него смотрела интеллигентная седовласая дама в строгом темном платье скружевным воротником. И все-таки это была именно она - Евдокия Степановна Гуркина.Его двоюродная бабушка по отцу, которой он не видал никогда. И о которой незнал ровным счетом ничего…
Справа и слева от ее могилывысились два массивных черных гранитных памятника, увенчанных крестами. Наодном из них значилось: «Гуркина Мария Яковлевна. 1903-1950 гг.» А на другом:«Священник Иаков Иванович Попов. 1875 - 21 мая 1920 г.»
Разумеется, Николай помнил,как странная женщина, докучавшая ему весь вчерашний вечер, упоминала, чтоЕвдокию Степановну, по ее просьбе, похоронили рядом с дедом и матерью. Выходит,ее дедушка, иначе говоря, его прапрадед, был священником? А героический СтепанГуркин был женат на поповне? Красноармеец и одновременно зять попа? Не можетбыть!
И вот еще что: почему напамятнике священнику так подробно указана дата его смерти? Мало того: есливерить сей дате, отец Иаков Попов умер за день до гибели «красной эскадры»Вендельбаума и своего зятя… Случайное совпадение? Или между этими двумясмертями существует какая-то связь?..
***
Однако раздумья Гуркина насей счет были прерваны неприятным посасыванием под ложечкой: пустой желудокправнука героя все настойчивей требовал пищи насущной… Вторичный поход всельмаг увенчался успехом, и после плотного завтрака Николай возобновил поискинаследства Евдокии Степановны. Причем на сей раз начал с той комнаты, куда онвчера заглянул лишь мельком: с ее, не то кабинета, не то спальни. Ибо не безоснований предполагал: если бабкины ценности не украдены, то они находятсяименно там.
На сей раз первое, что онзаметил, переступив порог обиталища Евдокии Степановны, была не висевшая в углуикона, а старинная фотография красивого темноволосого священника средних лет,сидевшего в резном деревянном кресле. Он был одет в рясу из какого-топоблескивающего на свету материала – не то шелка, не то атласа. И держал наруках кудрявую круглолицую девочку в белом платьице с пышными оборками, котораяиспуганно таращилась в объектив фотоаппарата, прижимая к себе куклу. Рядом,опершись рукой о спинку кресла, стояла высокая худощавая женщина в светлойкофте с пышными рукавами и черной юбке, судя по всему, его жена. Фотография этабыла вставлена в темную деревянную рамку и висела над письменным столом ЕвдокииСеменовны. Едва взглянув на нее, Гуркин узнал священника. Он уже видел его…сегодняночью, в своем кошмарном сне. Что ж, в таком случае, вполне объяснимо, почемутак произошло. Войдя вчера вечером в комнату за постельным бельем, он мелькомувидел эту фотографию. В итоге ему приснился изображенный на ней священник…Однако что за женщины стояли рядом с ним на пороге церкви? Гуркин не моготделаться от мысли – их лица ему знакомы. Мало того: жена священника сфотографии была похожа на них. Но все-таки он видел во сне не ее… Тогда когоже? Хотя не все ли равно? В конце концов, он здесь не для того, чтобы пялитьсяна фотографии давно умерших людей, о которых он не знает ровным счетом ничего.Его цель – найти ценности Евдокии Степановны. Остальное не важно.
Гуркин присел возле стола ивыдвинул один из ящиков. Там лежала объемистая папка с документами. Просмотревих, Николай впервые узнал, что его двоюродная бабушка была учительницей. Всюжизнь она проработала в Ильинской сельской школе, причем долгое время являласьее директрисой, одновременно преподавая литературу. Теперь было понятно, отчегоона держала у себя столько книг… И почему на фотографии, виденной им накладбище, у нее был такой интеллигентный вид. Но все-таки: где же ее ценности?
Держа в руках папку, Николайбегло просматривал документы, надеясь отыскать среди них бабкину сберкнижку.Диплом, трудовая книжка, удостоверение заслуженного учителя РоссийскойФедерации, свидетельство о смерти Гуркиной Марии Яковлевны… И вдруг увиделстранную, по виду старинную, бумагу, на которой значилось «Брачный обыск». Изнее явствовало, что 15 мая 1920 г. в приходском Ильинском храме села Ильинскогобыли обвенчаны Степан Васильевич Гуркин и Мария Иаковлевна Попова. Ниже стоялаподпись некоего священника Анфима Сурова, совершившего Таинство Венчания.
Теперь Николай Гуркинокончательно убедился: его прадед Степан и впрямь был женат на поповне. Вотдокумент, который подтверждает это. Выходит, среди его предков есть не толькогерой гражданской войны, но и священник по имени Яков Попов? И именно онизображен на старинной фотографии, хранившейся у Евдокии Степановны. Что додевочки, сидящей у него на коленях, то это его дочь Мария. Мать ЕвдокииСтепановны и его деда по отцу Николая Гуркина. Стало быть, ему она приходитсяпрабабушкой. Хотя фотограф запечатлел оную в столь нежном возрасте, что, живи онасейчас, Николай мог бы сойти за ее отца, если даже не за дедушку…
Однако в это время мыслиправнука героя приняли другой оборот: сельский священник наверняка не былбедняком. Вон какая богатая на нем ряса! Наверняка, она стоила немалых денег. Акрест на груди… интересно, из чего он сделан? Из серебра или из золота? Да ижену с дочкой он тоже одевал неплохо… Так неужели у его внучки не сохранилосьчто-то из дедовских ценностей?
Словно в подтверждение этому,в папке обнаружился небольшой пожелтевший от времени конверт, где лежали тонкоезолотое колечко с красным камешком и крестик с протершимся от времени ушком. Наобороте его была выгравирована дата: «1887 г.». Ободренный первой находкой,Николай отложил папку с бумагами и с удвоенной энергией принялся перерыватьсодержимое бабкиного стола…
…В результате этих раскопок онобнаружил коробочку с лежащим внутри знаком заслуженного учителя, альбом сфотографиями, на обложке которого была прикреплена мельхиоровая табличка свыгравированным на ней поздравлением: «Уважаемой Евдокии Степановне в деньюбилея от коллектива Ильинской школы», сломанную резную брошь из кости в видептичьего пера, и еще одну, палехскую, с девушкой в старинной русской одежде,державшей в руке диковинный, алый, как пламя, цветок. А в придачу – потрепаннуюзаписную книжку без обложки, исписанную крупным, корявым почерком. Любопытстваради Николай открыл ее, пробежал глазами первую страницу… После чего улегся сосвоей находкой на диване в гостиной и погрузился в чтение. Как-никак, не каждомучеловеку случается найти дневник собственного прадедушки!
А ведь прадед Николая Гуркина,чей дневник он нашел в бабкином столе, был еще и героем, отдавшим жизнь заправое дело революции!
***
Как уже упоминалось выше,дневник Степана Гуркина представлял собой потрепанную, замызганную записнуюкнижку. Вернее, обрывок оной. Ибо, помимо обложки, у нее отсутствовала и частьстраниц. Кто и почему выдрал их, как говорится, с мясом, и когда это былосделано – являлось теперь уже неразрешимой тайной. Поэтому Николаю пришлосьначинать чтение откровений прадедушки-героя с первой сохранившейся страницы:
«…да, от такой жизни впоруволком завыть. Эх, а как хорошо было в Михайловске! С каждой получки – то вкабак на Базарную площадь, то к Кларкиным девкам – не житье, разлюли-малина!Одно слово – город! Да, бывали дни веселые, бывали, да прошли… И дернула жеменя нелегкая тогда пойти бастовать вместе со всеми! Говорили – испугается жмотФогельсон, зарплату прибавит… А он вместо этого всех нас взял, и выгнал взашей.Потом куда только не совался – как узнают, что меня с лесозавода уволили, таксразу расчет дают. Мол, нам забастовщики не нужны. Вот и приходится теперьторчать дома и с хлеба на квас перебиваться. А как иначе! Последний раз деньги вруках держал, когда меня староста нанял огород вскопать. Да и то – разве этоденьги! Только и хватило, что один раз напиться… Как там в песне поется: «усокола крылья связаны и пути ему все заказаны». Эх, кабы сила!
Кажется, пароход из городапришел. Ишь, как мальчишки под окном раскричались: «пароход, пароход»! Эканевидаль! Наверное, это «Святогор» из Михайловска. Пойти что ли, поглядеть,чего он там привез? Хотя не все ли равно, что? Все равно, денег нет!
7 мая. Вот так дела! ПахалМакар огороды, да попал в воеводы! Прихожу на пристань, а там уже народтолпится: пароход из города встречают. И староста, Алипий Григорьевич, тут, икабатчик Евграф Кузьмич с двумя работниками: как-никак, ему с каждым пароходомиз города водку привозят. Бабы тоже: куда без них! И поп, отец Яков, тожепришел, вместе со своей дочкой Машкой. Эх, хороша девка! Мне б такую! Толькоотец Яков ее пуще глаза бережет… И, говорят, уже жениха ей в городе приискал,из семинаристов. Так что видит око, да зуб неймет…
А пароход все ближе и ближеподходит. Смотрю я – вроде, «Святогор», а вроде как и другой какой-то. И флагна нем черный, и название другое – «Термидор»5, и спереди и сзади нанем пулеметы стоят, а возле них - вооруженные люди. Что за гости такие к нампожаловали? Вот подвалил этот «Термидор» к причалу, сбросили они сходни испрыгнул на берег какой-то человечек невысокого роста, в фуражке и кожанке, скобурой на поясе. Наверное, у них самый главный. Взмахнул рукой, да какзакричит во всю глотку:
-Товагищи! Мы пришли дать вамсвободу!
А голос у него хоть и громкий,да тонкий и визгливый, прямо, как у бабы. И слова выговаривает как-то странно,словно не по-русски. Народ молчит, пялится на него во все глаза. Только одинхромой дед Аким решился голос подать:
-А ты, мил человек, кто такойбудешь? Мужик али баба?
Мы все так и обмерли. А этот, вкожанке, так глазами сверкнул, что, не будь дед Аким подслеповат, он бы состраху окочурился. И закричал еще громче:
-Я – Дога Г-гадзецкая, комиссагбоевого отгяда имени товагища Магата! Мы явились освободить вас отэксплуататогов!
Это надо же: баба, а корчитиз себя мужика! Хотя оно и понятно: кто такое страшилище замуж возьмет? Смерть,и та, наверное, краше будет… Вот эта Дора… дура… и борется, вернее, бесится. Ачто ей еще делать?
Тут дед Аким опять полез срасспросами:
-А кто такие этиэкс…ис…плутаторы?