В этом отношении очень показателен успех в России и в других странах книги епископа Тихона Шевкунова «Несвятые святые». Это рассказ о православии на простом человеческом языке, где много старцев, много чудес, много назидательности. Поскольку книга рассказывает о русских, все они православные. Если бы они были татарами – были бы мусульманами, если бы бурятами – буддистами. Пришлось бы поменять некоторые внешние детали повествования, но общий смысл каждой истории остался бы тем же: есть высшие силы, они постоянно вмешиваются в жизнь человека и могут его спасти от всяких напастей, если он будет всецело доверять им и своему начальству.
Кстати, это уже не просто книга – это раскрученный бренд. В Москве идет мюзикл, поставленный по книге, в центре города работает ресторан под таким же названием, и всеми этими благами можно насладиться, совершенно не задумываясь о вере. Они вполне самодостаточны.
А ведь еще десяток лет назад православные активно обсуждали разные богословские вопросы. Например, сторонники «органической теории спасения» спорили с «юридической теорией» (о них мы дальше поговорим подробней). Спорили даже о том, что происходит с хлебом и вином на Евхаристии, «преложение» или «пресуществление», и в какой именно момент времени. Больше этих споров не слышно. Изредка встречается вполне грамотное изложение основ вероучения, но это всегда монолог о чем-то раз и навсегда установленном, а не дискуссия. Наставление, а не поиск.
Может быть, все дело в том, что в XXI веке просто не имеет смысла возвращаться к схоластическим спорам позднего Средневековья? Но неужели все мыслимое богословие сводится к подобным спорам? Или, напротив, богословие XXI века должно уйти к каким-то иным, более актуальным вопросам – о защите окружающей среды в свете эмансипации чернокожих женщин нетрадиционной ориентации с особыми потребностями?
Это ложные альтернативы, разумеется. Один раз в жизни мне довелось слышать лекцию самого знаменитого специалиста по Новому Завету, Н. Т. Райта. Он, англиканин, выступал в католическом университете Фрибурга на юбилее Института экуменических исследований и говорил… о понимании «оправдания» в посланиях Павла (мы уже упомянули проблему с переводом этого слова в 11-й главе). Оказывается, это одна из самых горячих тем современного западного богословия, причем особенно она актуальна в диалоге между католиками и протестантами! Предельно упрощая, можно сказать, что в свое время именно внимательное прочтение Павла породило идеи, на которых была основана Реформация, и вопрос о конфессиональной идентичности упирается в вопрос об экзегетике библейских текстов.
Впрочем, этот вопрос крайне актуален и для православных. Совсем недавно было такое время, когда они интересовались своей верой больше, чем геополитикой. И тогда мне нередко доводилось слышать споры о спасении. «Юридисты» говорили: Христос понес наказание, положенное грешному человеку, и тем самым спас его. На это возражали «органисты»: кому же это Христос уплатил штраф, уж не Сатане ли? А если Отцу – какая радость Отцу видеть Сына распятым? Нет, возражали «органисты», Христос спас человека тем, что принял на Себя его грешную природу и так исцелил ее. Но позвольте, отвечали теперь уже «юридисты», тогда что же, и распятие ничего не значило? Спасение произошло как бы помимо Голгофы?
Но не будем торопиться с окончательным ответом.
О сверхъестественном принято говорить с помощью метафор. А метафоры всегда культурно обусловлены и основаны на некоторых константах, которые могут нами пониматься неверно или неполно. Перед нами здесь «битва метафор», причем одна сторона основывается на представлениях о суде. Человек согрешил и подлежит суду, но Христос принимает на себя положенное ему наказание. Это всего лишь метафора, она не исчерпывает всего таинства спасения. А какая метафора лежит в основе «органической» теории? Вряд ли это ясно понимают даже ее сторонники.
Возьмем только одну цитату из Послания к Римлянам, 3:23–24. Там Павел излагает свое понимание спасения: πάντες γὰρ ἥμαρτο ν καὶ ὑστεροῦνται τῆς δόξης τοῦ θεοῦ δικαιούμενοι δωρεὰν τῇ αὐτοῦ χάριτι διὰ τῆς ἀπολυτρώσεως τῆς ἐν Χριστῷ Ἰησοῦ. Синодальный перевод: «потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе». Если честно, для современного читателя это длинное выражение выглядит не слишком-то осмысленным: что значит «искупление», что – «благодать»? В то же время для античного читателя, жившего в рабовладельческом обществе, эти метафоры прочитывались вполне ясно: человек оказался рабом греха и смерти, но Христос уплатил соответствующую цену и отпустил человека на свободу. Получив такой дар от Христа, он становится вольноотпущенником и Его клиентом.
А это уже совсем другая метафора – патроната. Это понятие знакомо нам намного меньше, чем суд, о нем надо сказать особо.
Древнее общество было жестко структурировано, в нем не было индивидуальностей, а только социальные структуры. Личная зависимость могла быть разной: богатый и знатный человек владеет рабами, они – его собственность. Еще ему подчинены его домочадцы, над которыми он обладает почти абсолютной властью (patria potestas, «отцовская власть» в римском праве). Но это еще далеко не все: он является патроном по отношению к многочисленным клиентам, то есть лично свободным людям, которые зависимы от него экономически и социально. В том числе это его вольноотпущенники.
Отношения патроната могут быть временными: гость из другого города становится клиентом своего хозяина, пока живет в его доме, и в свою очередь оказывает ему такое же гостеприимство в своем доме, делясь с ним собственным социальным капиталом.
Ресурсы в таком обществе понимаются как ограниченные (пресловутая «игра с нулевой суммой»), при этом они сосредоточены в руках узкой группы лиц, которые их распределяют, вне зависимости от того, кто их производит.
Примерно то же самое относится к нематериальным благам: безопасность, защита, возможность вести дела и т. д. Человек древности не мог просто так «заняться бизнесом» или стать «свободным художником» – он должен был занять определенное место в структуре общества, и степень почета, которой он на этом месте обладал, открывала ему доступ к определенному количеству и определенным видам других ресурсов, материальных и нематериальных.
Распределение ресурсов идет сверху вниз: от патрона к клиентам. Не все патроны располагают всеми ресурсами, и если тебе нужны ресурсы чужого патрона, ты можешь получить к ним доступ через своего собственного: он договорится с чужим. Но напрямую к нему обращаться не стоит. Плата за ресурсы – личная верность патрону, включая исполнение его поручений и даже невысказанных пожеланий. Неблагодарность патрону – страшный грех, а благодарность выражается не просто в словах и чувствах, а прежде всего в действиях.
Своего патрона имеют не только отдельные люди, но и большие сообщества (город, войско и т. д.). Публичная благотворительность понимается в терминах патроната: император строит в городе общественные здания, полководец раздает ветеранам земельные участки и т. д. Отношения божеств и людей в римском обществе понимались примерно в том же ключе: божества являются патронами отдельных людей и целых сообществ и оказывают им благодеяния, за что требуют от них деятельной верности.
Зачем нам нужно говорить о патронате так долго? Да просто раннехристианская община была пронизана отношениями патронов и клиентов, она из них, собственно, и состояла. При помощи этих понятий она описывала и свое богословие: ее общий патрон – Господь Иисус Христос, в свою очередь подчиненный Отцу. Он оказывает благодеяния и делится всеми необходимыми ресурсами, ожидая благодарности и верности в ответ.
Реликты подобных общественных отношений могут оставаться в нашей практике вне зависимости от того, осознаем ли мы это. Между прочим, наша литургия сегодня довольно сильно отличается от Евхаристии на Тайной вечере она произошла после праздничного ужина, и первое время Евхаристия совершалась по вечерам. Есть разные объяснения, почему она со временем была перенесена на утро, в том числе и такое: внешние формы литургии последовали модели римского обычая «утреннего приветствия патрона». Клиенты с самого утра собираются в доме своего патрона, чтобы приветствовать его и выслушать его поручения и наставления, а он, в свою очередь, делится с ними некоторым угощением.
Современное западное (и в немалой мере российское) общество ценит независимость и избегает откровенного указания на патронат. Оно предпочитает безличные юридические процедуры, а отношения патроната воспринимаются как нечто недолжное: кумовство, коррупция и проч. Поэтому основанные на патронате метафоры понимаются обычно плохо. В частности, на место метафоры патроната современный читатель охотно подставляет другие метафоры, прежде всего суда.
Далее, в основе спора «юридистов» и «органистов» – разное понимание ключевого новозаветного слова δικαίωσις, того самого «оправдания». Понимание юридистов основано на метафоре суда. Человек виновен, но его провозглашают невиновным благодаря тому, что Христос понес за него наказание.
Другая школа переводит его как «наделение праведностью», основываясь на метафоре патроната: человек сам по себе праведности лишен, но Бог как патрон наделяет его этим свойством, благодаря тому, что Христос искупил его на свободу и сделал своим клиентом.
Ту самую цитату из Послания к Римлянам я предлагаю переводить так: «Все они согрешили и лишились славы Божьей, но их искупил Христос Иисус – и так наделил их праведностью. Такой дар получили они по Его благодати». Впрочем, и это лишь одно из возможных пониманий, оригинал неизмеримо глубже и сложнее любого из возможных переводов.
Казалось бы, какая разница, как описать это самое спасение? Но две метафоры (нам приходится сильно упрощать) соответствуют двум достаточно различным пониманиям церкви. Первая, судебная, представляет верующего индивидуумом, сосредоточенным на собственном покаянии, а вторая, связанная с патронатом, скорее говорит об общине, действующей по поручению своего патрона – Христа. Конечно, понятно, что все это голые схемы, что каждая из них описывает лишь одну сторону некоей реальности, которая неизмеримо сложнее, но важно понимать, что именно лежит в основе наших представлений и действий.