Постниковых, некогда построивших Никольский храм. И получивших за это в наградулюдское забвение. Мало того: даже их могилы оказались разорены.
Но кто же посмел это сделать?
***
Нина Сергеевна не решиласьсразу же сообщить отцу Александру о своем открытии. Потому что тогда ейпришлось бы назвать ему имя человека, который поднял руку на чужие могилы. Какже она теперь жалела, что согласилась помочь своему бывшему коллеге разобратьсяв истории загадочной смерти отца Михаила Герасимова! И в итоге узнала то, чтоей меньше всего хотелось бы узнать… Поистине, «не все найденное следовалонаходить, и кое-чему лучше было бы навсегда пребывать в забвении»*.Оставалось лишь надеяться, что за делами насущными отец Александр забудет обовсех этих «делах давно минувших дней». А она не станет напоминать ему о них.Пусть былое поскорее порастет быльем. Так будет лучше.
Что до отца Александра, то онсловно в воду канул. Похоже, священник и впрямь потерял интерес к судьбепокойного отца Михаила и его приемного сына. Однако спустя четыре месяца послеих совместной поездки в Сосновку батюшка, как всегда неожиданно, позвонил ей:
-Нина Сергеевна, Вычто-нибудь нашли?
Нина замялась. Потому что ейсовершенно не хотелось рассказывать о своих находках. Однако отец Александр нестал дожидаться ее ответа:
- А я тут разыскал одногочеловека… Хотите, мы съездим к нему вместе? Я сейчас в городе… Вы не заняты?
-Хорошо, батюшка. Я будуждать Вас. – откликнулась Нина Сергеевна.
Интересно, кого бы моготыскать отец Александр? Неужели Василия? Или кого-то другого?..
***
Впрочем, об этом отец Александрсообщил Нине почти сразу же, как она уселась в машину:
-Прежде всего, хочупоблагодарить Вас, Нина Сергеевна. Вы мне очень помогли. Если бы Вы тогда не сходилив Сосновку и не поговорили с тамошним фельдшером, мне пришлось бы заниматьсяпоисками куда дольше… И то сперва я, как говорится, пошел по ложному следу.Видите ли, сначала я искал Василия Герасимова. И не нашел. Дело в том, что отецМихаил, усыновив мальчика, не дал ему своей фамилии. Но это я узнал позже. Атогда мои поиски зашли в тупик. Тут-то я и вспомнил, как Вы, со слов фельдшера,рассказывали мне, что Василий хотел стать художником… Кстати, он действительностал художником. Причем весьма известным. Вам что-нибудь говорит фамилияРакитин? Василий Семенович Ракитин? Еще бы? Вы видели его картины в местноммузее? Говорят, что они есть даже в «Третьяковке»? Так вот, наш знаменитыйхудожник Ракитин и есть тот самый Василий, приемный сын отца Михаила. Ксожалению, его самого уже пять лет как нет в живых. А мы с Вами едем к его женеМарии Игнатьевне. Она ждет нас к себе в гости.
Нина Сергеевна в очередной разподивилась умению отца Александра разыскивать людей. А еще – ладить с ними.Неужели вдова художника действительно ждет их к себе в гости? И это после того,как единоверцы ее мужа и ее земляки ославили их убийцами отца Михаила? Ниназнала немало случаев, когда православные люди после куда меньших обидозлоблялись и навсегда порывали с Церковью. А то и отрекались от Православия. Идо конца жизни ненавидели своих бывших единоверцев. Впрочем, Нина вспомнила,что в юности Мария Игнатьевна, кажется, была комсомолкой и атеисткой. Хотяразве незаслуженная обида не одинаково больна и для верующего, и для безбожника?Тогда почему же эта женщина хочет видеть людей, которых она вправе считатьсвоими врагами? Чтобы потребовать восстановления справедливости по отношению кней и к ее покойному мужу? Или просто-напросто для того, чтобы бросить им влицо все, что она думает об их единоверцах и о них самих?
***
Однако, едва Нина Сергеевнаувидела вдову художника, как сразу же поняла: ее опасения были напрасны. МарияИгнатьевна, полная улыбающаяся женщина на седьмом десятке, провела их вгостиную, посредине которой, в окружении венских стульев, красовался накрытый кчаю круглый стол с изогнутыми ножками в виде львиных лап. Нина Сергеевна синтересом осмотрела комнату. Темная, похоже, старинная мебель: горка с тусклопоблескивающей в ней фарфоровой посудой, застекленный книжный шкаф, гдепроизведения русских классиков соседствовали с какими-то книгами в кожаныхпереплетах, вероятнее всего, церковными… В красном углу висели две иконы:Спаситель в терновом венце и Божия Матерь Казанская с кротким полудетским ликом.А стены украшало несколько картин, написанных маслом, очень похожих на работыВасилия Ракитина, виденные Ниной Сергеевной в местном музее. Правда, здесь, вотличие от музейных портретов оленеводов и знатных доярок, на одной из них былизображен старый священник со строгим, скорбным лицом, сидящий у окна закнигой. А за окном, под ярким летним солнцем буйно цвела сирень… Нина Сергеевнасразу поняла, что это - портрет отца Михаила. Тем более, что рядом виселадругая, совсем маленькая, картина с видом Никольского храма. Выходит, ВасилийРакитин на всю жизнь сохранил о своей юности лишь добрые воспоминания?..
Нине Сергеевне в одночасьевспомнились и ее поездка в Сосновку, и легенда об убийстве отца Михаила, иперекошенное ненавистью лицо старосты, и фельдшер Матвей Иванович,недоумевающий, кому и зачем могло взбрести в голову возводить напраслину наприемного сына священника… Интересно, знал ли Василий Ракитин, что прихожанеНикольского храма объявили его убийцей отца Михаила?.. Но тут до нее донесся обрывокразговора, который вели между собой отец Александр и Мария Игнатьевна:
-…Да, это так. Перед смертьюотец Михаил действительно писал письмо. И я покажу его вам. Чтобы вы узнали,кто на самом деле виновен в его смерти.
Она встала и, подойдя к книжномушкафу, открыла небольшой выдвижной ящик. Затем извлекла оттудасветло-коричневую папку тисненой кожи с каким-то бумагами, и достала оттуда двалистка: один голубоватый, а другой - желтый, вырванный из школьной тетради влинейку. На нем корявым почерком было написано: «Епископу Никодиму от прихожанНикольской церкви жалоба. Здравствуйте, наш горячо любимый Владыко отецНикодим! Мы, прихожане Никольской церкви, обращаемся к Вам с просьбой…»
Собственно, это была нежалоба, а самый настоящий донос на отца Михаила, который свидетельствовалпрежде всего о мелочности и злобе самих его авторов: «слишком стар»,«забывчив», «еле ходит, того и гляди, упадет во время службы»…, «носитпыжиковую шапку, подаренную ему прихожанкой…», «и потому нам даже обидно за него,как за человека, носящего почетное звание гражданина Советского Союза…»***Что за бред? В этот миг Нина забыла, что, судя по всему, именно отец Михаил былпричастен к разорению могил четы Постниковых. Ей было до боли жаль старогосвященника, которого предали люди, которые были его духовными детьми… Пустьдаже он был резок и своенравен – все равно у подлости нет оправдания.
А это что такое? «Недавнопоставил своей попадье и себе гранитные памятники, взятые им с чужих могил».Выходит, это все-таки сделал именно отец Михаил… Зачем же он так поступил?
Но вот, наконец, последнийабзац: «…мы выражаем от души глубокое негодование, и, если Вы не уберете его изцеркви, то мы тогда будем жаловаться Преосвященнейшему Патриарху всея РусиАлексею и в ЦККПСС. А взамен его просим сделать нашим батюшкой всеми намилюбимого молодого дьякона отца Виктора Т…» Под доносом стояло около десяткаподписей, среди которых Нина заметила знакомую фамилию «Бестужева». Эта фамилиябыла выведена на листке дважды. Судя по особенностям почерка, одна подпись,вероятно, принадлежала старухе. Другая была выведена аккуратно, словно вшкольной тетрадке по чистописанию… В левом верхнем углу жалобы стояла дата:25 января 1964 г.. А под ней было написано: «протоиерею М. Герасимову принять ксведению и дать заключение по содержанию жалобы. Епископ Никодим».
Другой, голубоватый, листок,был исписан крупным, разборчивым почерком. Хотя, судя по неровным очертаниямбукв, рука пишущего дрожала, то ли от старости, то ли от волнения, а может быть,и от того и другого вместе… «Его Преосвященству, Преосвященнейшему Никодиму,Епископу Н-скому, настоятеля Никольского храма села Сосновки протоиерея МихаилаГерасимова объяснение.
На поданную ВашемуПреосвященству несколькими лицами жалобу на меня, имею честь дать Вам, какпастырь, свое истинное объяснение. Я служу священником в Никольской церквиболее двадцати лет и до недавнего времени не имел никаких нареканий со сторонысвоих прихожан. Однако в последнее время, после приезда в Сосновку отца ВиктораТ., мне постоянно приходится давать объяснения на жалобы, которые поступают наменя в епархиальное управление якобы от моих прихожан. Но в связи с тем, чтобольшинство подписей на них являются неразборчивыми и неясными, а некоторыесовершенно непохожи на имеющиеся у меня образцы росписей данных лиц, вероятнеевсего, эти жалобы - дело рук нескольких человек, стремящихся выжить меня изхрама и заменить на отца Виктора. Последний неоднократно, оставаясь наедине сомной, заявлял, что я зажился на свете, и мне давно пора уходить за штат иосвободить место ему. Его поддерживает стремящаяся занять должность церковнойстаросты певчая Мария Бестужева, в доме которой он проживает. Ранее я считалнедостойным предавать огласке неблаговидные поступки своего сослужителя, однаков последнее время он потерял всякое уважение ко мне, своему настоятелю, и уже воткрытую угрожает, что если мне дорога жизнь, я должен уйти за штат и убратьсявон из Сосновки. И, что если я не уйду добровольно, то он заставит меня этосделать. Я не считаю позором носить подаренную мне шесть лет назад вдовойодного из моих прихожан пыжиковую шапку, и до сих пор поминаю ее мужа Николая.Я признаю, что поставил на могиле своей супруги и себе надгробия с чужих могил.Однако еще со времени моего приезда в Сосновку эти памятники валялись внебрежении возле храма, и никто из прихожан не мог сказать мне, кому онипринадлежали и где они стояли ранее. В связи с чем я и счел возможным поставить один из них на могилу своей супруги, а другой приготовить для себя,