С появлением книги связаны и первые критические статьи и заметки в адрес христианской психологии (прежде всего Московской школы), что было важным (если не конституирующим) знаком ее вхождения в круг научно-психологической мысли, поскольку появление в науке нового всегда связано с возникновением полемики, обсуждений и различных мнений — словом, со всем тем, что объединяется понятием научная критика. О ней и пойдет речь в этой главе.
В профессиональных обсуждениях (печатно или устно) с 90-х гг. принимали участие такие ученые, как B. М. Аллахвердов, Г. М. Андреева, А. С. Арсеньев, А. Г. Асмолов, А. В. Брушлинский, И. А. Васильев, Ф.Е. Василюк, Б.М. Величковский, В.К. Вилюнас, В.Е. Воейков, С. Л. Воробьев, А. В. Гнездилов, А. А. Гостев, Р.М. Грановская, В. В. Давыдов, А. И. Донцов, С. Н. Ениколопов, А. Н. Ждан, Ю.М. Зенько, В.П. Зинченко, Ю.П. Зинченко, В.В. Знаков, И. И. Ильясов, Е.И. Исаев, В.А. Лекторский, А.А. Леонтьев, Д.А. Леонтьев, М.Ю. Кондратьев, А.Н. Кричевец, Е.В. Мареева, А.А. Мелик-Пашаев, Ю.А. Миславский, М.Н. Миронова, Ф.Т. Михайлов, И.Н. Мошкова, В. С. Мухина, В. Л. Мусхелишвили, Е.Е. Насиновская, Н.Н. Нечаев, В. В. Николаева, А.П. Огурцов, А.Б. Орлов, В.Ф. Петренко, Л.А. Петровская, А.В. Петровский, В.А. Петровский, В. В. Петухов, А. И. Подольский, В. А. Пономаренко, A. А. Пузырей, И. А. Равич-Щербо, В.М. Розин, М.В. Розин, B. В. Рубцов, В.В. Семыкин, В.И. Слободчиков, С. Д. Смирнов, Е.Е. Соколова, Е.Т. Соколова, А.С. Спиваковская, Ю.К. Стрелков, К. Г. Сурнов, О. К. Тихомиров, А. Ш. Тхостов, В.В. Умрихин, Д.В. Ушаков, Т.А. Флоренская, Е.Д. Хомская, Г.А. Цукерман, В.Н. Цапкин, А.М. Черноризов, Н.И. Чуприкова, В.К. Шабельников, В.Д. Шадриков, Л.Ф. Шеховцова, Ю.А. Шрейдер, Б. Г. Юдин, А. В. Юревич, М.Г. Ярошевский и др. Список этот наверняка неполный: чью-то печатную критику автор не смог прочесть, а устную — услышать, поэтому у всех, кто здесь не упомянут, он просит прощения.
Описать все столь уже богатое критическое поле в рамках одной главы не представляется возможным. Поэтому сразу введем ограничения, разделив внешний и внутренний оппонентные круги.
Под внутренним, вслед за Е.Е. Соколовой, будем понимать полемику и взаимоотношения внутри данного направления (школы), под внешним — критику извне. Если для внешних оппонентов неприемлемо (или находится под большим сомнением) само направление, сама возможность, идея христианской психологии, то для внутренних она в целом приемлема и нужна, но реализация ее может видеться по-разному.
В свою очередь, во внешнем круге можно различать критику профессиональную, узкоспециальную (в данном случае — конкретно психологическую) и критику более общего характера, идущую не только от психологов, но и представителей других дисциплин — историков, философов, теологов, методологов, культурологов и др. Ясно, что на это разделение следует смотреть как на достаточно условное, однако оно помогает представить первичную классификацию оппонентного поля и выбрать для себя основную линию его анализа.
В данном случае, поскольку речь о принципиальной возможности и действительности христианской психологии как направления науки, в фокусе нашего внимания окажется прежде всего внешний круг оппонирования и рассмотрение мнений из внутреннего круга будет заведомо фрагментарным.
Но, прежде чем приступить к обсуждению, поспешим выразить благодарность всем уважаемым и столь авторитетным критикам — и внешним, и внутренним.
Первой публикацией, связанной с появлением «Начал христианской психологии», были представленные в журнале «Человек» (1996, № 2, 3) материалы обсуждения книги на уже упомянутом в первой главе Философско-психологическом семинаре памяти Г. И. Челпанова. Материалы следующей дискуссии были опубликованы в самом авторитетном для психологов нашей страны журнале «Вопросы психологии» (1997, № 3; 1998, № 4). Вскоре журнал «Человек» вернулся к этой теме, опубликовав материалы дискуссии, где тема была задана основным докладом (статьей) Б. С. Братуся, а развернутые отклики на нее принадлежали А. В. Брушлинскому, С. Л. Воробьеву, В. В. Давыдову, В.П. Зинченко, Н.Л. Мусхелишвили, В.И. Слободчикову, В.В.Умрихину, Ю.А. Шрейдеру, Б. Г. Юдину, М.Г. Ярошевскому («Человек», 1998, № 1–4). Позднее эта дискуссия вошла в отдельную книжку («Психология и этика: опыт построения дискуссии». Самара, 1999). В 2005 г. появилась подборка мнений сторонников и противников христианской психологии в журнале «Скепсис» («Христианская психология: „за“ и „против“», Скепсис, 2005, № 3/4). В 2007 г. площадкой для специальной дискуссии «Психология — с религией или без нее?» стал журнал Высшей школы экономики «Психология» (2007, т. 4, № 2,4). Что касается отдельных научных статей, появившихся с конца 90-х гг., то, ввиду их многочисленности, отошлем читателя к библиографическому справочнику[137].
Наиболее важные линии внешней критики достаточно четко обозначились уже в ходе дискуссии, материалы которой были опубликованы в «Вопросах психологии» в 1997–1998 гг. С них и начнем наш анализ.
В третьем номере «Вопросов психологии» за 1997 г. появилась статья известного нейропсихолога профессора Е.Д. Хомской «О методологических проблемах современной психологии», значительная часть которой прямо касалась критики вышедших до этого (1995 г.) «Начал христианской психологии». В этом же номере были опубликованы отклики на статью Е.Д. Хомской ряда ведущих психологов (В. В. Давыдова, В.П. Зинченко, С.Д. Смирнова, Н.И. Чуприковой, М.Г. Ярошевского), где в критическом плане также затрагивались вопросы, поднятые «Началами». Ответом на эти выступления стала статья Б. С. Братуся «Двойное бытие души и возможность христианской психологии» («Вопросы психологии», 1998, № 4).
Открывая дискуссию, Е.Д. Хомская писала: «У психологии как науки и у религии как определенного мировоззрения один и тот же предмет познания — человек, личность, но при этом психология как отрасль научного знания строится на системе доказательств (фактов) и без таковых не принимает никаких теоретических положений. Религия не нуждается ни в каких доказательствах, ее положения основаны на постулатах веры»[138]. Отсюда следовала критика авторов «Начал» за отрицание «оппозиции религии и науки в познании психологической реальности», за «попытки объединить религию и науку» под видом «единства познания психической жизни», за признание как ошибочной ориентации на «естественно-научный, материалистический подход в отечественной психологии», за попытки «заменить научный подход религиозным», разрушить, «принизить достижения научной психологии», за попытки «отрицать очевидные научные истины и утверждать — в качестве последних достижений психологической науки — сомнительные „факты“ и просто вымысел (из области парапсихологии и т. п.)»[139].
Эту позицию разделял в своем отклике и М.Г. Ярошевский, который, к счастью, не приписывал авторам «Начал» увлечений вымыслами и парапсихологией, но считал нужным умерить их притязания «на то, чтобы заменить научное объяснение наиболее интимных и сложных проявлений человеческой психики религиозными верованиями», и советовал сторонникам этих взглядов почитать «богобоязненного И. Канта», который в конце XVIII в. учил, что «религиозное понимание души может быть предметом веры, но не научного знания»[140]. А. В. Петровский также утверждал (уже в следующей порции критических обсуждений), что «никакой христианской психологии как науки нет, это натяжки, это попытка сделать что-то такое, для чего нет никаких научных оснований»[141].
Чтобы читатель не подумал, будто «внешние оппоненты» были представителями только старшего поколения, назовем некоторые имена психологов более молодого поколения, отрицательно либо весьма скептически относящихся к идее христианской психологии: В.М. Аллахвердов, М.Ю. Кондратьев, Д.В. Ушаков, А.В. Юревич и др.
Для полноты картины отметим, что оппонентный круг не ограничивается светскими учеными. Есть (и в немалом числе) священники и богословы, которые также не поддерживают идею создания христианской психологии, считая вполне достаточными аскетику, нравственное богословие, учение отцов Церкви и т. п. Что касается научной психологии, а уж тем более психотерапии, то, по их мнению, они, лишенные благодати и церковного попечения, совершают на деле «служение тьме» и «падшей природе человека», лишь уводят его от пути спасения[142]. Изложенная (конечно, крайне огрубленно) такая позиция в своей решимости «развести» психологию (шире — науку) и христианство сходится, как это ни странно, с позицией ученых оппонентов. Разумеется, последние не называют свое дело «служением тьме»; напротив, «тьму» и предрассудки видят как раз в церковности. Разница — в оценке, где лицо, а где изнанка, но общая суть — сжигание мостов, разведение сфер — остается.
Еще одна распространенная линия критики — опасение, что утверждение христианской психологии вызовет протесты со стороны мусульманского, буддистского и иных традиционных форм религиозного мировоззрения и может даже привести к межнациональной розни. Об этом упоминала «первооппонент» Е.Д. Хомская, а в дальнейшем и многие другие. М.Ю. Кондратьев, например, начав с решительного отрицания принципиальной возможности христиански ориентированной психологии, тем не менее тревожился:«… а где другие религии? Где мусульманская психология, иудаистская психология, буддистская психология и так далее? Представьте себе, что будет кафедра христианской психологии. Какие кафедры еще должны быть на психологическом факультете и по каким специальностям будут присуждаться степени? Выходит, один станет кандидатом по специальности „христианская психология“, другой — по „иудаистской психологии“, а третий — по „мусульманской“. Абсурд!»