А если Церковь в действительности содержит в себе два элемента, – божественный и человеческий[572], то между этими двумя полюсами имеется определенная связь. При этом божественный элемент по своей сущности никогда не меняется; он же чрез Христа человеку представляет вечные истины.
В то же время эти вечные истины доверенны всей Церкви, а не каждому в отдельности. А поэтому Церковь в общем соборно-кафолическом смысле призвана охранять «полноту» вечных истин словом и учением, посредством того, что обычно принято называть преданием, традицией.
Если божественный элемент, его начало в Церкви[573] не меняется; если это начало всегда остается тем же, – поскольку оно не исторично, а /шдисторично, и если божественное не подлежит изменениям, то человеческое начало[574], наоборот, в условиях истории постоянно меняется и формируется. Прямо говоря, это человеческое начало, точнее, просто человеческое, несмотря на призвание быть совершенным[575], часто становится еще хуже элемента звериного.
Таким образом, божественное и человеческое находятся в напряженном отношении, порождающем трагическое, а последнее и есть качество исторического. Более того, и в христианском понимании историческое есть трагическое, поскольку оно непосредственно связано с «драмой всех веков» – Крестом.
Кроме этого, как уже отмечено, исторически-трагическое, по сравнению с вечно-метафизическим, с тем, что можно обозначить и Абсолютно-Божественным, – подвержено переменам.
То, в какой степени и как люди подчиняются божественному началу, сотрудничают с ним; как они в разные эпохи истории относятся к нему, или, наоборот, отрицают его, – это все вместе и составляет тот предмет, который обычно называют «историей Церкви» или «историей Христианства».
Разумеется, и феномен Реформации нельзя рассматривать отдельно от всей истории.
(3) Обычно историю Христианства делят на несколько периодов: Доконстантиновская и Константиновская эпоха, Средние века, эпоха Реформации, а также Новое и Новейшее время. Тем не менее, эти периоды нельзя отделять друг от друга четко и однозначно. Начала тому или иному движению, тому или иному феномену образуются гораздо раньше того момента, когда они становятся напрямую явными.
Так, нельзя однозначно утверждать, что Реформация и протестантизм берут свое начало именно 31 октября 1517 г., когда Лютер в Виттенберге у дверей Замковой церкви впервые указал на свои тезисы. Скорее, предпосылки для Реформации возникают еще в XV в., если не раньше.
Вместе с тем, нельзя наивно полагать, что до Лютера никаких реформ в Западной церкви не было.
Достаточно вспомнить монашеские движения; такие как орден ев. Бенедикта (VI в.) и ев. Франциска (XIII в.); или общество мирян совместной духовной жизни в Нидерландах (XV в.). А знаменитую книгу Фомы Кемпийского «О подрожании Христу» можно считать и как особую программу реформы в пользу личной духовности. – Это лишь несколько примеров, указывающих на то, что преобразования в пользу духовности никогда не считались чем-то излишним и до Лютера.
Вообще, за исключением истин, открытых в Откровении, таких как единство Единого Бога, бессмертность души, реальное присутствие Христа в Евхаристии, других вечно неменяющихся истин, – все остальное в земной жизни, в условиях истории образуется и меняется. Здесь же нельзя забывать и о том, что с самых начал Христианства известны даже не десятки, но сотни реформаторов; они были и будут до скончания веков. Вот несколько примеров, начиная с новейшей истории.
Так, избрание иезуита Латиноамериканского континента папой Римским, принявшего имя Франциска, тоже можно считать некоей реформацией[576]. – Как и //еожиданную отставку Бенедикта XVI.
Уже церковные соборы, – начиная с Апостольского в Иерусалиме[577], и завершая II Ватиканским собором[578] – так или иначе, порождали новшества. И если не прямые, то, по крайней мере, эти же соборы давали новые подходы к возникающим феноменам и вызовам современности.
A. Для более подробной ретроспективы необходимо было уточнить: на Западе, особенно в Х-м столетии, наблюдается общий религиозно-моральный упадок; авторитет не только светских, но и духовных владык, начиная с папства, находится на самом низком уровне.
Сама Римская кафедра становится объектом торга влиятельных семейств, а папами нередко бывают недостойные лица. В одной цепи друг за другом часто следуют насилие и убийства. Так, в течение X в. среди 27 пап, занимавших престол, 7 умирают неестественной смертью. Над Римом и папами особое влияние распространяют властолюбивые, аморальные женщины, в т. ч. и дочери римских патрициев, такие как Феодора и Маросия.
Не лучше положение среди епископата и духовенства. Клирогамия и конкубинат в те времена среди служителей Западной церкви остаются почти обычным явлением.
Б. Не смотря и на некоторых достойных пап этого периода, общее положение дел т. и. «темных времен» церкви могло измениться лишь во время краткого понтификата Климента II (1046–1047), папы немецкого происхождения. Именно с этого момента наступает перелом: вплоть до XIV в. уже ни один папа не сможет своей личной жизнью опорочить Апостольский Престол.
Улучшение наблюдается и при Льве IX (1049–1054), пригласившего из Клюнийского монастыря в Рим в качестве советника бенедиктинского монаха Гильдебранда[579]. При дворе понтифика особое место занимает итальянский богослов и философ Петр Дамиани, современник Ансельма Кентерберийского. Но как ни парадоксально, последний год Льва IX входит в историю и как год раскола Востока и Запада…
B. Также известно, что вторая половина XI столетия и весь XII в. на Западе считались эпохой «больших реформ». Под «реформами», в первую очередь, подразумевалось искоренение симонии, клирогамии, конкубината и инвеститур.
Даже после смерти Григория VII в изгнании (1085 г.), после конфликта с императором Генрихом IV, борьба против тех же инвеститур с переменами длилась еще целых 40 лет. Она, все-таки, увенчалась успехом, так как в 1122 г. был подписан Вормский конкордат.
В итоге, император отказался от инвеститур и прямого вмешательства в дела церковные, относящиеся к назначению и хиротонии прелатов.
Г. Еще одна проблема реформ была связана с процедурой выборов папы, а также – с практикой выдвижения антипап императором. Как известно, это и наблюдалось в отношениях Фридриха Барбароссы и представителей семейства Штауфенов с папой. Проблему удалось преодолеть при понтификате Александра III – не только компетентного богослова, но и талантливого юриста.
В итоге, на III Латеранском соборе в 1179 г. было определено, что законно избранный понтифик считается тот, в пользу которого коллегия кардиналов[580] отдает необходимые 2/3 голосов.
Было также определено, что кандидатами на епископство могут быть лица, достигшие, как минимум, 30-летнего возроста и имеющие соответствующие духовные качества.
Разумеется, к реформам в пользу духовности можно было отнести и другие здесь не названные старания, предпринятые со стороны выдающихся пап и Римской курии. Общее духовное положение в католичестве до 1517 г. было таковым, чтобы не могла не начаться Реформация, ставшая протестантской. Разумеется, злоупотребления наблюдались всегда, как до, так и после Лютера.
В Западной Европе к середине XVI в. население было примерно 60 мл. А вследствие Реформации, победившей в основном в северо-западной части континента, от Римской церкви отделилось не более 15, максимум 20 млн. Полностью в лоне старой Церкви остались только Испания, Португалия и Италия.
Если рассматривать общее нравственно-духовное положение людей той эпохи, то линия между «добрыми» и «плохими» проходила посередине, – как между оставшихся в католичестве, так и в среде протестантской.
(4) Не только мотивации, но и ошибки Реформации[581] необходимо исследовать гораздо глубже.
Мы уже констатировали то обстоятельство, что Реформация означала освобождение национально-политической жизни одной части народов Европы от универсализма Римско-католической церкви[582]. Разумеется, универсализм означает то же самое, что и кафоличность, вселенскость или соборность. И если задаваться вопросом, какое соотношение имеется между универсализмом и Реформацией, то это можно было выразить следующим образом: универсально-кафолическое указывает на бытие Христианства
– как на взаимную связь всех частей с Целым,а Реформация, наоборот, старается определить то,
– что же в религии является самым существенным и главным.
Провозглашая оправдание человека верой, Лютер, тем самым как бы «отрывает» момент личной веры каждого от универсальнокафолического, носителем которого и сегодня осознает себя именно Римско-католическая церковь[583].
Таким образом, у Реформации речь идет, в первую очередь, об отношениях не в соборно-кафолическом измерении, а в измерении отдельно взятой личности перед Богом…
Указанные отношения индивидуального к целому как Церкви до сих пор продолжаются в проблематике католического и протестантского. Уже после Лютера диалектику этих отношений Шлейермахер видит в следующем утверждении. Говоря о «самом глубоком противоречии» между роте стантизмом и католичеством, он же признает: