.
Именно в этой связи собор признает «многие начала освящения и истины» и у тех христиан, которые по-внешнему не принадлежат структуре РКЦ[660].
(11) Обычно протестанты критикуют католицизм из-за лишнего его юридизма, а православие – из-за излишней охраны всего «старого». Но консервативность в этих церквах зиждется не просто «на старине», но на реальности неравномерного распределения Духа, Его даров (харизм) отдельным личностям, субъектам[661].
Сама неравномерность, – включая пространство и время[662], – до скончания века остаются атрибутами истории, а не вечности. В таких условиях «плоть» и противится Духу, – пишет апостол[663].
И поскольку наличие Духа[664] в истории в меньшинстве[665], то церковные структуры[666] веками вынуждены были сохранять себя и при помощи внешнего авторитета[667]. Приходится отметить, что такой внешний авторитет и до сих пор сохраняет перевес. И не только в католицизме.
Далее необходимо подчеркнуть еще несколько моментов.
Первый состоит в том, что в католичестве наличие особого опыта, переживания у того или другого члена Церкви, в принципе, не может быть абсолютизировано до такой степени, чтобы очередной раз возникла некая новая «церковь», как это до сих пор типично протестантизму.
Второй момент выражает себя в послушании и обучении рядовых верующих – посредством магистериума, принадлежащего иерархии.
Наконец, несмотря на пирамидально-иерархический порядок и четкие предписания канонов церковного права, и в католичестве в условиях истории всегда возникали – и до сих пор возникают – те случаи, которые мы можем просто обозначить «человеческим фактором» или «греховностью».
Иначе говоря, поступки иерархии – или отдельного иерарха, служителя, – как и поступки рядового верующего, – указывают на следующее: руководствуется ли он (или она) в каждой конкретной ситуации Тем же Умом и Духом[668], которые для апостола Павла означают не что иное, как принцип внутреннего, при этом не формального, но живого единства, между верующими.
(12) Если объективно, а не с позиций узкого конфессионализма, постараться оценить Реформацию, с одной стороны, а Римское католичество – как носителя «полноты» всех средств спасения[669], – с другой, то необходимо прийти к некоторым важным выводам.
А. Католичество необходимо рассматривать как довольно близкий феномен тому, что мы сегодня можем назвать и кафоличностью. Это связано с тем, что Римско-католическая церковь своим идеалом всегда считала не только наднациональный, но и надличностный принцип своего церковного бытия. А это означает то, что единство Церкви не может ограничиться одной национальной, поместной церковью[670], или – неким особым, специальным опытом, связанным исключительно с одной личностью[671]. Полнота всех моментов, как интер-субъективных[672], так и интер-объективных[673] и представляет то понятие, которое относится к кафоличности. Здесь же сразу необходимо уточнить то, что Римское католичество веками стремилось к той «полноте» бытия, которое мы и называем кафоличностью.
С другой стороны, к усвоению христианского как кафолического в идеальном смысле призывается каждый человек в отдельности. Но, в то же время, он ограничен; поскольку находится в конкретных исторических условиях, часто и независимых от самого себя[674].
Наконец, проблема усвоения кафолического связано и с более глобальными и трагическими факторами. Так, Американский континент узнал о Христианстве посредством католицизма лишь в XVI столетии, и то не с лучшей стороны (конкистадоры).
Б. В то же время речь идет не только о католицизме, но и о кафоличности, универсальности Церкви. Дело в том, что кафоличность, универсальность в ее полном, абсолютном смысле, – как мы не раз отметили, – существует лишь в метафизике, вне нашего опыта, нашей практики. Отдельный человек, даже самый опытный и одаренный, может иметь лишь часть всей кафоличности.
То же самое можно отнести и к той или другой конфессии, церкви. Исторические, древние церкви, имеющие богатое предание, могут пользоваться этим преданием всегда лишь частично.
Поскольку предание становится опытом Церкви в настоящем моменте или опытом в жизни отдельного верующего, постольку оно в той же мере и становится активным переживанием. Оно, предание, в итоге, всегда связано с конкретной исторической ситуацией, – как в Церкви в целом, так и у личности в отдельности.
Иначе говоря, полного равновесия между метафизической и исторической кафоличностью нельзя достичь даже церквам, имеющим древнее предание отцов. В ином случае для решения многих вопросов не были бы созваны и последние соборы в этих же церквах, – как II Ватиканский, или Юбилейный Архиерейский Русской Православной Церкви (2000 г.).
Скорее, все находится в постоянном процессе, в переплетении «объективных» и «субъективных» моментов всего христианского предания, всей традиции.
Это происходит в постоянной переоценке ценностей, в возрождении и движении (Рим. 12:1–2). Факт того, что теология на Западе более успешно стала развиваться как процесс сравнения противоположных мнений, как это и происходило в Германии в итоге Реформации, говорит сам по себе. Не секрет, что плоды такого развития получило и современное католичество.
В итоге, кафоличность себя осуществляет в сложных, противоречивых условиях истории, имея своим идеалом Самого Христа, Который «есть глава тела Церкви»[675]. Но кафоличность также подразумевает свой метафизический идеал, существующий вне пределов истории, т. е. над ограничением времени и пространства[676].
Вместе с тем, это не означает, что Римское католичество уже достигло «полноты» кафоличности; но оно к этому постоянно стремится. – Хотя бы потому, что оно видимой главой Церкви на земле считает не короля Англии или русского царя, но vicarius Christi. – Наместника Христа, папу Римского, призванного гарантировать свободу всей странствующей Церкви на земле от власти и узости любого национального государства.
Хорошо известно, что после Чаадаева, на исходе XIX в. тема отношений православной России с католичеством как «Вселенской Церковью» стала ведущей у Владимира Соловьева.
Но к кафолическому как соборной величине относятся и все люди, верующие во Христа, так или иначе связанные между собою. Если человек сам себя не сотворил, то это означает не что иное, как его же сотворенность и в смысле кафоличности или кафолического. А это есть то, что, в итоге, должно объединять его с каждым человеком на земле[677]. Кроме общечеловеческого элемента, как уже было отмечено, к кафолическому относятся и все те моменты бытия, которые выражают разнообразие и богатство внешних культурных форм Христианства[678].
(13) Подводя итоги Реформации, мы должны признать снова[679]открытую Лютером закономерность напряжения между общей реальностью Креста и кафоличностью внешних форм культуры Христианства, за 15 веков, т. е. до XVI в., накопленной не только на Востоке, но и на Западе. Речь идет не только о «полноте» этих форм, но, и о полноте духовно-мистического Тела Церкви, Главой которой является Христос, Которому Бог Отец
«все покорил под ноги Его, и поставил Его выше всего, главою Церкви, которая есть Тело Его, полнота Наполняющего все во всем»[680].
Необходимо подчеркнуть, что указана нами топология из послания апостола, во-первых, относится к т. н. «раннему католицизму», в котором уже к началу II в. частное, осознанное и ответственное связано с иерархией (епископатом), а общенародное – с участием в таинствах и обрядах, особенно в действительной Евхаристии[681].
Таким образом, любой, кто принимает действительную Евхаристию от действительного клира, тем самым уже имеет гарантию со-воскресения с Христом, т. е. залог полного единства с Ним и в Нем.
Евхаристия понимается как некое лекарство бессмертия, дающее каждому гарантию спасения, т. е. залог единения с Христом[682]. Иначе говоря, такое сакраментальное понимание единства, – особенно в народном сознании, – исчерпывается крещением, совершением других обрядов. Единство, мол, и есть участие в «действительных» священнодействиях как таковых…
К такому пониманию единства можно отнести и знаменитую формулу Западной церкви ex opere operato – «на основе уже совершенного дела». Данная формула означает следующее: благодаря заслугам Христа при отправлении таинств все всегда бывает действительным.
Тем не менее, в такой уравновешенной сакраментальной схеме как бы неважным остается то, что можно было отнести к осознанной вере, мышлению, переживанию и усвоению