большие колчана, полные стрелами, один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые…
У некоторых из них есть копья, и на шейке железа копья они имеют крюк, которым, если могут, стаскивают человека с седла. Длина их стрел составляет два фута, одну ладонь и два пальца, а так как футы различны, то мы приводим здесь меру геометрического фута: двенадцать зерен ячменя составляют поперечник пальца, а шестнадцать поперечников пальцев образуют геометрический фут. Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча; и они всегда носят при колчане напильники для изощрения стрел. Вышеупомянутые железные наконечники имеют острый хвост длиною в один палец, который вставляется в дерево. Щит у них сделан из ивовых или других прутьев, но мы не думаем, чтобы они носили их иначе, как в лагере и для охраны императора и князей, да и то только ночью. Есть у них также и другие стрелы для стреляния птиц, зверей и безоружных людей, в три пальца ширины. Есть у них, далее, и другие разнообразные стрелы для стреляния птиц и зверей.
Когда они желают пойти на войну, они отправляют вперед передовых застрельщиков, у которых нет с собой ничего, кроме войлоков, лошадей и оружия. Они ничего не грабят, не жгут домов, не убивают зверей, а только ранят и умерщвляют людей, а если не могут иного, обращают их в бегство; все же они гораздо охотнее убивают, чем обращают в бегство. За ними следует войско, которое, наоборот, забирает все, что находит; также и людей, если их могут найти, забирают в плен или убивают. Тем не менее все же стоящие в главе войска посылают после этого глашатаев, которые должны находить людей и укрепления, и они очень искусны в розысках.
Когда же они добираются до рек, то переправляются через них, даже если они и велики, следующим образом: более знатные имеют круглую и гладкую кожу, на поверхности которой кругом они делают частые ручки, в которые вставляют веревку и завязывают, так что образуют в общем некий круглый мешок, который наполняют платьями и иным имуществом, и очень крепко связывают вместе; после этого в середине кладут седла и другие более жесткие предметы; люди также садятся в середине. И этот корабль, таким образом приготовленный, они привязывают к хвосту лошади и заставляют плыть вперед, наравне с лошадью человека, который бы управлял лошадью. Или иногда они берут два весла, ими гребут по воде и таким образом переправляются через реку, лошадей же гонят в воду, и один человек плывет рядом с лошадью, которою управляет, все же другие лошади следуют за той и таким образом переправляются через воды и большие реки. Другие же, более бедные, имеют кошель из кожи, крепко сшитый; всякий обязан иметь его. В этот кошель, или в этот мешок, они кладут платье и все свое имущество, очень крепко связывают этот мешок вверху, вешают на хвост коня и переправляются, как сказано выше.
Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду; и, если враги преследуют их до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким образом ранят и убивают. Точно так же, если они видят, что против них имеется большое войско, они иногда отходят от него на один или два дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют ее; при этом они убивают людей и разрушают и опустошают землю. А если они видят, что не могут сделать и этого, то отступают назад на десять или на двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в безопасном месте, пока войско их врагов не разделится, и тогда они приходят украдкой и опустошают всю землю. Ибо в войнах они весьма хитры, так как сражались с другими народами уже сорок лет и даже более.
Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так, как они должны сражаться. Вожди или начальники войска не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собою на конях отроков, а также женщин и лошадей. Иногда они делают изображения людей и помещают их на лошадей; это они делают для того, чтобы заставить думать о большом количестве воюющих. Пред лицом врагов они посылают отряд пленных и других народов, которые находятся между ними; может быть, с ними идут и какие-нибудь татары. Другие отряды более храбрых людей они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видели их противники, и таким образом окружают противников и замыкают в середину; и таким образом они начинают сражаться со всех сторон. И, хотя их иногда мало, противники их, которые окружены, воображают, что их много. А в особенности бывает это тогда, когда они видят тех, которые находятся при вожде или начальнике войска, отроков, женщин, лошадей и изображения людей, как сказано выше, которых они считают за воителей, и вследствие этого приходят в страх и замешательство. А если случайно противники удачно сражаются, то татары устраивают им дорогу для бегства, и сряду, как те начнут бежать и отделяться друг от друга, они их преследуют и тогда во время бегства убивают больше, чем могут умертвить на войне. Однако надо знать, что, если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой.
Укрепления они завоевывают следующим способом. Если встретится какая крепость, они окружают ее; мало того, иногда они так ограждают ее, что никто не может войти или выйти; при этом они весьма храбро сражаются орудиями и стрелами и ни на один день или на ночь не прекращают сражения, так что находящиеся на укреплениях не имеют отдыха; сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сменяет в бою другое, так что они не очень утомляются. И если они не могут овладеть укреплением таким способом, то бросают на него греческий огонь4; мало того, они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома; и везде, где огонь попадет на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо; все же его можно погасить, как говорят, налив вина или пива; если же он упадет на тело, то может быть погашен трением ладони руки. А если они не одолевают таким способом, и этот город или крепость имеют реку, то они преграждают ее или делают другое русло и, если можно, потопляют это укрепление. Если же этого сделать нельзя, то они делают подкоп под укрепление и под землею входят в него в оружии. А когда они уже вошли, то одна часть бросает огонь, чтобы сжечь его, а другая часть борется с людьми того укрепления. Если же и так они не могут победить его, то ставят против него свой лагерь или укрепление, чтобы не видеть тягости от вражеских копий, и стоят против него долгое время, если войско, которое с ними борется, случайно не получит подмоги и не удалит их силою.
Надо знать, что они не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчинятся, потому что, как сказано выше, они имеют приказ от Хингис-хана, чтобы, если можно, подчинить себе все народы. И вот чего татары требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого человека, когда им угодно, и чтобы они давали им десятую часть от всего, как от людей, так и от имущества. Именно они отсчитывают десять отроков и берут одного и точно так же поступают и с девушками; они отвозят их в свою страну и держат в качестве рабов. Остальных они считают и распределяют согласно своему обычаю. А когда они получат полную власть над ними, то, если что и обещали им, не исполняют ничего, но пытаются повредить им всевозможными способами, какие только соответственно могут найти против них. Например, в бытность нашу в Руссии был прислан туда один сарацин, как говорили, из партии Куйюк-кана и Батыя. И этот наместник у всякого человека, имевшего трех сыновей, брал одного, как нам говорили впоследствии; вместе с тем он уводил всех мужчин, не имевших жен, и точно так же поступал с женщинами, не имевшими законных мужей, а равным образом выселял он и бедных, которые снискивали себе пропитание нищенством. Остальных же, согласно своему^ обычаю, пересчитал, приказывая, чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младенец, или бедный, или богатый, платил такую дань, именно, чтобы он давал одну шкуру белого медведя, одного черного бобра, одного черного соболя, одну черную шкуру некоего животного, имеющего пристанище в той земле, название которого мы не умеем передать по-латыни, а по-немецки оно называется ильтис5 Поляки же и русские называют этого зверя дохорь, и одну черную лисью шкуру. И всякий, кто не даст этого, должен быть отведен к татарам и обращен в их раба.
51. ИБН-БАТУТА. ЗОЛОТАЯ ОРДА И ХОРЕЗМ
Абу-Абдаллах Мухаммед Ибн-Батута — путешественник XIV в. (родился в 1304 г., умер в 1377 г.). Здесь приводятся отрывки из его книги «Подарок наблюдателям по части диковин стран и чудес путешествий:». Отрывки взяты из книги В. Тизенгаузена «Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды», т. I, изд. С. Г. Строганова, СПБ 1884.
Подошла ставка, которую они называют Урду-су (Орда), и мы увидели большой город, движущийся со своими жителями; в нем мечети и базары да дым от кухонь, взвивающийся по воздуху: они варят [пищу] во время самой езды своей, и лошади везут арбы с ними. Когда достигают места привала, то палатки снимают с арб и ставят на землю, так как они легко переносятся. Таким же образом они устраивают мечети и лавки. Мимо нас проехали жены султана, каждая из них со своими людьми отдельно…
Подъехал султан и расположился в своей ставке отдельно-Когда этот султан [Узбек] в пути, то он [живет] отдельно в ставке своей, и при нем [только] его невольники и сановники его, а каждая из его хатуней находится отдельно в своей ставке…
Когда приходит одна из них [хатуней], то султан встает перед нею и держит ее за руку, пока она всходит на престол. Что касается Тайтугль[71] то она царица и самая любимая из них [жена] у него. Он идет к ней навстречу до двери шатра, приветствует ее и берет ее за руку, а когда она взойдет на престол и усядется, тогда только садится [сам] султан. Все это происходит на глазах людей, без прикрытия. Затем приходят старшие эмиры, для которых поставлены скамьи справа и слева. Со всяким человеком их, когда он приходит в собрание султана, приходит слуга со скамьей. Перед султаном стоят царевичи: сыновья дяди его, братья его и родственники его, а насупротив их, у дверей шатра, стоят дети старших эмиров, и позади их стоят начальники войск, справа и слева. Потом входят на поклон люди по разрядам, каждый разряд в три [человека], кланяются, отходят и садятся в отдалении. По окончании полуденной молитвы царица между хатунями уходит; затем уходят и прочие из них и провожают ее до ее ставки, а по входе ее в нее каждая на арбе своей уезжает в свою ставку. При всякой [из них] около 50 девушек, верхами на конях. Перед арбой до 20 старых женщин, верхами на конях, между отроками и арбою, а позади всех около 100 невольников из молодежи. Перед отроками около 100 старших невольников верховых и столько же пеших, с палками в руках своих и с мечами, прикрепленными к поясам их; они [идут] между конными и отроками…
Город [Сарай] один из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, с красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы поехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать объем его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня, совершили [там] молитву полуденную, поели и добрались до [нашего] жилища не раньше, как при закате. Однажды мы прошли его в ширину; пошли и вернулись через полдня, и [все] это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов. В нем 13 мечетей для соборной службы… Кроме того, еще чрезвычайно много [других] мечетей. В нем [живут] разные народы, как-то: монголы — это [настоящие] жители страны и владыки ее; некоторые из них мусульмане; асы, которые мусульмане; пипчаки; черкесы; русские и византийцы, которые христиане. Каждый народ живет в своем участке отдельно; там и базары их. Купцы же и чужеземцы из обоих Ираков, из Египта, Сирии и других мест живут в [особом] участке, где стена ограждает имущество купцов.
Пройдя эту степь и пересекши ее, как нами сказано, мы прибыли в Хорезм. Это один из самых больших, значительных и красивых тюркских городов, богатый славными базарами, просторными улицами, многочисленными постройками, отборными красотами. Он [точно] колеблется от множества своих жителей и волнуется от них, как волна морская. Однажды я поехал по нему верхом и заехал на рынок. Забравшись в середину его и доехав до крайнего предела давки на место, которое называется шаур, я не был в состоянии пробраться через это место вследствие чрезвычайной толкотни; хотел я вернуться, но [также] не мог вследствие множества народа. Я растерялся и возвратился [лишь] после больших усилий. Один из народа сказал мне, что в пятницу на этом рынке [бывает] меньше давки, потому что они [хорезмцы] запружают [в этот день] Кайсарийский базар и другие рынки. Поехал я в пятницу и отправился в соборную мечеть да в училище. Этот город под властью султана Узбека, у которого в нем старший эмир, по имени Кутлудумур, построивший это училище с принадлежащими к нему помещениями. Мечеть же построила жена его, благочестивая хатунь Турабек. В Хорезме [есть] больница, при которой сирийский врач, называемый Эссахнунн.
52. КИРАКОС ГАНДЗАКЕЦИ. РАЗОРЕНИЕ ЗАКАВКАЗЬЯ МОНГОЛАМИ
Киракос из Гандзака(из Ганджи) — армянский историк XIII века, современник завоевания монголами Закавказья (родился в 1201 г., умер приблизительно в 1272 г.). Отрывки из «Истории» взяты из книги К. П. Патканова «История монголов по армянским источникам», вып. 2.
Спустя несколько лет после разрушения города Гандзака это неистовое и коварное войско по жребию разделило между начальниками своими, смотря по значению каждого, разные города и области, провинции и крепости Армении, Грузии и Албании[72]для грабежа и разрушения. Каждый из них с женами и детьми, с лагерным багажом, верблюдами и другими животными отправился в доставшийся ему удел. Царство Грузинское находилось в то время в упадке. Оно было под властью Русудан, дочери Тамары, сестры Георгия Лаша, внучки Георга, женщины распутной и сладострастной, как Семирамида. Она отказывалась выходить за тех, кого предлагали ей в мужья, и, живя со многими в связи, осталась в сущности вдовой. Делами царства управляла она через полководцев своих: Иване и сына его Авага, шахиншаха2, сына Захаре, Вахрама и других. Незадолго перед тем умер Иване, которого похоронили в Пегенцаханке, отнятом им у армян и перестроенном для грузин. Власть его перешла к сыну его. Но так как никто из них не в состоянии был выдержать напора этого стремительного вихря [татар], то все они бежали и скрывались в замках, где кто мог. А татары, многочисленные, как саранча, раскинулись по горам, полям и долинам, подобно сильно льющему с небес дождю. Зрелище было раздирающее и достойное горького плача: земля отказывалась скрывать хоронившихся в ней; ни леса, ни скалы, ни крепкие замки, ни ущелия не только не укрывали, а выдавали искавших в них убежища. Люди мужественные падали духом, и опускались руки у мужей сильных. Те, у которых были мечи, скрывали их из страха, чтоб неприятель не умертвил их без всякой пощады, встретив их вооруженными. Голоса неприятельские томили их, а звуки их колчанов приводили их в содрогание. Всякому представлялся его последний час, и сердца всех ныли от ужаса. Объятые страхом дети бросались к родителям, а те, опасаясь ярости неприятельской, вместе с ними кидались в пропасти раньше, чем неприятель успевал валить их…
Мраком покрылась вся страна, и полюбили люди ночь более, чем день. Лишалась страна жителей своих, и бродили по ней сыны чужбины. Разграблены были все имущества и богатства, но жадность их не насытилась. Они обыскали все дома и покои и не оставили в них ничего. Kак дикие козы сновали они по всем направлениям и как волки обдирали все и всех. Как езда не утомляла их коней, так и сами они не уставали собирать добычу. И этой горькой участи они обрекли многие народы и племена, ибо излил бог на землю чашу гнева своего… Когда они разграбили таким образом все страны, собрали животных, как пасшихся на воле, так и скрытых хозяевами, забрали все имущество и людей, живших в открытых местах, тогда только они начали неприязненные действия против замков и городов, употребляя в дело многие и разнообразные машины, ибо очень они были хитры и изобретательны. С помощью их они взяли и разрушили много крепостей и замков.
Военачальник всех полчищ языческих, Джагитай3 сведав об укрепленности города Лори4 и о несметных его богатствах, так как в нем находились дворец и сокровища князя шахиншаха, с испытанным войском и со множеством машин и других орудий двинулся к этому городу и обложил его. Князь же шахиншах с женою и детьми тайно вышел из города по ущелью и укрепился где-то в пещере, поручив защиту города зятьям своим. Но те, будучи людьми изнеженными и полагаясь на крепость городских стен, а не на бога, предались гульбе и пьянству. Неприятели между тем, подкопав и разрушив стены, остались вне города, карауля, чтоб никто не ушел из него. Тогда жители стали спасаться в ущелье, а неприятели, войдя в город, беспощадно умертвили мужчин, женщин и детей. Разграбив имущества жителей, они напали на сокровища шахиншаха, который, обобрав своих подданных, устроил для своих сокровищ такой тайник, что трудно было его сразу открыть. Отверстие ямы было до того малое, что можно было только туда бросать, а не доставать оттуда. Татары умертвили зятьев шахиншаха и, рассеявшись по области, частью хитростью, частью силою завладели многими крепостями и замками. Сам господь предавал их в руки неприятеля. Так поступили они и с другими городами: Думанисом, Шамшуйлде и с столицею Тбилиси, грабя имущество, умерщвляя и уводя в неволю жителей. Стремительные их набеги с грабежами и беспощадными убийствами были повсеместны, и никто не мог остановить их. Они грабили тем безопаснее, что царица Русудан бежала и скрылась где-то. Ее примеру последовали и другие князья, думая лишь о собственном спасении.