Наоборот, приватизация (субъективизация) [519] Вечно-метафизического как Истины означает просто “оценку”, данную с точки зрения отдельно взятого человека, часто в себе и замкнутого, неспособного выйти из себя навстречу другому.
Здесь полезно обратить внимание на объективно существующие преграды и барьеры, в той или иной мере преодолеваемые лишь при общении с другими', неродной язык; чужая культура; формы другой, непривычной церковности, конфессиональности.
Во всяком случае, преодоление любого ограничения как “чужого” в то же время означает и ограничение самого себя – для восприятия чего-то нового, еще незнакомого. Но такое ограничение самого себя несет с собой, в итоге, и дополнение – обогащение тому, кто что-то воспринимает от других. И в христианском понимании такой процесс включает личность – субъект, воспринимающий у других не только нечто новое, но и полезное.
И, наоборот: пребывание в себе ограниченной, самодовольной личности означает не что иное, как ее же неспособность стать трансцендентальным субъектом. – При содействии Духа совершать преодоление самого себя и, в итоге, вступить в отношения с Божественно-Целым.
А. Здесь же необходимо подчеркнуть и то, что такое преодоление самого себя не ограничивается усвоением чужого языка или культуры другого народа, или особенностей другой церковности, конфессии. В исконно христианском понимании преодоления самого себя – в итоге – включает не только относительность материальных благ, «ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести [из него]»[520], но и относительность самого себя в материально-телесном измерении. «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее»[521].
Поэтому и т. н. «счастье и совершенство» при нашей земной жизни «как предмет положительных стремлений не совпадают одно с другим»[522]. Человек находится перед дилеммой: aut – aut, или – или. «Или счастье, или любовь. Тот, кто хочет одного, должен отказаться от другого. Любовь убивает счастье; счастье убивает любовь»[523].
Лишь наша добровольная трансценденция, наше соучастие в бытии Бога как в бытии Христа, т. е. наша «свободная душевно-личная смерть приносит удивительный плод – жизнь» (Лк. 14:26.33; 17:33 и пар.; Ии. 12:24–25).
Таким образом, и наша «человеческая жизнь становится иною жизнью; из жизни по плоти нарождается жизнь по духу, из человека, ходящего своими путями, нарождается Божий человек» (1 Тим:3:17)[524]. Речь идет о редукции всего земного[525].
Б. В предыдущем пункте мы говорили о преодолении самого себя; необходимо подчеркнуть, что оно связано с душевной или физической болью, без которой мы и не можем совершенствоваться, т. е. – выйти из себя[526].
В итоге, последним барьером материальной ограниченности для души, призванной воссоединиться с Духом Божьим, остается тело; оно преодоляется при смерти человека как трансцендентальной личности.
Иначе говоря, трансцендентальный субъект – вольно или невольно – завершает свой переход, преодолевая при смерти как последнюю преграду и свое физическое тело. Таким образом, он и вступает в вечное измерение Духа, где и есть вечность – как свобода вечная[527].
Сама смерть в таком случае должна пониматься как разлом всего временно-видимого, как переход к вечно-невидимому[528].
Иначе говоря, трансцендентальный субъект относится к религии. А религия, говоря словами мыслителя Г. Кюнга, и есть
«преодоление эгоцентричности, как в индивидуумах, так и в сообществах, путем достижения общения с духовной реальностью»… есть «приведение в гармонию с ней нашей воли»[529].
Честно говоря, каждый в отдельности не всегда и в состоянии стремиться к вечно-метафизическому измерению ценностей – ко всей Истине. Как правило, объективная оценка этих ценностей, их правильное соотношение приобретается в течение всей жизни, включая опыт и образование, а также – искание этих ценностей не только в Библии исключительно своими силами, но и обучаясь у старших по опыту и образованию.
(3) Искание вечных ценностей и борьба за них, за то, что называют Истиной, в итоге, и связано с Крестом – как духовно-душевным переживанием, включающим боль и страдания. Здесь, по всей видимости, целесообразно снова упомянуть Кьеркегора, что
«истина есть внутренняя сокровенность», «само ее усвоение и есть истина»[530],
включая и страдание. Поскольку страдание, – тем более сострадание другому, – не есть просто нахождение своей выгоды (денег, престижа, власти) при помощи предметно-рационального мышления. Наоборот, страдание, тем более сострадание, есть искание смысла жизни, даже борьба за смысл; есть то, что верующий и находит во Христе как всей Истине. По словам проф. Валерия Карпунина,
«осуществляя смысл, заключенный в страдании, мы [и] реализуем самое человеческое в человеке. Мы обретаем зрелость, мы растем, мы перерастаем самих себя»… И Крест как «страдание имеет смысл, если ты сам становишься другим»[531].
Не могу не привести и определение проф. В. Зеньковского о том, что:
«путь человека на земле стоит под знаком “креста” (у каждого человека, по учению Господа, “свой” крест[532], что обеспечивает несравнимость и своеобразие каждой личности), т. е. внутреннего закона, по которому может быть восстановлена утраченная (хотя в основе и неразрушенная) цельность в человеке»[533].
В этой же связи напомним и тезис Григория Богослова, что «человеку нужно было освятиться человечеством Бога» и в страданиях[534].
Об этом ярким образом и свидетельствует сам апостол во многих местах своих посланий, заявляя, что для него бывшие ценности, включая не только формально-обрядовый закон, но и себя самого, отныне является тщетою – ради Христа Страдающего и Распятого, Христа, как в историю вошедшей ИСТИНЫ[535].
(4) Все это, по существу, имеет в виду и апостол, когда он, напр., пишет об истине Божией к римлянам 1:25, имея в виду метафизическое понимание ценностей, а в 12:3.9 того же Послания – говорит об осуществлении Божественного идеала уже в истории; конкретно, в общине, в Христианстве. Это все и должно осуществляться в подражании Христу-Лого су, Который и есть в историю вошедшая, воплотившаяся Истина. – Ии. 1:14. Соотношение ценностей между метафизикой и физикой, между вечностью и историей выражает и апостол Иаков:
«всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены»[536].
Все это указывает на постоянно-вечные ценности того же Божественного происхождения, усвоение которых поручено человеку, помещенному в историю. На это указывают и первые страницы Библии: человек должен был возделывать и хранить сад Едемский[537].
Вместе с тем уже в рассказе о сотворении речь идет и о древе «познания добра и зла»[538], историческая конкретизация которого в Новом Завете и есть Крест – критическая точка, переход, между вечной метафизикой и временной физикой как земной историей. Крест – это точка и средоточие опыта между метафизикой и историей. Он же, есть ситуация рубежа и кризиса, когда все зло пересекает Добро, но когда сосредоточие всего зла – сама смерть – и побеждается Добром – Жизнью[539].
(5) Вместе с тем, имея в виду Крест как ситуацию рубежа и кризиса, мы должны серьезно переосмыслить соотношение между вечнонеизменным, метафизическим и его усвоением в истории.
В пункте 2-м этой главы мы уже говорили о том, что Вечно-метафизическое как образец для действий в истории усваивается лишь постепенно при помощи обучения, набирания опыта и т. д. Но в земном бытии часто встречаются и внезапные ситуации. Они, скорее, и соответствуют не систематическому, а экзистенциальному, т. е. трагическому пониманию бытия. Человек в истории, в окружении разнообразного, противоречивого бытия между жизнью и смертью есть существо трагическое; он же, – не только личность метафизическая, не только объект идеальной систематизации. В таком отношении он, согласно Кьеркегору, которому следует и Тиллих, остается бытием особого рода. – Поскольку он же, человек, и не поддается четкой систематизации, о которой как о рациональном мышлении в свое время говорил Гегель.
А. Здесь мы и вынуждены поднять вопрос о соотношении рационального к чувству.
Одна часть мыслителей, в т. ч. и приверженцев Реформации, считает: религия с рациональностью не имеет ничего общего, поскольку речь в ней может идти только о неком