На глаза Северина навернулись слёзы. Сержант оставил сыну в наследство рыцарский кинжал. Значит, он всё-таки хотел, чтобы его сын стал рыцарем? Но он не сказал сыну по поводу этого кинжала ни одного слова. Значит, он хотел, чтобы сын понял получение этого наследства так, как сочтёт нужным. Северин подумал, что когда-нибудь возможно ему станет известна история этого кинжала, и тогда всё проясниться.
Глава II, в которой Северин попадает в детский дворец
Северин родился и вырос в деревне, он никогда не был не только в столице, но и вообще ни в одном городе. Его отец на памяти Северина никогда не покидал свою деревню. Когда Северин был маленьким, он представлял себе столицу, как волшебное место, где всё сверкает и сияет, всё огромно и величественно, всё изящно и утончённо. И вот он в Бибрике.
Самое удивительное было в том, что столица его нисколько не разочаровала, оказалась именно такой, как он её себе представлял. Детские представления о том, чего ребёнок никогда не видел, редко бывают похожи на реальность, а вот Северину ещё в раннем детстве удалось угадать своё впечатление от главного города империи. Великолепные дворцы всех оттенков белого камня и изящные маленькие домики, словно сказочные теремки. Чудесная базальтовая набережная реки Фисон с лёгкими аккуратными мостиками, перекинутыми через её хрустальные воды. Огромные ветвистые деревья парков, а между ними – причудливо извивающиеся тропинки, посыпанные каменной крошкой. Во всём царстве после войны почти не осталось деревьев, они были выжжены драконьим огнём, но столицу драконы никогда не жгли, заняв её без боя и оставив без боя. И вот теперь в столичных парках можно было любоваться столетними дубами, настоящим чудом для новой империи. И все дворцы, и набережные были довоенной, как теперь говорили иоанновской постройки. О царстве пресвитера Иоанна Северин знал только по рассказам, и вот теперь эти рассказы оживали перед его глазами.
– А император живёт во дворце пресвитера Иоанна? – спросил Северин воспитателя детского дворца, который приехал за ним в деревню и теперь сопровождал его.
– Нет, император живёт в совсем другом месте, вообще не в столице. А во дворце пресвитера Иоанна будешь жить ты, мой дорогой Северин.
Сначала он не поверил своим ушам, но это оказалось правдой. Детский дворец располагался в бывшем дворце пресвитера. Они подошли к высокой горе с усечённой вершиной, поднялись наверх по красивым лестницам, и Северин увидел мощные и одновременно изящные строения дворца. Дух захватило от мысли, что он будет жить здесь. Они зашли в обширный внутренний двор, на лужайке с ровно постриженной травой группы детей всех возрастов играли в мяч, делали пробежки, подтягивались на турниках, или просто стояли и разговаривали
– Когда-то здесь стояло множество столов, за которыми ежедневно обедали у пресвитера тысячи человек, а теперь здесь резвятся дети. По-моему, это даже лучше, – воспитатель, обращаясь к Северину, почему-то говорил о детях в третьем лице, как будто обращаясь ко взрослому. – Здесь живут сироты войны, император усыновил их всех и отдал им лучший дворец в столице. Война сделала сиротами многих детей, ты, Северин, строго говоря, к ним не относишься, поэтому по тебе решение принималось отдельно. Было решено, что ты – сын первопоходника, который умер от последствий войны, а потому так же принадлежишь к самой привилегированной категории детей империи. Теперь император – твой отец, а императрица – мать. Поверь мне, это не просто красивые слова. Императорская чета юридически, по закону, является твоими родителями. Конечно, они не смогут уделять тебе столько времени, сколько обычные родители уделяют своим детям, возможно ты будешь их видеть даже не каждый год, но ты будешь постоянно чувствовать на себе их заботу.
– А вы?
– Зови меня просто Тристан. Я твой наставник. Воспитатель. Учитель. Попечитель. Видишь, как много слов. Вместо одного простого и понятного слова «отец», – голос Тристана дрогнул, Северину показалось, что наставник с трудом сдерживает рыдания.
Тем временем они зашли в основное помещение дворца. Здесь всё сверкало полированным камнем: гранит, базальт, мрамор. Окна были очень большие, с огромными стёклами, каких Северину раньше видеть не доводилось. Вокруг было множество добротных дубовых дверей с ручками из полированной бронзы. По затейливым узорам паркета из ценных пород дерева было страшно ступать. Северину трудно было поверить, что посреди этого великолепия могут жить люди, а мысль о том, что одним из этих людей будет он сам, казалось ему совершенно нереальной. Эта волшебная сказка никак не сочеталась с его представлениями о человеческом жилье. Он вырос в маленькой убогой хижине, которая всегда казалась ему нормальным и даже хорошим домом. Отец любил порядок и чистоту, у них в доме всё дышало опрятностью и аккуратностью, там было всё необходимое для жизни: лавки, кровати, шкафы. Что ещё надо человеку? И все его односельчане жили так же. Ну у кого-то дома были побольше, но не намного, а у кого-то в домах было грязно, и мебель разбитая, и половики драные, так что свой аккуратный домик Северин всегда очень любил и едва ли не гордился им. А тут – такое.
Северин вдруг почувствовал себя очень неуютно, в душе нарастали тревога и напряжение. Он теперь должен жить посреди этой роскоши во дворце, который в стародавние времена построили для великого царя царей, который, конечно, только в таком дворце и мог жить, но он, Северин, простой мальчик и зачем ему всё это? И отец у него теперь вместо близкого и родного далёкий и великий.
Северин очень любил императора, но это была совсем другая, вовсе не сыновняя любовь. Он почти боготворил Дагоберта, олицетворявшего империю, вмещая её в свою душу. Сколько места в душе императора может занимать маленький мальчик Северин? Настолько же мало, насколько мал Северин по сравнению с империей, а иначе и быть не может, иначе было бы неправильно. Императора он мог видеть только издали, видеть его вблизи, и уж тем более разговаривать с ним, казалось Северину не просто невозможным, а опять же – неправильным. И жить в этом дворце для него – неправильно. Его душа – небольшая и скромная, а этот дворец – огромный и великолепный.
Все эти мысли в несколько мгновений пронеслись в голове Северина, это были даже не мысли, а ощущения, он выразил их словами гораздо позже. Вдруг он услышал голос Тристана: «Твоя комната – последняя по коридору направо. Со своими соседом познакомься сам, он хороший парень».
Северин зашёл в комнату, где стояли две кровати, два письменных стола и два платяных шкафа. Комната была небольшая, Северин сразу почувствовал себя вполне уютно. За одним из столов сидел огненно рыжий взъерошенный мальчишка примерно одних лет с Северином и читал книгу. Рыжий оторвался от книги и, весело посмотрев на Северина, выпалил:
– Привет. Ты мой новый сосед?
– Да. Северин.
– А я Николас. Называй меня просто Ник. А твоё имя как сокращается?
– Моё имя до сих пор никто не сокращал, – Северин постарался улыбнуться как можно добродушнее.
– Можно я буду называть тебя Сева?
– Если тебе так будет удобно, – Северин хотел сказать это как можно проще и мягче, но кажется, у него не очень получилось, и Ник это почувствовал, он даже задумался на несколько секунд, а потом спросил:
– Как тебе наш дворец?
– Слишком много шика. Я не привык к такой роскоши. Я сын простого сержанта, который после войны стал кузнецом. Мы жили очень скромно.
– А я сын простого ткача, хотя вырос в этом дворце. Рано осиротел, меня привезли сюда маленьким, отца почти не помню.
– Твой отец воевал?
– Да. У красных. В самом конце войны перешёл к белым. А твой?
– С первого дня войны – у белых. Первопоходник.
– Ты, наверное, будешь меня презирать?
– Что за чушь… Твой отец исправил свою ошибку. К тому же не нам судить отцов за их ошибки а судить сыновей за ошибки отцов – это низость.
– Ты рассуждаешь, как взрослый. Даже, как рыцарь.
– Не знаю… Я рассуждаю так, как это у меня получается.
– Ладно. Располагайся. Скоро ужин.
Вещей у Северина почти не было, так что располагаться ему особо не пришлось. Он снял обувь и прилёг на кровать. На душе опять стало тревожно. Кажется, он не очень удачно поговорил с Ником и, может быть, чем-то невольно его обидел. Во всяком случае, Ник уткнулся обратно в книгу и не пытался продолжать разговор.
– Что читаешь? – спросил Северин, чтобы разрядить обстановку.
– Технология производства льняных тканей.
– Интересно?
– Есть интересные моменты, хотя много устаревшего.
– Тебя это увлекает?
– Да, очень, – Ник немного оживился. – Я должен стать великим ткачом.
– А бывают великие ткачи?
– Если не было, то будет, – неожиданно твёрдо сказал Ник. – Производство тканей – дело невероятно сложное, здесь столько всяких тонкостей, это целый мир. И этот мир можно здорово усовершенствовать. Я это сделаю. Мне надо продолжить дело отца.
– Ты молодец. У тебя благородные устремления.
– Ни в одной книге о производстве тканей я ничего не читал о благородстве, – искренне рассмеялся Ник. – Твой отец точно не был рыцарем?
– Не знаю. Сложный вопрос. А я хотел бы стать рыцарем. Но это почти невозможно.
– Но ведь иметь мечту – это здорово.
– Иметь мечту – здорово. А быть мечтателем – глупо. Надо рубить сук по себе.
– Это так. Ну, пошли на ужин.
Столовая была небольшой и уютной: стены, облицованные простым камнем, крепкая добротная мебель, всё очень аккуратно, но без лишней роскоши. Здесь собрались человек 30 мальчишек, они сидели за небольшими столиками в основном по четверо, а Ник и Северин оказались вдвоём. Стюарды разносили еду – салаты, мясо с рисом, сметана, пироги, соки – всего было не съесть, пришлось выбирать. Северин никогда в своей жизни так хорошо не ел, он был поражён качеством и разнообразием еды, всё было невероятно вкусно. Он ел сдержанно, не торопясь, от половины предложенного отказался, хотя не наелся досыта, но он привык вставать из-за стола голодным и не считал нужным изменять этому правилу. Вокруг себя старался не смотреть, хотя ему очень хотелось познакомиться со своими новыми товарищами, но рассматривать их он считал нескромным, тем более,