чь Карташева была произнесена вскоре после появления этого документа и наверняка под его влиянием.
В 1965 году основные положения этой энциклики были подтверждены догматической конституцией II Ватиканского собора под названием Dei Verbum («Слово Божье»), где, в частности, подчеркивалось единство Писания и Предания для жизни церкви. Толкование Писания доверено Магистериуму (грубо говоря, церковному епископату, имеющему право учить членов церкви), но и Магистериум должен служить Писанию, а не стоять над ним.
И энциклика, и конституция ясно следовали тому же «принципу воплощения»: как Слово стало плотью в определенном месте и в определенное время, так и текст Писания, да и всякое иное проявление веры, возникает и живет внутри исторического процесса, а значит, его внешние, исторические формы могут быть изучаемы с помощью обычных научных методик.
Наконец, в 1993 году был выпущен в свет официальный документ Папской библейской комиссии под названием «Интерпретация Библии в церкви». Он подтвердил основные положения Divino Af ante Spiritu и Dei Verbum, отметив в то же время, что некоторые современные направления для католиков неприемлемы – речь шла в основном о «богословии освобождения» и «феминистской герменевтике», построенных на идеологиях, неприемлемых для католицизма. Но тем самым всё, что порицалось в Providentissimus Deus, окончательно выводилось из-под удара, ведь в XIX веке ничего подобного просто не существовало. Мы видим: за полтора столетия всё, что выросло из «высокой критики», было так или иначе освоено католиками, хотя, конечно, и современная библеистика очень далеко ушла от радикализма и всезнайства былой «высокой критики».
Что же позволяет исследованиям католиков-ученых считаться католическими? С точки зрения последнего документа – то обстоятельство, что их работа сознательно ставится в контекст живого церковного Предания. Современная герменевтика утверждает, что полностью объективное восприятие невозможно, и в данном случае осознанная субъективность вполне может быть церковной. Но этот официальный документ не ставит конкретных рамок, да их, вероятно, и не может быть на всякий случай жизни. И все же общий принцип понятен.
Документ папской комиссии предлагает рассматривать библейский текст на разных уровнях, например духовном, нравственном и историческом. Этот подход напоминает широко распространенное в Средние века представление о разных смыслах Библии, но возвращается к нему уже на новом, более глубоком и современном уровне. Сходное отношение, кстати, можно заметить и у современного православного автора, о. Теодора Стилианопулоса, чья книга недавно вышла и на русском под названием «Новый Завет: Православная перспектива. Писание, предание, герменевтика».
Словом, чем дальше шло дело, тем меньше было в католических официальных документах конкретных рекомендаций и списков. Зато тем больше конкретных достижений католической библеистики появлялось на практике: это и «Иеронимов комментарий» ко всем книгам Библии, и серия переводов на разные языки под общим наименованием «Иерусалимская Библия», и журнал «Библика», и папский институт библейских исследований в Ватикане, и многое другое. И что не определяется в официальных документах, уточняется на практике.
Разумеется, у православных с католиками немало различий в подходах к одним и тем же вопросам. Но так уж сложилось, что со времен Петра Могилы, если не ранее, русское богословие обычно брало за основу то, что было наработано католиками, вносило соответствующие коррективы и усваивало. В конце концов, и колокольный звон пришел на Русь из Европы, так что не зазорно будет перенять и обычай всерьез заниматься библейскими исследованиями.
А вот насчет поправок, которые придется вносить, одна идея есть. Не обязательно принимать три документа, да еще с интервалом в полвека – вечно католики пытаются всё задокументировать! Одни границы ставила первая энциклика, Providentissimus Deus, другие – вторая, Divino Af ante Spiritu. В католическом мире есть люди, чье благочестие совместимо лишь с первой, и есть те, чье – со второй. Вероятно, есть и те, для кого благочестие принципиально не совместимо с библейской наукой, – ну так они ей и не занимаются.
Но подобные люди есть и в мире православном. Может быть, просто дать им свободу выбирать свой вариант и чтобы никто никому ничего не навязывал?
18. Умножение сложности
Итак, для многих искренне верующих христиан непринятие эволюции стало прямо-таки догматом веры. Они полагают, что можно верить либо в Бога, сотворившего мир, либо в теорию Дарвина, согласно которой он возник случайным образом. И от меня нередко требуют определиться с позицией: так ты веришь в эволюцию или нет?
С моей точки зрения, эта теория вообще не является предметом веры, но такого ответа обычно не хватает. Попробую объясниться подробнее, и начну издалека, ведь я не биолог, а филолог. Хотел бы обратить внимание на еще одну историю, которая очень по-разному описывается в Библии и в современных научных трудах: развитие языков.
Всем очевидно, что языки с течением времени меняются. Мы с трудном разбираем древнерусские летописи, а когда пытаемся читать Шекспира на языке оригинала, убеждаемся: Гамлет говорил не так, как сегодня говорят в Лондоне или Нью-Йорке. Было время, когда эти изменения описывали как «порчу» изначально чистого языка: дескать, итальянский, испанский, французский и другие романские языки – это испорченная простонародная латынь. Действительно, в основе этих языков лежат народные говоры, но теперь, когда на каждом из них создана великая литература, никто так не назовет язык Данте или Сервантеса.
Очевидно, что языки развиваются, что от одного предка могут происходить разные потомки, что они могут влиять друг на друга, изменяться до неузнаваемости и умирать. Но если это происходит сегодня, вероятно, так было и в те времена, от которых письменные источники до нас не дошли? Реконструкцией таких изменений занимается сравнительноисторическое языкознание. Оно подсказывает нам, например, что русские слова начало и конец произошли от одного корня с чередованием гласного: кен/кон. В слове начало была приставка на-, суффикс – ло (ср. шило, мыло), а корень неузнаваемо изменился. Но всем изменениям лингвисты могут привести точные параллели в других словах, это были регулярные процессы.
Более того, греческое слово καινός со значением «новый» и латинское recens со значением «недавний» произошли от него же. Естественно, это уже не русский и не славянский корень, а индоевропейский. Некогда предки славян и многих других народов Евразии понимали друг друга, потому что говорили на близких индоевропейских диалектах, и лингвисты, по данным современных языков, могут восстановить их основные черты. Когда в XIX веке лингвист А. Шлейхер реконструировал грамматику и словарь индоевропейского языка, он даже написал на нем басню, настолько он был уверен, что его реконструкция надежна. Но время шло, в его реконструкцию вносились серьезные изменения, сама возможность писать по-индоевропейски была поставлена под вопрос… Современная лингвистика делает более скромные, но и более надежные выводы.
Зато лингвисты сравнивают теперь совсем отдаленные языки: оказалось, что у индоевропейских языков есть общие корни с языками тюркскими, семитскими и многими другими. Эту макро-семью принято называть сегодня «ностратической», и на соответствующем языке (а точнее, на близких друг другу диалектах) наши предки, вероятно, говорили примерно 15 тысяч лет назад. Гениальный российский лингвист С. Старостин предполагал, что 40–50 тысяч лет назад человечество пользовалось одним языком, от которого и произошли все языки древности и современности. Его, правда, мы реконструировать не можем.
Не напоминает ли нам это утверждение нечто уже известное из Библии? Разумеется, рассказ 11-й главы Бытия о строительстве Вавилонской башни и о смешении языков. Только там говорится, что языковое единство было утрачено в один миг. А ученые утверждают, что языки отдалялись друг от друга постепенно, на протяжении тысячелетий, и мы видим доказательство этому в самом строении языков… Как тут быть?
В Средние века, до рождения современной лингвистики, существовала популярная теория о том, что изначальным языком человечества был древнееврейский, язык Ветхого Завета (нередко его отождествляли с арамейским или сирийским). На нем разговаривал Адам с Богом в раю, и при смешении языков только он остался неповрежденным, а остальные языки более или менее отдалились от него.
Мне рассказывали, что в Израиле в религиозных школах примерно так и описывают происхождение языков. И вот выпускник такой школы поступает в университет, начинает изучать лингвистику, и ему говорят, что на самом деле иврит – всего лишь один из семитских языков, сильно изменившийся по сравнению с праязыком, и что многие архаичные черты сохранились как раз не в иврите, а в… арабском! И языковой материал действительно подтверждает этот тезис.
Например, в древнееврейском языке есть слово йом, которое переводится как «день». В семитских языках корень слова обычно (хоть и не всегда) состоит из трех согласных звуков, но здесь их только два: й-м. А вот в арабском то же самое слово звучит как йаум. Вероятно, в середине этого слова был еще один корневой согласный, неслоговой у (как английский w), просто в еврейском йаум стянулось в йом.
Или пример из грамматики: в классическом арабском существуют падежи: арду – земля (именительный), арди – земли (родительный), арда – землю (винительный, пишется ). В еврейском все падежные значения передаются предлогами, а слово «земля» не изменяется и звучит как эрец (). Но существует странная наречная форма арца «на землю». Очень похоже на винительный падеж… Можно предположить, что когда-то и в еврейском были формы