Характерные черты
Характеристики толпы, так блестяще описанные Лебоном, нельзя без оговорок перенести на те социальные образования, которые я называю организованными группами. Мак-Дугалл в свое время занимался проблемой групп, для которых были характерны высокий уровень организации и длительный срок существования, а Фрейд посвятил свой яркий талант рассмотрению таких структур, как армия и церковь. Мак-Дугалл противопоставляет толпу и сборища (согласно Лебону, даже последние всегда обладают некоей организованностью) и расценивает толпу примерно так же, как я[114]. Он особо подчеркивает тот факт, что свободное мышление и чувство ответственности слабеют и что отдельная личность растворяется в толпе. – Организованная группа обладает совершенно иными характеристиками, среди которых Мак-Дугалл называет определенную непрерывность состава; эмоциональную установку на нее как на целое; отношение, основанное на определенных представлениях о ее природе, функциях и действиях; помимо того, характерно соперничество с похожими, но различными в частностях группами, наличие традиций, обычаев и устройства, и, наконец, разделение обязанностей, при котором отдельным людям в группе дают свое задание.
Мое определение «социальных групп» не во всем совпадает с «организованной толпой» Мак-Дугалла. Под «социальной группой» я понимаю четко определенную форму совместной жизни людей, вдохновленных возвышенной идеей, в рамках которой отдельные личности проявляют характеристики, свойственные «человеку толпы». Руководящая идея может выражать национальные, политические, социальные и также чисто духовные задачи, однако непременно должна выходить за пределы только материальных ценностей и инстинктивных целей, и ее возвышенность должна признаваться высокой.
Мы увидим, что революционная толпа может превратиться в социальную группу. Также справедливо будет сказать, что образование таких групп часто начинается с революции.
Изменения, которые происходят с отдельными личностями в социальной группе, в большинстве случаев похожи на те, которые случаются в начале революции, – в том, что касается интеллекта, чувств и воли. Чувство логики, понимание причин, способность к разумной критике, объективности и независимости в приложении к учению толпы очень сильно снижается. Однако если лидер прогрессивен, при определенных обстоятельствах толпа в итоге может вырваться из летаргии – и старые, знакомые, но до сих пор не решенные проблемы наконец находят свое разрешение. Могут усилиться душевные процессы и вне сферы влияния толпы. В качестве примера можно привести развитие японцев, до сих пор признаваемых как ультраконсервативное государство, начиная с 1868 года при поощрении со стороны прогрессивных микадо. При этом отдельные личности менее склонны проявлять странность в поведении и нестабильность, нежели в состоянии изолированности. – В то же время моральное чувство может деградировать до варварского уровня; но может обрести и нравственные ценности, например, возросшую солидарность и альтруизм, хотя в то же время жажда ненависти утоляется ее излиянием на внешних врагов и, тем более, врагов толпы. Однако чаще всего амплитуда маятника не столь сильна, как в революционной или первичной толпе. От малодушия не остается и следа, пока присутствует любовь к толпе и сама толпа не меняется. – Когда любовь направлена скорее на надежду, на вождя обращены более искренние любовь и почитание, чем во время революционного насилия. Любовь, освобождающая от страха, имеет более высокую природу.
Когда «человек толпы» научился думать и ощутил вкус свободы, это возвышенное состояние не позволит ему остаться в толпе, – если только страх и страдания, предшествовавшие образованию толпы, и чувство его собственной беспомощности не были очень сильны и не сохранялись из-за непрестанного порождения страха и боязни и постоянной надежды на их преодоление. Любая угнетающая тирания, сколь бы жестокой она ни была, не сможет продержаться бесконечно. То, что мы говорили о конце революционных групп, относится и к социальным группам.
На данном этапе излишне отслеживать процессы, которые происходят в отдельной личности при создании, преобразовании и развитии организованной группы. Почти все, что было сказано о толпе, относится также к объединению, стоящему на более высоком уровне культуры. Но мы должны особенно указать на один важный принцип исцеления, в высшей степени достойный внимания в отношении борьбы со страхом.
До сих пор наше исследование о действии страха в индивидуальных и коллективных неврозах строилось исключительно на наших наблюдениях за отдельными людьми. И теперь я хотел бы на одном примере показать истоки и протекание растворения личности в массе (в качестве иллюстрации – армия).
Яркое проявление отличительных черт и мотивов такого растворения я обнаружил у одного анализируемого мной унтер-офицера, который при виде войсковых маневров, растроганный, всегда начинал плакать. Он был превосходным солдатом, однако капралом оказался несостоятельным: ему не нравилось отдавать подчиненным приказы. Еще он был интровертом и очень страдал, ибо не мог ни с кем подружиться. Он с радостью погружался в мистику природы и мог часами любоваться стебельком травы, переживая его «чувства» как свои. Но при этом он проецировал себя в травинку, которая качалась в разные стороны на ветру, как он сам, склоняясь перед другими растениями, что он сам так охотно делал перед другими людьми. Она, по его мнению, даже должна была страдать меланхолией, когда ей страдал он сам.
Когда он видел передвижения войск, то всегда бывал очень растроган, ибо все маршировали в ногу – символ единства и сплоченности. «Когда я смотрю или марширую вместе с ними, – говорил он, – приходит гармония, я обретаю цель, все конфликты исчезают, меня словно наполняет сила, и я становлюсь ее частью и позволяю ей увлечь меня за собой. Сначала это вызывало радость. Но потом напряжение во мне между этой радостью и собственным состоянием стало слишком большим. Я боялся того, что меня ведут, я не хотел поддаваться. И это мешает моей религиозной вере».
Мы имеем здесь дело с невротиком, которому его интровертность приносит страх, одиночество и чувство собственной неполноценности. Он искал экстравертность в мистике природы, в чувстве локтя, и нашел ее, но не как любовь, а только как самопроекцию во внешний объект. Потрясенный и осчастливленный бурей в природе, он перестал чувствовать бурю в своей душе, он пережил ее вне себя. В марширующем строю он был уже не одинок со своими страхами и страданиями, но, с помощью чего-то подобного мистицизму толпы, стал частью мощной общности, в чьей власти он, в иных отношениях лишь зритель на сцене жизни, мог играть свою роль. Но как только он должен был отдавать приказы в роли унтер-офицера и противопоставить себя другим как отдельная личность – он не справился. В толпе он терял свою личностную жизнь, но взамен обретал долю в большей жизни толпы. Однако его эгоцентричность все время возвращала его обратно в клеть его одинокой души; он не мог любить и не мог поддерживать свое пребывание в толпе. Интровертность превзошла склонность полностью посвящать себя своей группе. Преимущества, которые он получил от вхождения в группу, очевидны: освобождение от страха, одиночества, чувства беспомощности, осознание силы, уверенность в товариществе и тем самым в счастье. Но мы также видим серьезную причину отказа от пребывания в группе – стремление к возвращению к собственной личности.
Сопротивление страху и неврозам в социальной группе. Принцип прививки
Мы знаем, что слишком далеко идущие неудачи и жертвы, слишком сильные ограничения свободы мышления, чувствования и действий часто вызывают у человека блокировки, следом страх, а как защиту от страха – невротические симптомы, очень часто принимающие форму навязчивости. При этом происходит падение психических энергий в патологическое состояние, а отсюда деформация личности, которая при определенных обстоятельствах доходит до полной гибели.
Принадлежность к организованной группе создает ситуации вытеснения, которые очень близки к тем, в каких возникает опасность неврозов и психозов; порой у отдельных людей даже случаются изменения, которые явно напоминают неврозо- и психозоподобные. Однако человек, тем не менее, остается защищенным от психозов и неврозов, а в лучшем случае даже приходит в такое состояние, которое объективно и субъективно, – несмотря на неимоверное сокращение функций, которое происходит, когда некто становится частью толпы, – в высшей степени превосходит, как в эйфории, так и в динамичности, все предшествующие состояния страха и страдания. Как возможно, что невротическое заболевание может сослужить такую службу и отогнать угрозу ущерба личности?
Причина скрывается во взаимодействии различных механизмов безопасности: сильное прикрепление к группе менее благоприятствует вариациям индивидуального невроза, нежели в более свободных группировках. Социальная группа предлагает пронизанные удовольствием компенсации для воли, которую удерживает; по сути, структура поощряет человека прибегать к ним и усиливает, через влияние, исходящее от толпы, привлекательность такого приложения душевных сил. Предводитель воплощал уверенность в том, что страх и страдания будут устранены, и возникшая оттого любовь к нему таила столь мощную притягательность, что наложенные ограничения и усилия, которые требовались, несмотря ни на что, приковали психическую энергию к действительности, обещающей так много хорошего, и предотвратили падение в темную область бессознательного; прикрепленность к товарищам в группе оказывает похожий эффект.
Даже у тех, кто входит в социальную группу, можно проследить ослабление личностных сил, подобное тем, какие случаются при неврозах, но они компенсируются благодаря притоку жизненных сил и более высокой работоспособности вне, а отчасти также внутри тех сфер, в которых господствует группа. То состояние, которое преобладало до формирования группы, никоим образом не застраховано от неврозов. Сильный страх и отчаяние – условия образования и толпы, и равно так же социальной группы. Но это указывает на опасность гораздо более тяжелых личных неврозов. Опыт показывает, что пренебрежение повредит так же, а то и сильнее, нежели чрезмерное отвержение влечений[115]. Эгоистическая жажда удовлетворить свой порыв неукротимо растет и приводит к гораздо более острым столкновениям с общественными нормами.
Из этого следует вывод: благодаря воспитанию коллектива, принятому внутри своей сферы, социальная группа избегает реального возникновения личностных неврозов, которые угрожают появиться как итог наличия страха; однако в этом процессе она создает симптомы, идентичные симптомам личностного невроза; но они разделяются между всеми, кто входит в состав многочисленной и высоко оцениваемой группы, а потому теряют свой нездоровый характер. Более того, в организованной структуре происходит сверхкомпенсация перенесенных потерь личностных ценностей с помощью увеличения эйфории, как и некоторых жизненных функций и благ (сублимаций). Эту защиту от невроза можно сравнить с прививкой. Она сохраняет свое действие только тогда, когда человек рад быть частью организованной структуры; если принадлежность к ней начинает вызывать раздражение и приобретает оттенок принуждения, защита теряет ценность.
Конец социальной группы
Когда мы говорили об условиях возникновения социальной группы, мы столкнулись с тем, что среди них – воздействие страха и разрушение надежды на то, что человеку удастся справиться со страданиями собственными силами; мы обнаружили уверенность в том, что вождь олицетворяет высшие идеалы, которые принесут спасение. Преданность лидеру, его интроекция означали для отдельных людей возвышение собственной воли, в то время как товарищи в группе давали не только объект любви и, следовательно, облегчение страха, но и источник силы и защиты.
Там, где недостает этих отношений, цели и обещания группы перестают привлекать. Напротив, ограничения свободного мышления и желаний личности, которые налагает группа, начинают отторгаться. И также прекращается умиротворение страха, а сопровождающие его компенсации, которые так восхищали в организованной структуре, теряют свою привлекательность, как только эти условия не выполняются. Это происходит, когда внешние беды, жизненные невзгоды и опасность прекращаются и не поддерживаются искусственно (как это, например, можно сделать путем воспитания до самого конца), или, если вождь показал себя неспособным оправдать возложенные на него надежды, он утрачивает ореол идеала, и помощь товарищей по группе кажется излишней. Когда такое происходит, принесение в жертву самостоятельного мышления и действия, которых требует масса, воспринимаются как тягостное бремя, которое человек в ожесточении скидывает и ломает. Любовь к вождю превращается в ненависть к тирану, потребность в ненависти, которую раньше вождь направлял вовне, обращается против него самого, а потребность в любви ищет объекты за пределами прежнего узкого круга.
Как и при любых больших жизненных изменениях, так и при оставлении или разрушении социальной группы сначала наступает регрессия, прежде всего, как правило, функциональная, принимающая форму примитивных бунтарских проявлений гнева; в политике, например, произойдет возвращение к прежним формам государственности и правления, в религии – реформация, или, в прямом смысле, «ретроформация». Но в то же время начнется формирование нового. Новая форма выстраивается аналогично описанному нами выше, когда человек обретает свободу от страха, рожденного чувством вины, и его губительных последствий после того, как защитные механизмы, используемые прежде для защиты от страха, не справились со своей работой. Но есть и определенные различия. Организованная структура – жесткое формирование и, следовательно, ей нелегко приспособиться к необходимости новых и более эффективных компенсаций и способов избавления от страха. А потому опасность ухода людей является реальной, сколь бы велики ни были силы притяжения, рожденные масштабом группы и содержанием ее компенсаций. В дальнейшем нам придется обратить более пристальное внимание на социологическую возможность. Любое исцеление невроза, то есть, собственно, любое настоящее преодоление страха (в противоположность устранению боязни) является социальным достижением, поскольку происходит освобождение и активизация любви к окружающим людям и другим объектам. В таких обстоятельствах общество, свободное от элементов толпы, может занять место социальной группы, которая в таком случае теряет свою ценность. Исследуем такую возможность.