Когда же возродится не только литература, но и сама жизнь еврея?
Согласно Библии, это будет в век Мессии. И эту именно веру проникновенно выражает Бялик: „И будет... тоска, ... скука, ... голод. Голод не о хлебе и зрелищах, но голод о Мессии. Не близится ль Мессия? Не слышно ли храпение вдали Его ослицы белой?“
— В каком смысле сказали вы эти слова о Мессии? — спросил я Бялика, посетив его в Тель-Авиве в 1930 году.
— Уж не помню... Это был скорее сарказм (горькая усмешка), а не вера, — услышал я в ответ.
Поистине не может быть подлинной веры в то, что Мессия еще придет, раз Он уже пришел!
Сама Личность Иисуса Христа все более привлекает внимание еврейских поэтов (Быстрицкий, Гринберг, Верфель). Осенью 1930 года я посетил писателя Быстрицкого в Иерусалиме. Он рассказывал мне о своей новой драме „Иуда Искариот“ (на еврейском языке).
— Как же вы изображаете Христа в этом произведении? — спросил я.
— Христос — совершенная красота, которая без слов, одним своим появлением и присутствием, преображает души, — ответил Быстрицкий.
Другой еврейский писатель наших дней — Верфель в своей драме „Павел среди иудеев“ изображает потрясающее влияние Личности Христа на мыслящего еврея того времени.
Евреи — хорошие музыканты, и через музыку они дают нам почувствовать всю бездонную скорбь народа-страдальца. Кто не замирал от ощущения невыразимой красоты при звуках скрипки польского еврея Губермана?! Так рыдать могут струны лишь под рукой много и глубоко страдавшего человека.
Кто не содрогался, слушая в Судный день потрясающую скорбь „Kol-Nidrei“, несущуюся из старой синагоги, на бедной заброшенной улице еврейского квартала в западно-русском или польском местечке?! Тоска и плач, смех и дерзновение, сарказм и нежная грусть, бурная страсть религиозного экстаза и тихая молитва, протест и смирение — создают богатый, причудливый звуковой узор и хватающую за душу мелодию.
А сионизм? Еще в XI веке раздались призывные песни о Сионе, так называемые сиониды из уст испанского поэта-еврея Иегуди Галеви. „Libi bamizrach“ („Сердце мое на востоке“) — так называется одна из этих песен.
Сионизм как организованное движение возникло в 1870 году. Его цель — создание в Палестине для еврейского народа отечества, гарантированного общественным правом. Именно так гласит формула, принятая на I конгрессе сионистов в Базеле в 1897 году: „Ie sionisme tend a la creation en Palestine, pour le peuple juif, d`une patrie garantie par le droit public“
На VI конгрессе, состоявшемся вскоре после погромов в России, обсуждался вопрос о поселении евреев в Уганде, провинции в Северо-Восточной Африке (согласно предложению Англии). Однако предложение это было отвергнуто под влиянием именно российских евреев, хотя они и прибыли из деревень и местечек, еще дымящихся кровью погромов.
Вождь сионизма Теодор Герцль сказал тогда слова, которые являются девизом всего движения: „Если я забуду тебя, Иерусалим, — забудь меня десница моя“ (Пс. 136).
Хотя Палестина тогда еще была недостижима, но вера превозмогла, и евреи предпочли лучше продолжать суровый путь к далекому, но верному идеалу, чем получить удобное убежище в чужой земле. „Взыскующие града“ победили сторонников спокойного „мещанского счастья“. Ибо, „как нам петь песнь Господню на земле чужой?“
Сионизм является теперь в значительной части движением социально-политическим, нейтральным в религиозном отношении. Но со временем духовная и религиозная стороны все яснее выступают в этом течении.
Так называемые „сионисты-мизрахисты“, подчеркивающие необходимость религиозного воспитания детей, растут в своем числе.
Известный еврейский писатель Ахад Гаам (Гинцберг) проповедует так называемый духовный сионизм как предпосылку для истинного возвращения.
Евреи должны прежде возродиться духовно, и для этого нужно создать в Палестине особый духовный центр как образец для подражания — такова суть ахад-гаамизма (см. его статью „Подражание и ассимиляция“).14
Внутренняя тенденция сионизма — это тяготение к Сиону, а оно немыслимо без веры в Мессию. Ибо именно от Сиона „придет Избавитель и отвратит нечестие от Иакова“.
Сион — место сочетания неба и земли, Бога и человека; там явится Мессия — Богочеловек. И потому так понятно великое духовное значение сионизма.
„Устремляя наши очи
На бледнеющий восток,
Дети скорби, дети ночи —
Ждем: придет ли наш Пророк?“
Такими словами Мережковского мы могли бы выразить душу этого движения, этого, так сказать, „третьего исхода“ евреев.
А один из сионистов (доктор Зангвиль) говорит уже определенно об Иисусе Христе, когда заявляет: „Евреи не без вины наказаны. Они отреклись от величайшего из своих сынов. Иисус должен вновь занять Свое место в славной цепи еврейских пророков“.
Ввиду всего этого удивителен ли факт, о котором сообщил мне один из моих друзей — еврей-христианин Р.? После его доклада о Христе в одном из городов Югославии, председатель местного сионистского отдела пожал ему руку и сказал: „Недалеко то время, когда мы, сионисты, провозгласим Иисуса нашим Вождем“.
В своей лекции „Христианство и сионизм“, прочитанной в 1930 году в еврейской колонии „Киннерет“ на берегу Галилейского озера, я пытался показать еврейской молодежи, что именно принятие Христа есть неизбежная логическая необходимость для сионизма: ибо немыслим сионизм без Сиона и Сион без веры в Бога; Бог недосягаем без Мессии, а Мессия пришел в Лице Иисуса Христа.
Упомянутый выше Моисей Мендельсон (род. в 1729 г. в г. Дессау), проповедник ассимиляции, простирал последнюю не только на внешний облик иудея, но и на его религию, которая должна быть реформирована так, чтобы как можно более соответствовать „модерному“ просвещенному христианскому сознанию. („Etre eclaire — c’est-a-dire ressemblir en tout point aux chretiens, tel etait le mot d’ordre de ces reformateurs“. „Быть просвещенным, т. е. походить во всем на христиан — таков был девиз этих реформаторов“, Graetz 15.)
Так возникло движение „евреев-реформаторов“ (Reformjuden).
Подобно саддукеям — скептикам времени пребывания Иисуса в ипостаси человека, они отвергают все сверхъестественное, чудесное, превращая глубоко мистическую библейскую религию в скучную и плоскую рационалистическую теорию. Характерно „исповедание веры“, или, как справедливо говорит еврейский писатель-христианин Давид Барон, „исповедание неверия“, изложенное в 1888 году доктором Краускопфом, главою „реформированной“ иудейской общины в Филадельфии: „Мы отвергаем веру в Единого Бога, Который имеет Свое обитание в межзвездном пространстве. Мы отвергаем, что Библия написана Богом и что поэтому ее учение непогрешимо... Мы отвергаем веру в пришествие Мессии как Человека, Который поведет нас в Палестину. Мы отвергаем веру в телесное воскресение, в адские муки, во все библейские и раввинские верования, в обычаи, церемонии и установления, которые не возвышают и не освящают нашу жизнь“.16
В отличие от ортодоксальных евреев, молящихся в скромных синагогах на древнееврейском языке, не ищущих ложного утешения в пении хора, ни в красоте убранства помещения, евреи-реформаторы строят „храмы“. Я посетил эти синагоги в Одессе и в Праге. Роскошь отделки, открытый хор, в котором поют и женщины, кантор, напоминающий оперного певца, оживленная беседа „молящихся“ между собою — все это делает „храм“ более похожим на клуб, чем на место Богослужения.
Что-то вроде театра, где религия не совершается, а изображается, так же, как и нарисованные на стенах „хлебы предложения“ могут лишь развлекать зрение, но отнюдь не насытить алчущую душу. Захотели быть и иудеями, и христианами, а в результате не достигли ни того, ни другого.
Таковы плоды жалкого намерения приспособить святое и возвышенное ко вкусам толпы, идеал, возвышенный и бездонный, как небо, втиснуть в маленькую раковину человеческого мозга — таков результат попытки „петь песнь Господню на земле чужой“.
А их старание перенести идеи модного европейского рационализма (впрочем, уже отживающего свой век в Европе) на священную почву Библии и в святую землю — не есть ли жалкая попытка петь песнь чужую на земле Господней?
Но и в этом движении есть нечто положительное. Оно сбрасывает иго предубеждения против христианства, повелевающее, согласно косной традиции фанатизма, даже не интересоваться учением Иисуса Христа, ибо, как сказано в Талмуде, „имя Его не должно быть упоминаемо“.
Иудеи-реформаторы не боятся читать Евангелие, цитировать изречения из Нового Завета, когда проповедуют в синагоге, и писать книги о Христе. Вспомним недавнюю успешную борьбу за эту идею раввина Шторана Вайзе в Нью-Йорке. Не так давно вожак реформаторского движения в Англии Монтефиоре написал большой двухтомный комментарий к первым трем (синоптическим) Евангелиям.17 Автор говорит, обращаясь к еврейским читателям: „Новый Завет (или, по крайней мере, Евангелие) должен рассматриваться, как часть иудейства, как лучшая его часть, а Христос должен быть почитаем Пророком в Израиле, даже величайшим его Пророком“.
Конечно, он предлагает рассматривать Евангелие с особой — „еврейской точки зрения“. Монтефиоре также говорит: „Если иудейство не примирится с Евангелием, то я склонен верить, что оно вынуждено будет остаться навсегда изолированной религией, пользующейся незначительным влиянием и лишенной силы распространения. Ортодоксальные евреи скажут, как мне кажется, что им большего не нужно, но либеральные евреи не могут довольствоваться столь немногим“.
Конечно, не страшно, а даже должно истинной религии быть изолированной в этом мире, который „лежит во зле“, но страшно, когда она изолирована от своего живого Источника и Его откровений. Вышеупомянутый труд профессора Кляузнера, признающий Христа великим Учителем этики, также характерно отражает это течение еврейской религиозной мысли.
Подобные факты показывают, что уже начинает исполняться пророчество Захарии: евреи уже взирают на Христа, хотя еще не рыдают о Нем. Они взирают еще не с умилением, но уже с вопросом: „Не Он ли Мессия?“