В этой же связи, по мнению одного автора[722], представители католичества, как правило, подчеркивают первую часть мысли Иринея, протестанты – вторую. Мы приводим предложение великого апологета в целом виде:
«…в церкви говорится Бог положил Апостолов, пророков, учителей (1 Кор. 12, 28) и все прочие (средства) действия Духа; коего не причастны все те, которые не согласуются с Церковью, но сами себя лишают жизни худым учением и самым худшим образом действия. Ибо где церковь, там и Дух Божий; и где Дух Божий, там Церковь и всякая благодать, а Дух есть истина»[723].
Таким образом, Дух действует как по божественной вертикали, так и по человеческой горизонтали, создавая общение. Где Дух, там и общение, экклезия, Церковь.
Не секрет, абсолютное отрицание связи вертикали с горизонталью свойственно сектантству. При этом важно иметь в виду и то обстоятельство, что к горизонтали относится вся христианская история со всеми ее участниками – как святыми, так и грешными. – История земной, странствующей Церкви, начиная с великого события Пятидесятницы, описанной евангелистом Лукой.
Дух, при помощи Которого возникает общение[724], выражает Себя не просто в экстатическом воодушевлении, в эмоциях непонятного, мистического переживания. Дух указывает каждому члену Церкви и его удел, Он делает верующего ответственным перед Богом и перед другими. Иначе говоря, Дух ставит человека перед Христом – суверенной Главой Церкви[725].
Особенно важно то, что Дух дает возможность осознать человеку истинное обоснование Владычества Христа в Церкви. Дух дарует ему смысл для постижения существенного[726]: важно то, что Иисус становится для верующего Пантократором – на основе Его же добровольного уничижения, кенозиса.
(19) В конце концов, в истории всегда шла речь, как о структурноиерархическом, так и о харизматически-духовном понимании Церкви и ее единства. Из-за этого под влиянием и корректурой Реформации можно было понимать те революционные определения, принятые только к середине XX в. на II Ватиканском соборе.
Уже Лютер слову “церковь”, чаще всего, предпочитает такие понятия как “община” или просто “христианство” (Gemeinde или Christenheit).
Так, в своем Малом катехизисе от 1529 г. он говорит о «всей христианской Церкви на земле», руководимой и освящаемой Духом. При этом словосочетаниями «христианская Церковь на земле» или – «христианство» – он же подразумевает не только лютеран и протестантов, но также католиков и православных.
Необходимо признать: в современном католичестве наличие границ Церкви сформулировано довольно широко, на первый взгляд, даже двусмысленно. В определении собора говорится о том, что
«эта Церковь, установленная и устроенная в мире сем как общество пребывает в Католической Церкви, управляемой преемником Петра и епископами в общении с ним, хотя и вне ее состава обретаются многие начала освящения и истины[727], которые, будучи дарами, свойственными Церкви Христовой, побуждают к кафолическому единству»[728].
Что касается вышеприведенного определения, единство, как единство церковное, обусловливается, не только в идеально метафизическом, но и эмпирически-историческом измерении, поскольку и вне зримых пределов Католической Церкви существуют «многие элементы освящения и истины»[…] «Дух Христов использует эти Церкви[729] и церковные общины[730] как средства спасения[731], сила которых исходит от полноты благодати и истины, врученных Христом Католической Церкви», – ссылаясь на тот же собор, на его постановление «Об экуменизме», – позже отмечает и Катехизис Католической Церкви[732], официально принятый в 1992 г.
В одном более позднем документе уточняется:
«существует только одна “субстанция” истинной Церкви, в то время как вне ее видимой структуры находятся только elementa Ecclesiae, которые, – будучи элементами той же самой Церкви, – направлены и ведут к Католической Церкви»[733].
Тем не менее, дефиниция Церкви в современном католичестве протерпела определенную революцию; поскольку такое определение для наличия Духа и церковности необязательно связано с наличием Викария, Наместника Христа – папы Римского, или – даже с апостольской сукцессией и епископатом.
В конце концов, самоопределение Церкви не зависит прямо и только от Святого Престола, от того, что в католичестве развивалось при сакрализации соответствующих топосов НЗ[734], забывая при этом основателя христианской богословской мысли (а то и христианской философии) – апостола Павла и его диалектику Духа!
Известный католический экуменист XX века Ив Конгар в вопросе отношений Двенадцати с Павлом замечает актуальность той же проблематики единства сегодня. Он пишет:
«…между духовной реальностью, которая есть общение с Богом и видимыми церковными средствами не существует абсолютной связи. Все не происходит автоматически от видимого апостольского устроения. Уже с начала Церковь имела и святого Павла, который не был одним из Двенадцати; его миссия не происходила от Христа «по плоти», но от «Господа славы».
Это обстоятельство и подтверждалось такой силой у Павла, даже с полемикой в послании к Галатам. Оно и открывает дверь к пониманию вещей – к оппозиции между “плотью” и “Духом”, “законом” и “Евангелием”»[735].
Формулируя иначе, сакраментально-иерархическое понимание Экклезии в современном католицизме – и под влиянием Реформации – корригируется харизматически-духовной парадигмой. Такая коррекция совершается и в том смысле, что сакраментально-иерархический модус Церкви, установленный Игнатием Антиохийским в начале II в. не смог сохранить физически зримое единство уже, как минимум, после 451-го и 1054-го., а также – после 1517-го…
А) в онтологически-формальном измерении именно Римско-католическая церковь, во главе с Папой, и сегодня стремится сохранять ту «полноту» церковности, которую мы и можем обозначить кафоличностью.
В этой же связи можно согласиться и с тем, что «полнота» внешних элементов церковности находится в католичестве, в то время как у других церквей или церковных общин в той или иной степени присутствует элементы истинной Церкви в неполном виде или лишь отчасти.
Б) с другой стороны, в эмпирически-духовном измерении наличие «полноты» церковности уже будет связано с конкретными людьми, личностями, иерархами, клириками и мирянами.
В этом отношении конкретные жесты, поступки людей – единственный показатель того, в какой степени Церковь является не просто «структурой», но духовной величиной и духовным организмом.
В этой же связи, к примеру, споры об опресноках между западной и восточной традициями, их взаимные «анафемы», приведшие к окончательному расколу, и сегодня говорят сами по себе.
Но такая же закономерность до сих пор и в отношениях между разными направлениями в пределах протестантизма.
И здесь жест каждого свидетельствует о духовности, или просто о структурализме, конфессионализме и узости…
Скорее, конкретный поступок человека – в пользу или против духовного общения, – будь он епископом времен Игнатия, без которого «ничего нельзя делать», или рядовым верующим, – это объективный, почти единственный показатель его же духовно-морального состояния. И «то, как мы поступим в данном случае, будет актом всеединой нашей личности», ее духовного развития и роста[736].
В истории было немало попыток создать вполне «совершенную» церковь, в т. ч. при помощи идеально-моральных служителей, преподавание таинств которыми только и было бы действительным (донатизм). Или еще раньше – монтанизм, с его пророчески-духовным энтузиазмом. Нечто похожее предпринимали и анабаптисты уже в XVI веке на Западе, при этом – как оппозиция правому крылу Реформации.
И сам Лютер в начале своей деятельности поступал как максималист-утопист. Он полагал, что все, подобно ему, вдруг в состоянии открыть в себе что-то «особое», пережить то, что пережил он сам! К тому же, реформатор в ранних своих воззваниях[737] даже объявил о том, что любой в детстве крещенный (особо немецкие князья), мол, в состоянии занять место католического пастыря и епископа!(?)
Разумеется, здесь мы имеем дело с довольно грубыми онтологическими ошибками, с некой революцией, переворотом. А требования такой революции, несмотря на их наивность, следующие: в Церкви все должны иметь такое познание, как сам апостол Павел!?
В этой же связи наши старшие братья, православные и католики, – вслед за Игнатием Антиохийским по вопросу действительности таинств и церковного руководства, – в течение столетий поступили «более мудро». Чтобы не расколоться на бесчисленные направления, типичные современному протестантизму, они уже в первые века ввели культ почитания святых, их реликвий и икон (последнее типично в православии), а немного позже разработали и мариологию.