[262]. В конечном счете «чем моральнее рынок, тем он подлинно свободнее»[263].
Заключение
Как и лейбористское движение в целом, левое христианство расколото вокруг вопроса о своих целях. Некоторые из тех, кто принадлежит к организации «Христиане слева», а также такие группы, как Jubilee и Ekklesia, присоединяются к традиционно более левой политике, которую пропагандируют Джереми Корбин и мелкие левые партии вроде Зеленых. Другие, как движение «Синих лейбористов», соединяют оппозицию прогрессивному социальному либерализму с представлением о новой этизированной экономике, которая станет альтернативой как эгоистическому индивидуализму тэтчеризма, который воспроизводят «Новые лейбористы», так и традиционному социал-демократическому подходу, подразумевающему государственный контроль и управление средствами производства. Поражение Лейбористской партии на довыборах в округе Хейтлпул в мае 2021 года, увенчавшее потерю мест традиционными лейбористами на всеобщих выборах декабря 2019 года, говорит о кризисе лейбористского движения. После Брекзита поддержка лейбористов со стороны христиан ослабевает: выборы 2019 года стали первыми в истории, на которых католики голосовали за консерваторов охотнее, чем средний избиратель по стране[264]. Левому христианству предстоит сыграть важную роль в ответе на эти вызовы.
Глава 3Враждебное окружение: религиозный социализм в Европе
На территории континентальной Европы, в отличие от Великобритании, христианский социализм никогда не представлял собой значительного движения. Если с середины XIX века Церковь Англии, как мы видели, постепенно – на самом деле даже весьма охотно – стала принимать социализм, а нонконформисты занялись радикальной политикой, то в Европе для отношений между Церковью и левыми чаще была характерна взаимная неприязнь. Отдельные духовные лица и миряне могли принимать идеи демократии и коллективизма, но иерархи Римской католической церкви были непоколебимы в своем враждебном к ним отношении. Так, к примеру, в 1849 году в Париже на праздник христианских социалистов собрались 33 священника, поднявших тост за «Иисуса из Назарета, отца социализма», и все они были лишены сана своими епископами[265]. Одним из главных критиков социализма был папа римский Пий IX, занимавший престол в 1846–1878 годах; через три года после своего избрания он выпустил энциклику «Nostis et nobiscum», в которой осудил тех членов Церкви, кто собирался «подтолкнуть людей к тому, чтобы низвергнуть весь порядок дел человеческих и привлечь их к нечестивым теориям социализма и коммунизма в ложной вере, будто собственность других можно забирать и делить либо уступать в пользование каждому каким-то другим образом»[266]. Пройдет полвека, прежде чем папа Лев XIII в «Rerum novarum» даст что-то хотя бы отдаленно напоминающее официальное разрешение на социализм.
Европейские социалисты, в свою очередь, были оппонентами Церкви. Заявления вроде процитированной энциклики Пия IX показывали, что Церковь заняла сторону богатых и власть имущих и не интересуется трудностями все большего числа работников, вынужденных продавать свой труд все более богатому классу капиталистов. Достаточным свидетельством этого был союз Церкви с императором Наполеоном III[267]. Французский социализм занял резко антицерковную позицию, более того, «Франция сильно поспособствовала представлению о том, что социализм избавился от Бога»[268]. Этот антиклерикализм наследовал Великой французской революции и последовавшему за ней террору: с конца 1793 года были казнены 5000 клириков, а революционный культ Разума и Верховного Существа, который должен был заменить христианство, сопровождался активной программой «дехристианизации»[269]. Сходным образом поддержка Церковью националистического движения Франсиско Франко в Испании привела к яростному антиклерикализму, а в годы Гражданской войны – к убийству примерно 7000 католических священников и монахов: левые революционеры считали клириков представителями капиталистической системы[270]. Антиклерикализм стал визитной карточкой анархистского и синдикалистского движения – «Ни Бога, ни господина», – равно как и теорий Карла Маркса и Фридриха Энгельса, которые заняли центральное место в социализме немецкоязычной Европы, Италии и Франции (хотя, важно отметить, не в Великобритании), а в форме марксизма-ленинизма оказались движущей силой большевистской революции. Преследование православных священников было постоянной чертой сталинского СССР[271]. Социалисты и радикалы решительно противостояли «официальным Церквам, союзницам правящих монархий и олигархий, против которых был направлен революционный пыл»[272].
Таким образом, для христианского социализма, который не был полностью принят Церковью и не стал до конца частью социалистического движения, Европа представляла враждебную среду. Но, несмотря на это, традиция левого христианства возникла именно в континентальной Европе. Еще до того, как Маркс занес перо над бумагой, во Франции развился этический социализм, связавший (в лице таких деятелей, как Анри Сен-Симон, Фелисите Робер де Ламенне и Филипп Бюшез) этические императивы социализма с христианским учением. В немецкоязычном мире в развитии протестантского социализма ключевую роль сыграли Кристоф Блюмхардт, Герман Куттер и Леонгард Рагац; он дал плоды в виде теологии Пауля Тиллиха и импульса к образованию экуменической Международной лиги религиозных социалистов. Одновременно с этим немецкий епископ Вильгельм Эммануил фон Кеттелер разработал левую критику капитализма свободного рынка, которая по влиянию уступала только энциклике «Rerum novarum» Льва XIII и традиции социального учения Католической церкви. Последнее позволило католикам (независимо от того, идентифицировали они себя как демократические социалисты, социал-демократы или христианские демократы) противостоять капитализму во имя кооперации, а также подготовило почву для появления теологии освобождения.
Христианский социализм против Маркса
Марксистская теория более чем недолюбливала Церковь за ее роль в поддержании status quo капитализма. Религия, согласно Марксу и Энгельсу, является главным примером ложного сознания, порождаемого материальным – то есть экономическим – положением общества. «Всякая религия, – пишет Энгельс, – является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни». Бог же, по его мнению, есть «господство чуждых человеку сил капиталистического способа производства»[273]. Основываясь на этой мысли, Маркс пишет:
Человек создает религию, религия же не создает человека. А именно: религия есть самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял. <…> Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа. Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья[274].
На этом основании ни один убежденный марксист не может принять утверждение таких христианских социалистов, как Джеймс Кейр Харди (см. главу 1), о том, что именно дух и учение Иисуса Христа побуждают их бороться за социализм в первую очередь. То, что христиане считали духом и учением Христа, может быть только ложным сознанием, порожденным существующим способом производства. Оно не может служить тем, кто борется за переход к новому способу производства, поэтому его необходимо устранить.
В «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс объединяют христианский социализм с тем, что они называют «феодальным социализмом», – критикой буржуазии, завладевшей собственностью, и ее капиталистического способа производства со стороны аристократов ныне исчезнувшей феодальной системы. Маркс и Энгельс утверждали, что старые феодальные лорды развили в отношении борьбы пролетариата социальное сознание, которое является не более чем симптомом их скорби по старому образу жизни и забвения того, что когда-то они сами рьяно эксплуатировали бедняков. Так называемый социализм Церкви является всего лишь реакционным вероучением, которое стремилось усыпить коллективную совесть старого правящего класса: «Христианский социализм – это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа»[275]. Отношение Маркса и Энгельса к французскому этическому социализму аналогично: это всего лишь «мелкобуржуазный» или «утопический» социализм, который, хотя и был способен признать страдания, вызванные капиталистической системой, и указать на них, не понимал, как можно победить эту систему и заменить ее новым, социалистическим общественным устройством[276]. Однако для немарксиста, наблюдающего за политическими левыми, нет причин соглашаться с диагнозом Маркса и Энгельса. Социализм как идеология возник в 1820–1830‐х годах, примерно за два-три десятилетия до написания «Манифеста» и за полвека до того, как Маркс в «Критике Готской программы» попытался защитить целостность своей доктрины от контаминации немарксистскими вариантами социализма[277]