Проблема христианских левых не в том, что они непременно не могут адаптироваться к прогрессивизму нынешней эпохи. Впрочем, несомненно, что последователи «синих лейбористов», радикальной ортодоксии и постлиберального течения христианского социализма не хотят этого делать, закрепляя свою дистанцию по отношению к левому мейнстриму. В определенный исторический момент можно было представить, что христианские социалисты смогут оставить разногласия относительно сексуальной этики, чтобы вместе заняться борьбой с экономической несправедливостью и строительством социалистического или социал-демократического общества, но это уже немыслимо в эпоху, когда «молчание есть насилие», а толерантность – лишь более коварная форма угнетения. Даже современные теологии освобождения, особенно феминистские, вуманистские, мухеристские, ЛГБТ+ и квирные, либо в целом открытые интерсекциональному пониманию угнетения, сталкиваются с этой проблемой. В глазах новых левых христианство закрепляет репрессивные и заслуживающие уничтожения сексуальные коды[938], воплощая и увековечивая идентичностное, психологическое угнетение. Это рождает сомнения в том, что христианство может быть когда-либо переосмыслено как носитель «пророчески-освободительной традиции».
Антипатия самих левых к христианству растет. В Британии, к примеру, властители дум современных левых, по словам левого активиста Пола Эмбери, «пренебрежительно относятся к ранней лейбористской традиции и истокам партии, берущей начало в христианском социализме»[939]. Те, кто традиционно считался героем левой традиции, как Кейр Харди и Ричард Генри Тоуни, как и те, чей вклад был менее заметен, но важен (например, Джордж Лэнсбери и Уильям Темпл), будут отвергнуты политическими левыми XXI века как носители «привилегий белого христианина». Если это кажется вам маловероятным, вспомните, что во время президентской кампании Берни Сандерса в США прогрессивные левые клеймили его и его сторонников как женоненавистников, фанатиков и озлобленных белых мужчин. По мнению одного левого активиста, причиной тому прогрессивное политическое движение, в котором «выражение „личная идентичность“ заменило слово „прогресс“, а фраза „белый мужчина“ превратилась в эпитет»[940]. Основывающийся на вере социализм Харди, Лэнсбери, Тоуни и Темпла, пусть он и привел к социал-демократическим достижениям 1945–1951 годов, сегодня может оказаться неприемлем: политические взгляды этих людей, построенные вокруг Библии и обогащенные теологией, – пример «христианской гегемонии» и «христианской нормативности»[941]. По мнению интерсекциональной исследовательницы Кхьяти Джоши, сегодня мы наконец должны «признать давнее господство белых христиан»[942]. Может ли быть будущее у христианских левых сейчас, когда проблематичным считается само христианство?
Впрочем, левое христианство существовало слишком долго, чтобы сейчас исчезнуть, пусть даже христиане, не являющиеся социалистами, и прогрессисты, не являющиеся христианами, и создают на его пути теологические и идеологические препятствия. Как мы увидели, за последние полтора столетия возникло множество левохристианских движений. Эти движения опираются на традицию основанного на религии эгалитаризма, коллективизма и осуждения экономической и прочих форм несправедливости, которую можно проследить вплоть до новозаветной Церкви – а некоторые говорят, что и до Эдемского сада. Проще говоря, сколько существуют радикализм и социализм, столько существуют и христианские радикализм и социализм. Левым христианам определенно придется приложить больше усилий, чтобы их голос расслышали в разговоре, в котором все больше господствуют, с одной стороны, секулярно и идентичностно мыслящие левые, а с другой – правые популисты, претендующие на христианство. Однако левое христианство продолжит – если ему позволят – играть важную роль: показывать, что христианство не обязательно должно принадлежать правым консерваторам, и с этических позиций выступать за экономическую систему, основанную на справедливости и общем благе.