легковушек с городскими номерами стоял даже вместительный «Икарус»… Как видно,в Ершовку слеталось все больше духовных чад отца Гермогена. Оставалось лишьрешить, как можно это использовать с выгодой для Троицкого храма.
Конечно, отец Михаил помнил –архимандрит Гермоген находится под запретом. И все-таки (исключительно радиблагого дела заботы о храме) он положился «на русский авось». Обошлось же всепосле вчерашней Литургии… А раз обошлось, так и еще раз обойдется. Бог невыдаст, свинья не съест.
Решение пришло быстро и былопростым до гениальности и гениальным до простоты.
-Вот что, брат. – заявил отецМихаил архимандриту Гермогену. – Сегодня проповедь читаешь ты. Скажи имчто-нибудь такое…мол, рука дающего не оскудеет, а рука берущего да не отсохнет.Ты ведь у нас по этой части мастак.
Архимандрит Гермоген поднялглаза на своего семинарского товарища, пристально вгляделся в его лицо ипонимающе усмехнулся…
***
Отец Гермоген издавна слылвыдающимся проповедником. Он стяжал эту славу еще с тех времен, когда, будучисовсем юным иеромонахом, произнес свою первую проповедь, умилившую епископаИоанникия. После чего престарелый архипастырь, прослезившись, нарек его «нашимюным златоустом». С тех самых пор за велеречивым священноиноком и укрепилосьпрозвание «златоуст», чем он несказанно гордился.
В некотором роде отец Гермогени впрямь был златоустом. Проповеди он говорил пространно и витиевато, порой исторгаяу своих слушателей, а наипаче слушательниц, слезы умиления. Правда, те, кто сзамиранием сердца внимал красноглаголивому витии, ловя каждое его слово ислагая его в сокровищнице своего сердца, аки многоценный бисер, потом не могливспомнить, о чем именно он вещал. Однако смиренно объясняли это собственныминевежеством и греховностью, не дающими им постичь тех высоких духовных истин, окоих глаголет отец Гермоген. После чего начинали еще громче и усерднеевосхвалять его красноречие.
Но на сей раз златоустыйархимандрит превзошел сам себя. Он заливался соловьем, вещая о том, как Господьпрославляет тех, кто ради Него отрекается от скоропреходящих земных благ.Точнее сказать, жертвует их Святой Матери-Церкви. А в качестве примера привелисторию некоей христолюбицы недавних времен, которая предпочла не связыватьсебя узами супружества, отвращающего от любви ко Господу и вечного спасения, авсю жизнь пребывала в девстве и целомудрии. И свою зарплату без остаткажертвовала на святые храмы и обители, где проводила каждый отпуск, с утра доночи трудясь во славу Божию на самых тяжелых послушаниях. Особенно же многожертвовала она некоему прозорливому старцу (тут отец Гермоген сделал эффектнуюпаузу, явно намекая на то, что этим старцем был он сам), своему духовному отцу,которому была предана безраздельно, «как железо кузнецу». Когда же онапреставилась, то ее не в чем и не на что было похоронить, ибо эта раба Господняотличалась столь редкостным нестяжанием, что жила в полнейшей нищете. Однакопрозорливый старец, ее духовный отец, в видении узрел, как Ангелы, ликуя,возносят ее душу в райские обители. А ад рыдает, ибо благочестивая девабеспрепятственно миновала воздушные мытарства и удостоилась ЦарствияНебесного. Правда, не столько благодаря своей нестяжательности, сколько помолитвам своего духоносного аввы…
-Возлюбленные о Господе братьяи сестры! – воскликнул отец Гермоген, обращаясь к утирающим глаза,всхлипывающим, жадно внимающим ему прихожанам и прихожанкам. – Да уподобимся имы сей достославной и премудрой деве, дабы и нас по преставлении нашем ГосподьСердцеведец принял в Свои пренебесные обители. Отречемся от тленного богатства,дабы сподобиться богатства нетленного. Ибо, чем больше лишений и страданийпримем мы на этом свете, тем большей славы сподобит нас Господь в жизнибудущего века. Аминь.
Неудивительно, что послеЛитургии все кружки для пожертвований, стоявшие в Троицком храме, оказалисьдоверху набиты купюрами. А когда отец Михаил выходил из храма, то на крыльцеего остановила прихожанка из Ершовки, бабка Лукия:
-Батюшко, погоди-ко. –прошамкала она и вытащила из-за пазухи дочерна засаленный шнурок, на которомтускло поблескивал алюминиевый крестик с примотанным к нему крохотнымтряпичным узелком. Кое-как развязав ветхую тряпицу, Лукия извлекла оттудасложенную вчетверо сторублевку и протянула отцу Михаилу:
-Вот, батюшко, возьми-ко нацеркву. Ужо я до пенсии как-нибудь проживу…
Первой мыслью отца Михаила быловернуть старухе эти деньги. Ведь он прекрасно знал, сколь мизерную пенсиюполучает Лукия, всю жизнь проработавшая в местном колхозе. Мало того – что всюэту пенсию у нее отнимает сын-пьяница. Так что сейчас она отдавала последнее,подобно Евангельской вдове, от скудости своей пожертвовавшей Богу все имениесвое (Лк. 21, 4)…
-Возьми, батюшко. – повториластаруха, дрожащей рукой протягивая священнику сторублевку.
Отец Михаил подумал…взял купюруи сунул ее в карман своего подрясника.
***
Проходили дни, недели, месяцы.И в Троицком храме становилось все больше и больше новых прихожан. Впрочем, ихскорее следовало бы назвать «приезжанами», поскольку все они приезжали вЕршовку из Двинска. Большинство среди них составляли одинокие бездетные жены идевы далеко не первой молодости, благоговейно величавшие архимандрита Гермогенасвоим старцем, «отченькой», и даже аввой, и упоминавшие о нем в своихразговорах куда чаще, чем о Господе… Все они считали за честь, подобноженам-мироносицам, служить ему своим имением (Лк. 8, 3) и верили, что в этом –залог их спасения. Некоторые из этих мироносиц даже переселились в Ершовку,купив здесь дома на деньги, вырученные от продажи, по благословению отцаГермогена, своих городских квартир. Постепенно они образовали нечто вродеженской общины, которую между собой называли не иначе, как «Свято-Троицкиммонастырем». Вскоре они уже вытеснили из храма прежних уборщиц и певчих, и дажевсеми силами противившуюся вторжению чужачек свечницу Ольгу. Однако в концеконцов ей пришлось уступить насиженное место за свечным ящиком духовной дочериотца Гермогена Ираиде, чья преданность своему авве была столь велика, что радисчастья постоянно находиться при нем и внимать его мудрым поучениям онаоставила мужа и двух маленьких детей.
Правда, после всех этихперемен жители Ершовки отчего-то перестали ходить в Троицкую церковь.Некоторые, наиболее набожные, в выходные уезжали молиться в Двинск. А кое-кто ивовсе, как говорится, забыл дорогу к храму. Впрочем, отец Михаил не обращал наэто внимания. В самом деле, стоит ли жалеть об ушедших? Разве много было прокуот этой нищей деревенщины? Приезжие горожане куда богаче и щедрее. Так что онне прогадал, пригласив к себе отца Гермогена. Точнее сказать –даже выгадал.
***
Миновало лето, а за ним иосень уже приблизилась к концу. Накануне Михайлова дня, когда отец настоятельпраздновал свои именины, к нему в гости, как обычно, приехал из соседнейепархии его старый семинарский товарищ, протодьякон Иоанн.
-Здравствуй, здравствуй,дружище! – раскатистым басом приветствовал он отца Михаила, заключая его в своимогучие объятия. – Ну, как поживаешь? А я тебе подарок привез. Ты, помнится,всегда любил читать святых отцов…
Отец Михаил холодно принял отпротодьякона пухлый томик, пробежал глазами надпись на обложке: «ТворенияСвятителя Иоанна Златоуста», и, не говоря ни слова, положил книгу на комод.Отец Иоанн нахмурился, но промолчал. Потому что за плечами у него были долгиегоды службы в соборе, убедившие его в справедливости поговорки: не всякуюправду сказывай…
-Кстати, Ваня, тут ко мне летомотец Гермоген приехал. – поделился новостью отец Михаил. – И теперь живет уменя. Видишь ли, Владыка его под запрет отправил… ну, да ладно…нет худа бездобра. Смотри-ка, что он мне сегодня подарил. Росный ладан. Греческий.Пахнет-то как! Не то, что наш… дешевка. А вот еще – погляди. Наперсный крест.Серебро с перламутровой инкрустацией…дорогая вещь. Тоже греческий…разве нашитак сделают? Как раз под мое новое облачение…вот, взгляни, какаякрасота…золотое шитье, ручная работа…монашки из Покровского монастыря вышивали.Ну как, нравится? Эх, разве я прежде мог себе такое позволить? Спасибо отцуГермогену – надоумил, как нужно жить. Да что с тобой, брат? Нездоровится, чтоли?
-Прости, отче. – ответил отецИоанн, отводя взгляд. – Просто… я немного устал с дороги.
Впрочем, наутро протодьякон,похоже, уже оправился от усталости. И сослужил отцу Михаилу во времяпраздничной Литургии. А под конец службы возгласил ему многолетие так громко,что в церковных окнах жалобно задребезжали стекла. Что до архимандрита Гермогена,то, по благословению отца Михаила, в тот день он произнес пространную проповедьна свою излюбленную тему: «не собирайте себе сокровищ на земле…» (Мф. 6, 19).По мере того, как он говорил, старый протодьякон все сильнее хмурился…но опятьне сказал ни слова.
После Литургии состояласьпраздничная трапеза, куда были приглашены лишь особо важные гости, все издуховных чад отца Гермогена. Разумеется, на самом почетном месте восседалименинник, а справа от него – отец архимандрит. Место слева досталось высокопоставленномусотруднику областной администрации и его супруге, с недавних пор зачастившим вТроицкий храм и осыпавшим обеих батюшек своими благодеяниями. Отцу Иоаннуотвели место в конце стола. Однако, похоже, на протодьякона снова накатилавчерашняя усталость, потому что, чем оживленнее и развязнее становиласьзастольная беседа, тем больше он хмурился и временами исподлобья поглядывал наотца Гермогена. Возможно, потому, что тот, перепив лишнего, пустилсярассказывать церковные анекдоты на свою излюбленную тематику: про глупыхприхожан и находчивых батюшек, которые ловко и умело стригли своих «словесныховец». А отец Михаил, развалившись на стуле, со снисходительной улыбкой внималего болтовне…
После трапезы, дождавшисьухода гостей, протодьякон наконец-то нарушил молчание:
-Слушай, брат. – сказал он отцуМихаилу. – Зачем вы так делаете?