Другой отрывок, на который обращает внимание Камполо, взят из Евангелия от Луки, где Иисус цитирует слова Исаии:
Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное[626].
По мнению Камполо, это – провозглашение нового социального порядка, Царства Божьего на земле[627]. Этот отрывок с его акцентом на свободе от подавления, несправедливости и бедности, с его отсылкой к ветхозаветному юбилейному году, в который должны прощаться долги и возвращаться свобода, – ключевой для левого христианства. Его цитируют Раушенбуш, Джон Корт и, как мы видели, Джеймс Коун[628]. Лиза Шэрон Харпер считает, что возобновление интереса к этому фрагменту со стороны евангелистов – «хорошая новость для христианства». Интерес к нему вместо, например, следующего: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 16), – свидетельствует, на ее взгляд, о том, что евангелисты развивают собственное понимание Евангелия, выходящее за рамки простого индивидуального спасения и движущееся к социальному пониманию Царства Божьего[629].
Харпер (р. 1969) – еще одна известная евангелистка, постепенно расширившая свое понимание Евангелия в этом направлении. Евангелисты, считает Харпер, начинают понимать, что Евангелие – это не «ограниченное послание, сосредоточенное исключительно на индивидуальном грехе и спасении», а «представление о преображении мира, в центре внимания которого благая весть о пришествии Царства Божьего»[630]. В рамках такого понимания юбилейный год, о котором говорит Христос в Евангелии от Луки, мыслится не как будущее эсхатологическое событие, а как иллюстрация того, каким должно быть общество здесь и сейчас. Харпер отвергает неолиберальную капиталистическую систему, считая ее не поддающейся исправлению, поскольку «предпосылки, на которых она держится, по своей сути прямо противоречат целям Бога»[631]. Библейское мировоззрение не ожидает и не допускает неограниченного, безостановочного экономического роста, скорее «Бог налагает на бизнес ограничения», чтобы сохранить «благосостояние работников и земли. <…> Божьи правила ограничивают эксплуатацию и предлагают условия, способствующие процветанию»[632]. Одним из ключевых способов реализации этого принципа является государственная система здравоохранения – способ обеспечения полного и равного доступа к медицинским услугам для всех людей, независимо от их финансового положения[633]. Харпер придерживается социал-демократической точки зрения, согласно которой государство должно регулировать или контролировать экономику для того, чтобы предотвратить эксплуатацию и предоставлять социальные блага, которые рынок либо не может, либо не хочет предоставлять.
Харпер – сторонница борьбы с расовым неравенством. Она критикует таких социальных евангелистов, как Раушенбуш, за то, что они молчат о расизме, и опирается на наследие таких борцов за гражданские права, как Мартин Лютер Кинг и Джон Перкинс (р. 1930) – еще один евангелист, который пришел к убеждению, что «социальное действие материализует господство Христа»[634]. По оценке Харпер, «ключевые основы для евангельского американского понимания социальной справедливости в конце ХX века» заложили три «П» Перкинса: «перемещение», согласно которому христианами следует считать тех, кто отказывается от комфорта и привилегий и направляется к бедным и угнетенным (противоположность «бегству белых» в США XX века); «перераспределение», которое предполагает не только перераспределение финансов, но и то, что христиане должны использовать все свои ресурсы (навыки, умения, связи, платформы) для создания более равного общества; и «примирение», согласно которому христиане различного расового и социально-экономического происхождения должны стать ближними друг для друга, взяв за образец доброго самаритянина[635].
Харпер резко критикует «белых евангелистов, [которые] не верят в системное угнетение», и религиозных правых, чьи истоки, по ее мнению, кроются в идеологии превосходства белых и сопротивлении десегрегации. «Евангелизм, – утверждает она, – был похищен религиозными правыми» до такой степени, что Церковь стала «токсичной»[636]. Тем не менее краснобуквенные христиане относятся к тем евангелистам, которые «понимают это и могут предложить решение». Это решение – наиболее четко выраженное в книге «Очень хорошая благая весть» (2016) – заключается в признании того, что Евангелие требует стремиться построить шалом – мир, в котором люди и сообщества должны пребывать в правильных отношениях друг с другом и не быть разделяемыми недоверием, господством или эксплуатацией[637]. Если либеральные христиане слишком часто игнорируют Евангелие индивидуального спасения, то послание о Царстве Божьем на земле, несущем шалом, было забыто евангелистами XX века[638]. Восстановление этого послания ослабит ту «смертельную хватку, которой повестка религиозных правых сковывает душу евангелистской Америки», и приведет к тому дню, когда «воцарится прекрасный мир между людьми и Богом, мужчинами и женщинами, семьями, этническими группами, нациями, людьми и остальным творением, а порождающие угнетение системы и структуры будут преобразованы, чтобы служить человечеству и помогать процветать каждому»[639].
Другая ключевая фигура краснобуквенного движения – Джим Уоллис (р. 1948), пастор и основатель Sojourners – евангельского служения, сосредоточенного на вопросах мира, справедливости и примирения. Выходец из общины Плимутских братьев, Уоллис начал заниматься радикальным активизмом в Евангелической теологической школе святой Троицы, где заявил, что «христианский ответ на наш революционный век должен состоять в том, чтобы отождествить себя с эксплуатируемыми и угнетенными и встать на их сторону»[640]. Это подразумевало протест против войны во Вьетнаме и самоидентификацию с угнетенной афроамериканской общиной. Уоллис даже отошел от христианства после того, как глава церкви его детства сказал ему, что христианству нечего сказать о расизме, потому что это вопрос политический, а Евангелие – исключительно личный. На это Уоллис отвечает так: «Бог – личный, но никогда не частный»[641]. Он критикует религиозных правых за то, что они сосредоточены «только на вопросах секса и культуры, игнорируя более важные вопросы справедливости», и призывает вернуться к «исторической, библейской и подлинно евангельской вере»[642].
Как и Харпер, прежде работавшая в Sojourners, Уоллис подчеркивает, что представление Христа об освобождении, выраженное в Евангелии от Луки, связано с юбилейным годом[643]. «Юбилей, – поясняет он, – это призыв к регулярному „выравниванию“, необходимому в силу тенденции человечества к чрезмерному накоплению одними и потере земли другими»[644]. Таким образом, речь идет о социал-демократическом взгляде на рыночную экономику, которую надо ограничивать и регулировать, чтобы избежать угнетения и несправедливости, сходном с представлениями Харпер и Камполо. Хотя Библия не излагает, как должна выглядеть экономика, ясно, что она должна соответствовать библейским принципам честности и справедливости, чего невозможно достичь при чистом капитализме свободного рынка[645].
Предпринимательский дух и социальные инновации, поощряемые рыночной экономикой, принесли пользу многим и не должны обременяться излишними или удушающими правилами. Но если оставить рынок на произвол судьбы и человеческой слабости (хорошо, назовем ее грехом), он слишком часто распадается на жажду наживы и коррупцию. <…> Капитализму нужны правила, иначе он легко становится разрушительным[646].
Кажется, Уоллис описывает то, что мы можем назвать смешанной экономикой, в которой чрезмерная государственная собственность или регулирование не должны подрывать преимущества свободного предпринимательства, но и христиане не должны принимать неолиберальное представление, будто свободные экономические решения в рамках неуправляемой, неограниченной экономики по определению приведут к справедливым результатам. Это, по мнению Уоллиса, в равной степени относится и к глобальной экономике, в которой развивающиеся страны часто эксплуатируются более богатыми и могущественными государствами[647].
Уоллис сохраняет верность борьбе с расовыми предрассудками. Рабство, по его мнению, представляет собой «первородный грех Америки» – грех, который даже после отмены рабства привел к тому, что афроамериканцы и другие цветные сообщества остались жертвами угнетения[648]