Императора опять шокировал депутатский тон, но он почти обрадовался, что затронут реальный и очень важный вопрос. Он уже готов был объяснить, что госзакупки по фиксированным ценам – единственный способ сдержать рост цен на хлеб. Если крестьяне начнут сдавать хлеб местным бизнесменам, которые предложат чуть более высокую цену, эти бизнесмены продадут зерно хлебопёкам по ещё более высокой цене, а то и перепродадут посредникам. В итоге кто-то заработает на этом состояние, но стоимость хлеба вырастет в разы, при этом бизнес будет постоянно снижать закупочные цены на зерно, так что крестьяне тоже слезами умоются. Можно было спорить о том, достаточно ли платит сегодня госзакупка крестьянину, но об этом надо было говорить по-деловому, с цифрами, а не с брызгами слюны. Император хотел предложить оратору успокоиться и дать слово канцлеру, который объяснит, в чем выгода крестьян и всей страны, но тут выскочил третий оратор и, грубо оттолкнув первых двух, закричал:
«Мы требуем народовластия! Мы – избранники народа, мы должны всё решать. Войну выиграл народ, а не одни только рыцари. Страной правят профессиональные убийцы! А должны править мы, честные труженики».
Оратор ни мало не походил на честного труженика, напоминая скорее сумасшедшего поэта. С этим император уже не собирался вступать ни в какую полемику, он лишь пожалел, что они заранее не продумали вопрос о том, как и кто должен затыкать рот подобным нарушителям порядка. Но тут едва ли не всех депутатов охватило самое настоящее беснование, которому не удалось бы противопоставить никакие заранее продуманные меры. Они начали кричать с мест, некоторые даже вскакивали на столы, чтобы их всем было видно и слышно. Речей уже никто не произносил,
Выкрикивали только лозунги, сливавшиеся в один непрерывный вопль, лишь изредка можно было различить некоторые отдельные фразы: «Всю власть народу!», «Требуем честной оплаты труда!», «Долой рыцарей-убийц!», «Долой императора!», «Да здравствует республика!», «Смерть кровавому узурпатору!».
Дагоберт сильно побледнел, но в лице не изменился. Он медленно встал с трона и спокойно, не торопясь вышел из зала, удалившись в смежную комнату. Рыцари гвардии последовали за ним. Почти сразу же поднялся Стратоник, последовавший за императором, а следом и все члены малого совета. В зале продолжалось беснование, в комнате никто не решался сказать ни слова. Император молча смотрел в окно, стоя к соратникам спиной. Наконец Стратоник подошёл к императору и протянул стакан воды:
– Выпейте, государь. Хотя, наверное, лучше бы коньяка? Сбегать?
– Нет, – почти спокойно сказал император. – Сейчас надо иметь ясную голову, – он залпом выпил воду, рука, державшая стакан, слегка дрожала. Не поворачиваясь к друзьям и продолжая смотреть в окно, император тихо спросил:
– Жан, сколько в монастыре храмовников?
– Триста мечей, государь.
– Достаточно, – по-прежнему спокойно, почти шепотом проговорил император. – Усиль караулы у входа в монастырь, так же поставь караул у дверей этого зала. Все депутаты арестованы до дальнейших распоряжений. Для нас найди в монастыре помещение. В этой комнате сделай караулку для своих рыцарей.
Жан отдал распоряжения храмовникам и провёл лидеров в небольшую столовую на шесть персон. Она располагалась на другом конце монастыря, и депутатские вопли сюда не доносились. Оказавшись в этой небольшой уютной комнате и усевшись за добротный дубовый стол, все вздохнули свободно.
– Может, приказать приготовить обед? – спросил Жан.
– Не надо, – ответил император. Прикажи сварить кофе и пусть воды принесут. Перегрин, вызови в монастырь группу дознавателей, самых опытных, какие есть. Объясни им, что тут произошло, потом пусть опросят секретариат и приступают к допросам депутатов. После первого допроса каждого депутата – в одиночную камеру. Жан, найдёшь для этого достаточно помещений?
– Тюремных помещений в монастыре, конечно, нет, но все кельи, рассчитанные на одного монаха, пустуют, потому что устав предписывает храмовникам жить по двое.
– Вот и славно. Они тут у нас долго сидеть будут, пока во всех деталях не разберёмся.
– А за что мои будут сидеть? – спросил Измаил. – Ни один представитель Эмиратов не произнёс ни одного слова и ни в чём не проявил неуважения к императору.
– Это верно. Твоих можно сразу освободить, пусть только их опросят, как свидетелей. Кстати, а что это они у тебя такие спокойные? Всем довольны?
– Они много чем недовольны, но все свои проблемы они решают со мной.
– А зачем сюда приехали?
– Так император приказал. Хотели столицу посмотреть, с людьми поговорить, узнать, как другие живут. А выносить сор из избы мои люди не привыкли, и позорить свою землю они никогда не будут, – Измаил презрительно скривился.
– А что же наши-то с цепи сорвались? Что это было, господа? Прошу высказаться.
– Это заговор, государь, – немного лениво сказал Марк.
– Чей заговор?
– Богачей.
– У нас их что, так много?
– Да уж во всяком случае в каждом графстве по несколько человек. Некоторые из этих субъектов начали богатеть ещё во время войны, прогибаясь и под драконов, и под нас. На военных поставках, на мародёрстве, на спекуляциях они заработали горы золота, но до поры держали это золото в кубышках. А после войны начали скупать всё вокруг: землю, лавки, мастерские. И тогда золото потекло в их закрома полноводными реками.
– Ну допустим. Всё это неприятно, но не запрещено. Но что им ещё надо? Жили бы да радовались, считая доходы. Зачем им какие-то заговоры?
– Они хотят власти.
– Зачем? Власть – это тяжкий крест. Какой дурак захочет добровольно взваливать на себя эту ношу?
– Государь, мы столкнулись с новой психологией, которая прирождённому рыцарю кажется настолько противоестественной и извращённой, что он едва может поверить в её существование. Но этим новым людям рыцарская психология в свою очередь кажется совершенно противоестественной и даже отвратительной. Этим двум человеческим породам не суждено друг друга понять. Вы спрашиваете, зачем им власть? А стоило бы сначала спросить, зачем им миллионы золотых монет, если они и за десять жизней не смогут потратить этих денег? Спросите у миллионера, зачем ему столько золота, и он посмотрит на вас, как на сумасшедшего, а вы будете смотреть, как на сумасшедшего, на него. Для миллионера деньги самоценны, так же как для рыцаря самоценна честь. А для миллионера честь нечто нереальное, иллюзорное, потому что не приносит никакой пользы. Но и горы золота не приносят никакой пользы, ведь на них уже ничего невозможно купить, всё, что можно, давно уже куплено. Огромное богатство превращается в фикцию, но ради этой фикции богачи готовы день и ночь себе жилы рвать. Стремление к зарабатыванию всё новых и новых денег – это страсть, болезнь души, а на развитие болезни никакая логика не распространяется. Так же и с властью. Вы, государь, не влюблены во власть, она вас тяготит, поэтому вы не можете понять людей, больных страстью властолюбия. А они ни за что не поверят в то, что вы не дорожите своей властью. Они уверены, что все ваши действия направлены только на сохранение и расширение личной власти. Они считают, что вы и войну вели только для захвата власти. Человек, страдающий болезненным стремлением к власти, искренне уверен, что все такие же, как он, и если кто-то на самом деле не хочет власти, значит он болен. А вы уверены, что болен он.
– Но как связаны стремление к богатству и стремление к власти?
– Эти две страсти обслуживают друг друга, как рука руку моет. Они стремятся к богатству, чтобы получить власть, они стремятся к власти, чтобы умножить богатство.
– И что для них первично?
– Первична для них гордыня. И к богатству, и к власти они стремятся с общей целью, чтобы стать самыми главными, самыми первыми, самыми значительными. Они хотят, чтобы вся империя обслуживала их гордыню. Они уверены, что сундуки с золотом дают им право считаться лучшими людьми империи, ведь они стали богатыми, потому что они самые умные, самые энергичные, самые талантливые. Их логика проста: власть в стране должна принадлежать самым лучшим людям, то есть самым богатым. Богачи всегда рвутся к власти и, как правило, её получают. А вы их обломали, после победы отдав власть Ордену. И теперь происходит нечто, по их мнению, совершенно несусветное: к миллионеру приходит рыцарь голодранец, не имеющий ни копейки за душой, и отдаёт ему приказы. Нищие, то есть худшие люди, получили власть над богатыми, то есть лучшими людьми. Ну как такое можно вытерпеть? Но тут вы им сделали подарок, объявив выборы в Госсовет. И они решили использовать Госсовет для фактического захвата власти.
– Но среди депутатов нет ни одного богатого человека, только ремесленники, крестьяне, учителя…
– А ещё поэты и актёры. Это люди, подкупленные богачами, пообещавшие за деньги обслуживать их интересы.
– Но ведь их выбрал весь народ.
– Ну этого совсем не сложно добиться. Местный миллионер вкладывает в предвыборную компанию какого-нибудь актёришки большие деньги, тот даёт бесплатные обеды, устраивает бесплатные концерты, оказывает материальную помощь беднякам и выступает с зажигательными речами, обещая решить в столице все проблемы.
– Но ведь люди-то понимают, что у актёришки деньги не свои.
– Большинство людей о таких вещах вообще не думают. Если бесплатный обед был сытным и вкусным, так какая разница кто дал на него деньги? Ну кто-то понимает, что актёр лишь представитель миллионера, но их это не смущает. Они думают, что если миллионер сейчас их кормит, то и потом будет кормить. Но после выборов праздник заканчивается.
– То-то я смотрю эти люди говорили как будто не своими голосами. Ну на хрена им республика? Что она им даст? Где они слово-то такое откопали? А они, оказывается, просто повторяли то, что им велено было выучить наизусть. Но неужели они думали, что закатив императору коллективную истерику, они смогут захватить власть и передать её богачам?