Культ Победы дает ему ровно то, чего он ищет: основания для самоуважения, притягательную версию истории и позитивный прогноз на будущее. Вне зависимости от того, насколько склонен наш герой к богословствованию на высоком уровне, он принимает этот культ примерно так, как его крестьянские предки принимали культ леших и русалок – как простое и понятное описание сложного мира, которое позволяет с ним эффективно взаимодействовать. На высоком уровне нетрудно подключить к этому культу православие, даже не видя между ними особенных различий.
Понятно, что нынешние игры в архаику тоже рано или поздно закончатся просто потому, что они мало конкурентны на рынке идей точно так же, как сырая нефть всё меньше значит в эпоху нанотехнологий. Да, какое-то время жить ей можно, и даже долго можно жить, но всем понятно, что это жизнь в хроническом отставании и живем мы так не потому, что так захотели, а потому что пока не научились иначе.
Впрочем, после такого пессимистического прогноза скажу и нечто позитивное. В последнее время многим в России показалось, что на власть претендуют православные зилоты и фундаменталисты, у которых культ Победы причудливо сочетается со средневековыми фантазиями о православном халифате. Только это скорее постмодернистский перформанс, имитация. Настоящие фанатики громят все, что не вписывается в рамки их религиозных воззрений – имитаторы приходят на выставку Вадима Сидура и разбивают, по их словам, тарелку из ИКЕА. Это не вандализм, а перформанс с нарочитым занижением ущерба.
Людей, для которых православный фундаментализм – не ролевая игра, не перформанс и не работа, в России крайне мало, и они крайне мало на что влияют. А главное, на этот самый фундаментализм нет спроса среди широких масс населения. Вернее, он есть, но лишь пока он не касается тебя лично.
Согласно всем опросам общественного мнения, у нас в стране подавляющее большинство людей называют себя православными. При этом значительная часть из них в Бога не верит, а большинство в церкви бывает в лучшем случае на крестинах, венчании и похоронах. Но при этом им приятно сознавать, что наша православная вера – самая правильная и самая славная (не важно, в чем именно она заключается), что где-то в особых местах есть особые люди: святые, которые конечно же не совсем святые, но других нет – к ним можно в случае крайней надобности прибегнуть, чтобы получить утешение и удачу от «чего-то там свыше». Желательно, не обременяя себя разными обрядовыми подробностями и ни в чем себя по жизни не ограничивая.
Если на это есть спрос, то будет и предложение. Как всегда, оно будет в разных сегментах: некоторые любят погорячее, а некоторые поосновательней. Но весь этот мнимый фундаментализм действует в логике рыночной экономики и постмодернистской культуры, и как только выйдет за их рамки – будет отвергнут подавляющим большинством того самого «православного населения». Настоящий фундаментализм требует жертв, и немалых, прежде всего от самих фундаменталистов. Заповеди, в конце-то концов, придется соблюдать!
Что произойдет дальше, когда игра в архаику закончится, как неизбежно закончится нефтяной век (а до него угольный, железный, бронзовый, каменный)? Очевидно, придется искать некие новые формы, которые оставляли бы для архаики место в обществе, живущем по законам постмодернизма, но при этом не выдавали бы архаические реконструкции за сверхценность. И России в этом смысле, пожалуй, будет ближе опыт не либеральной Европы, а консервативной Северной Америки (включая, к примеру, некогда суперкатолический Квебек в Канаде, официальный лозунг которого «Я помню» так гармонирует с нашей ностальгией о былом величии).
Северная Америка похожа на нас в том отношении, что либеральные мегаполисы соседствуют там с предельно консервативной провинцией и при этом налажены способы их конструктивного взаимодействия. На примере президентской кампании 2016 года в США мы видим, как важны в тамошнем обществе голоса настоящих обитателей архаики по имени rednecks, обрабатывающих родовой надел, приобретенный прадедом-пуританином столетие-полтора назад, и не пропускающих ни одного воскресного богослужения в построенной им церкви. И в то же время как успешно вписываются эти архаисты в современные социальные, политические и технологические реалии, на зависть нашим мечтателям о «подлинно православной цивилизации».
Все это еще раз свидетельствует, насколько остро стоит для России вопрос о формировании подлинно христианской народной культуры. Не только великолепные иконы и роскошные храмы, не только богослужебные церемонии и торжественные обряды – нужны и простые, понятные и доступные формы повседневной жизни, которые вместили бы христианское содержание.
Только если в центре будет стоять что-то или кто-то, помимо Христа, – всё это будет впустую.
25. Христоцентричность
Что такое наше православие? Кто-то в ответ на этот вопрос станет рассказывать о догматах, кто-то – о традициях и обрядах, или о культуре и истории, или о нравственном совершенствовании, или о непобедимом русском мире… Очень много граней у православия.
Тогда я спрошу иначе: а чем оно отличается, к примеру, от буддизма или ислама? Да хотя бы даже от продвинутого язычества вроде индуизма или веры древних греков? В каждой развитой религии есть представление о грехе и добродетели, каждая призывает человека отказаться от первого и стремиться ко второй, и даже списки во многих пунктах совпадают: почитай родителей, не воруй…
Так что же, разница между нами, например, в том, что мусульманский пост – это воздержание от всякой еды и питья в светлое время суток, а православный – от мясного и молочного в любое время дня и ночи? И что одежда у священнослужителей разная, и молитвенные жесты, и даты праздников?
Если послушать некоторых православных, примерно так и выходит. Существуют «традиционные религии», разные у разных народов, все они учат примерно одному, но каждая – со своим колоритом. Главное, чтобы было стабильно.
Но прилагательное «православный» обретает смысл, только соединившись с существительным «христианин». Христианин – тот, кто верит во Христа и следует за Ним в своей жизни. Ну да, а трава зеленая, а вода мокрая, а снег холодный.
А ведь эта банальность: христианин тот, кто следует за Христом, – выбивается из этого ряда. Она куда менее очевидна. То есть никто, казалось бы, не отрекается от Христа и не забывает о Нем. Но и не особенно вспоминает. Обрядовая сторона или культура, а в особенности политика настолько захватывают людей, что говорить о глубинных смыслах некогда, да и незачем. Христос – не в самом центре, а на заднем фоне.
Однажды я задал в своем блоге вопрос всем читателям: как они понимают ключевое для православного христианина понятие – спасение? И много было ответов примерно такого плана: спасение заключается в том, чтобы избавляться от страстей и грехов и приобретать добродетели. А для чего нам тогда Христос? – переспрашивал я. И получал, в частности, такие ответы: Христос подает нам пример на этом пути. Но тогда, простите, чем он отличается от Сократа или Будды Гаутамы, что добавляет Он к сказанному и сделанному этими и многими иными добродетельными мужами задолго до Его рождения?
Или такой ответ: при прохождении нами мытарств Христос дополнит меру тех наших добродетелей, которых нам не хватает для спасения. Но тогда что принципиально нового в христианстве, разве это не типичная религия закона, какой был и Ветхий Завет, только теперь еще и с небесным помощником? Впрочем, и они были в иудаизме еще до Нового Завета…
Боюсь, известие о том, что спасает нас Сам Христос, а мы можем лишь своей жизнью принять или отвергнуть это спасение, окажется для многих православных христиан не то чтобы новшеством, нет… а некоей абстрактной информацией, никак не связанной с их повседневной жизнью, в том числе и духовной. Вот посты, вот праздники, вот обычаи, вот старцы, вот священники, вот всё-всё-всё остальное, и надо всем этим знак креста. Да, но что он означает? Не вообще для кого-то, а вот лично для меня, здесь и сейчас? Насколько мне Христос интересен?
Практика современной православной жизни и особенно миссии зачастую бывает обращена не столько к Нему, сколько к самим церковным институтам. Мы рассказываем неверующим, какая у нас замечательная церковь, и это им интересно. Родные и знакомые иногда задают мне вопросы о том, как жить по-православному. И на первом месте, конечно, вопрос: что можно есть сегодня или завтра? На втором: как правильно выполнить тот или иной обряд? Но не помню, чтобы кто-то, кроме моих детей, задал мне в неформальной обстановке вопрос о Боге, о Христе, о Евангелии. Да, люди о них помнят, но не это им важно.
Обратим внимание, в каком контексте упоминается Евангелие в подавляющем большинстве случаев на православных сайтах или в православных СМИ. Это чтение дня – тот отрывок, который звучит в этот день на литургии, и толкование к нему. Очень хорошо, конечно, комментировать такие отрывки, но если ограничиться только ими, ты никогда не прочитаешь Евангелия целиком, как единый текст, и часть этого текста останется для тебя просто неизвестной. Получается, что даже Евангелие важно лишь в контексте размеренного богослужения.
Представим себе, что мы никогда не читали «Евгения Онегина» или «Горе от ума» целиком, ограничиваясь лишь повторением к месту или не к месту широко известных цитат. Тогда изначальный их смысл от нас будет ускользать, точнее, мы будем придавать им какое-то совсем иное значение. Вот и те мои собеседники в блоге наверняка слышали, что Христос – Спаситель, но эта информация осталась какой-то фоновой, неактуальной. И полный текст Нового Завета, который весь построен на этой идее, остается просто невостребованным.
Уже предвижу, как некий читатель возмущенно воскликнет: «Протестантизм!» Как это читать Библию саму по себе? Разве можно отрывать ее от святоотеческих творений? Разумеется, для православного это немыслимо. Но разве Отцы писали: «Читайте лучше нас, а Библию не трогайте, сложно там всё, непонятно?» Нет, этот вывод делают сегодня, а ведь практически всё, что писали Отцы, по сути, есть развернутый комментарий к Библии и опыт жизни по ней. О том, как жить во Христе, говорили святые от апостола Павла до Иоанна Кронштадтского, и протестантизм тут вовсе ни при чем. В этом – сама суть христианства.