К сожалению, латиноязычная Европа постепенно утратила это понятие сакрального пространства и времени. Это и стало одной из причин раскола в Западной Церкви. Протестантские церкви держались за четкую и торжественную формулировку Послания к евреям[226]: нет иной жертвы для нашего спасения кроме Крестной жертвы Христа. Тогда как католики не хотели предать собственную традицию, тоже довольно четко утверждавшую, что каждая литургия оказывается подлинным жертвоприношением. В истоке своем оба эти утверждения одновременно были истинными, и никакого противоречия тут не было. Ведь все знают, что служение литургии будет не «другим» или «новым» жертвоприношением; это все то же Крестное жертвоприношение, одна и та же жертва, единственная и неповторимая, к которой мы просто присоединяемся в разные моменты времени. Но как только понятие сакрального пространства и времени оказывается утраченным, тут же одно из этих утверждений вступает в противоречие с другим. Так что приходится выбирать одно или другое.
На Западе, как мы видели, понятие сакрального пространства до конца не утрачено. По крайней мере, в евхаристии о нем помнят. А вот понятие сакрального времени зато исчезло. При этом мистическое понимание времени лишь постепенно выветривалось из официального богословия. Но любимые Богом безумцы, мистики, снова и снова к нему возвращались во все времена.
Вот, например, несколько цитат из Майстера Экхарта, этого великого немецкого мистика рубежа XIII и XIV веков, у которого, как мы видели, возникли некоторые трудности с Авиньонскими папами:
«…[Тело Христово] все целиком находится даже в мельчайшей частице освященной облатки»[227]. Об этом, как я уже говорил, никогда не забывала даже Западная католическая церковь. А вот еще одна цитата, еще «сильнее». Текст в ней немного трудный, очень насыщенный, но и очень красноречивый. Я прокомментирую вам его прямо по фразам: «… поймите, что жертвенное Тело Христово, как жертва, не будет протяженным, наподобие телесной субстанции». Фраза эта, по сути, продолжает предыдущую цитату, просто мысль здесь выражена более абстрактным языком. Это уже не просто традиционное исповедание веры в присутствие Тела Христова в освященном хлебе, как это бывает в голограмме. Это уже размышление над особым отношением к пространству, предполагаемым таким исповеданием веры.
Продолжим нашу цитату: «Этим и объясняется, почему никто не может удалиться от жертвенного Тела Христова, ни в пространстве, ни во времени». Иными словами, расстояние между вами, сидящим в кресле и читающим эту книгу, и освященными облатками в ближайшей церкви или же в церкви на другом краю земли, такого расстояния, на определенном, не уловимом для наших органов чувств, уровне реальности, просто не существует. А только этот уровень, по большому счету, и оказывается самым важным. Но все это в равной степени относится и к понятию времени. Время, которое протекло с момента освящения самой первой облатки на самой первой литургии, до того момента, в котором вы сейчас находитесь, на этой глубине реальности просто не существует. Но Экхарт делает из всего этого еще один вывод:
«Поэтому всех, за кого мы молимся во время литургии, нам следует считать присутствующими на ней». Раз нет никакой дистанции ни в пространстве, ни во времени, между освященной облаткой и всем остальным, тогда вокруг каждой такой облатки собирается все человечество. Майстер Экхарт здесь не доводит логику такого рассуждения до конца. Он не включает в нее и будущих людей, тех, кому еще предстоит родиться, как это сделал, еще будучи ребенком, Виржиль Георгиу. На его мысль, видимо, повлиял эмоциональный момент такого умозаключения. И наконец, в следующей фразе, горизонт этой мысли становится еще шире:
«Но стоит обратить внимание еще и на тот факт, что единение с этим Телом освобождает от пространства и времени, а значит, освобождает и от мира сего»[228].
Теперь я предлагаю вам окунуться в безумие с головой, хотя вам стоило бы уже к такому привыкнуть. К тому же, я не ставлю перед собой целью вас в чем-то убедить. Просто вам, возможно, небезынтересно будет узнать, докуда может дойти безумие некоторых ваших современников, внешне прикидывающихся нормальными. Потому что и среди христиан есть малая часть, к коей я имею честь принадлежать, людей, способных поверить в те невероятные вещи, о которых теперь у нас и пойдет речь. Прежде чем начать рассказывать эти истории, сразу оговорюсь, что тут слишком легко все воспринимать в штыки и с сомнением. Но вы сначала прочтите и ознакомьтесь. Ведь имеется такое множество свидетельств и серьезных исследований. И вы увидите, что реальность с лихвой опережает любую фантастику. И сюжет тут гораздо более захватывающий, чем в любом романе или в наших лучших детективах[229].
Сейчас я расскажу вам несколько историй, создающих впечатление, что Бог решил от теории перейти к практике и на ней подтвердить все те изящные рассуждения о евхаристии, которые мы с вами только что слышали. Поскольку освященный хлеб уже не подвластен ни пространству, ни времени, то мистикам порой удавалось причаститься прямо у себя, не выходя за порог. Это называется «причастием на расстоянии».
К феномену Терезы Нойманн я еще вернусь ниже. Пока же будет достаточно сказать, что она была великим мистиком и жила не в какую-то далекую и поросшую легендами эпоху, а в самый разгар ХХ века: 1898-1962. Мы знаем, что для нее ежедневное причащение постепенно стало жизненной необходимостью. День без причастия сразу оборачивался полным упадком всех жизненных сил, сбоем организма. У нее уже успели заметить одну странность. В тот момент, когда священник собирался ее причастить, освященная облатка выскальзывала у него из пальцев и исчезала у Терезы во рту, так что она ее при этом даже не проглатывала[230]. Но вот вам еще более удивительный случай:
«Однажды настал такой день, как о том рассказывают профессор Вутц и другие свидетели, когда Тереза не смогла пойти к причастию. Профессор Вутц служил в тот день литургию в церкви у себя в Эйштатте. В тот момент, когда он причащал прихожан, одна из только что освященных им облаток исчезла. В тот же самый момент Тереза, мысленно участвовавшая в этой литургии, получила причастие у себя в Коннерсрейте. Но, как поясняет автор этого рассказа, в этом событии нет ничего необычного для человека, действительно верящего в тайну евхаристии».[231]
Вот еще один случай, произошедший с великим квебекским мистиком Аурелией Кауэтт, умершей в 1905. Жизнь ее с самого детства была наполнена чудесами. Здесь свидетелями события стали два священника: священник, служивший литургию, и сослуживший ему кюре. Священник подготовил к службе алтарь и был полностью уверен в том, что приготовил только две облатки, поскольку кроме них двоих никто больше не собирался причащаться. Но в ходе литургии, еще до момента освящения, священник вдруг с удивлением обнаружил, что облаток стало три. А в момент причащения их снова было две. Когда же он спросил об этом позже Аурелию, то она подтвердила то, о чем он и сам уже начал догадываться. «Она верила, что в самом деле участвовала в той литургии, которую я тогда служил, и получила святое причастие, хотя и не видела руки, которая ей его преподала»[232].
Ну а теперь нам нужно сделать еще один шаг вперед. Все, о чем мы только что говорили, лишь готовило нас к еще более фантастической тайне. И тут вы снова увидите, что я ничего не придумываю. Я буду просто цитировать. И нужно читать эти цитаты так, как есть, не пытаясь втиснуть их смысл в рамки «рациональной» мысли. И тогда мы увидим, что подлинная суть этой тайны нашим мистикам всегда была известна.
4. Мы тело Христово
Мы уже видели, что в таинствах никто из людей не удален от Тела Христова ни в пространстве, ни во времени. Это уже настоящая фантастика! Но христианская вера идет тут еще дальше. Любой человек сам уже будет Телом Христовым, в том смысле, что, говоря словами блаженного Августина, принимая причастие, мы принимаем то, чем мы уже являемся.
Апостол Павел в своих посланиях не раз говорит о том, что мы Тело Христово[233]. В первую очередь, он говорит это о христианах. Но постепенно, под влиянием пережитого им мистического опыта, горизонт его видения расширяется и к концу жизни эта мысль распространяется им уже на все Творение, на всю тварь. Таким гимном начинается Послание к Колоссянам[234]. Речь в нем идет о Христе:
«…ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, – все Им и для Него создано;
и Он есть прежде всего, и все Им стоит.»
Я не буду мучить вас здесь техническими интерпретациями этого необычного текста. Как всегда почти, чисто экзегетические аргументы оказываются в конечном итоге вторичными. Их обычно приводят, чтобы показать, что выбранную точку зрения можно защитить, исходя из словаря и грамматики той эпохи и т. д. Но при этом, по большому счету, выбор в пользу той или иной интерпретации делается на самом деле совсем по другим причинам, скорее философским, богословским и мистическим[235].
С точки зрения словаря, использования лексики и т. д., оказывается, что разными способами авторы, как католики, так и протестанты, доказали, что единственно возможным здесь смыслом будет самый сильный, самый безумный, самый сумасшедший. А такие технические аргументы довольно сильны, в этом я вас уверяю. Но для такого безумия их уже, конечно, не хватает. Когда апостол Павел говорит: «Вы Тело Христово», это звучит почти также сильно, как слова Христа на Тайной Вечере: «Это Тело Мое…».
Да и сам апостол Павел прослеживает связь с тайной присутствия Тела Христова в хлебе и вине: «Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело, ибо все причащаемся от одного хлеба»[236].
А в другом послании он связывает это с крещением. Не забывайте, что в греческом языке слово, которым мы сегодня обозначаем крещение, еще не было связано с таинством. Это слово обыденного языка, означающее «погружать». Первые крещения, как Крещение Христа на реке Иордан, и как крещения в православной церкви, сохранившей эту традицию по сегодняшний день, производились погружением в воду. «Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса, все вы, во Христа крестившиеся (т. е. погруженные), во Христа облеклись. Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе»[237].
Мы все погружены в одного и того же Христа. Мы едим одно и то же тело Христово. Мы все теперь одно во Христе.
Затем, к концу жизни, горизонт его мысли расширяется еще больше. Апостол Павел пережил удивительный опыт. Он был «вознесен» на седьмое небо, в теле или вне тела, он не знал точно, об этом знает Бог. И после этого отождествление с Телом Христовым распространяется им уже не только на христиан. Оно уже не ограничивается и миром людей и приобретает поистине космических размах, оно распространяется теперь на всю тварь, на все творение Божие: сегодня мы бы сказали, что сюда можно отнести и самые отдаленные галактики, и невидимые для нас параллельные миры, и существа, пребывающие за пределами всех форм.
«Ибо Им создано все,
Что на небесах и что на земле,
Видимое и невидимое,
[…]
И Он есть прежде всего, и все Им стоит.»
С последним стихом перспектива переходит с пространства на время. Хотя мне придется сразу же пояснить, что последнее уточнение ничего не меняет. Стоит только посмотреть на все потуги наших западных богословов причесать процитированный текст и придать ему вид, способный удовлетворить наших «здравомыслящих» современников. Конечно, такое возможно, только если лишить эти тексты всего, что в них есть скандального, то есть всего интересного[238].
А вот богословы первых веков были гораздо смелее. Например, св. Кирилл Александрийский, живший в V веке, прекрасно понял все, что подразумевается под таким мощным, буквальным смыслом процитированных текстов. Комментируя знаменитое место из Послания к евреям: «Иисус Христос вчера и сегодня и вовеки Тот же»[239], он поясняет: «Первенство должно относиться к Господу, даже Воплощенному, ибо Он по природе своей Бог, объединившийся с плотью и постоянно сообщающий своему телу те блага, которые вытекают из Его природы»[240].
Для Майстера Экхарта, как мы видели, Тело Христово в таинстве евхаристии освобождается от нашего пространства и от нашего времени.
Но эта тайна укоренена, в свою очередь, в другой тайне – в тайне Воплощения Бога. Тело Христово, с самого начала Его земной жизни, по самой логике такой мысли, соединилось с Его божественностью. И в таком единении оно стало причастником божественной природы.
Я, конечно, прекрасно знаю, что для современных ученых термин «божественная природа» ничего не значит. Конечно, они абсолютно правы. Но мне все же кажется, что бывают разные языковые уровни. Так физики сами не знают, что же из себя представляет материя, и между собой часто пытаются обойтись без этого термина. При этом довольно часто уйти от этого слова не удается. Мы так же точно не знаем, что такое жизнь, любовь и т. д. Признаем здесь лишь тот факт, что в хорошем богословии о божественной природе принято говорить лишь негативно, определяя, чем она не является. И здесь как раз именно такой случай. Бог, Божественная природа, ускользают от пространства и времени[241].
А следствием такого единения тела Христова с Божественной природой стало то, что Христос, даже в своей человеческой природе, также освободился от ограничений пространства и времени.
Я считаю, что во всех подобных текстах нужно не терять из виду их очень конкретный смысл. И тогда это значит, что конкретно Моисей, Авраам, первые люди, и, если идти еще дальше, сам изначальный большой взрыв[242], все это было сотворено в Теле Христовом. Это все, видимо, предполагает, что Тело Христово, невидимое, каким-то образом существовало уже с самого начала мира? Мы оказываемся тут в самой абсурдности, ведь тогда это значит, что Мария уже тогда родила ребенка и т. д. Нет! Это просто связь, объединяющая каждого из нас и весь сотворенный мир с Телом Христовым, расположенном в таинственной точке, ускользнувшей из пут как пространства, так и времени. Об этом же говорил и Майстер Экхарт по поводу жертвенного Тела Христова, отмечая, что даже наше единение с Его Телом уже само по себе свободно от времени и пространства.
Когда наука подтверждает веру
Повторимся: голограмма – это всего лишь сравнение, ориентир, позволяющий утверждать, что все то, о чем я вам говорил и буду говорить и далее, не так уж и безумно, как могло бы показаться до этого открытия. Вы видите теперь, как опасно строить богословие только в той парадигме, которая предполагается современной ему наукой. Потому что все то, что Майстер Экхарт говорил нам о евхаристии, или же эти фанта стические утверждения апостола Павла о Христе стали звучать весомо вовсе не из-за научного прогресса. Они звучали так сразу. Просто нужно было научиться доверять опыту мистиков, начиная с апостолов Иоанна и Павла.
Другие ученые развивают другие направления, с другим словарем, но их идеи тоже удивительным образом перекликаются. Так, например, Руперт Шелдрейк развил целую теорию, получившую название «морфогенетических полей». Руперт Шелдрейк не физик. Но в каком-то смысле его свидетельство даже еще интереснее. Потому что в других науках и другими путями некоторые ученые приходят к похожим интуициям. Шелдрейк биохимик, специалист по молекулярной биологии. Он, в частности, занимается проблемами развития растений.
Шелдрейк начал развивать свою теорию с одного важного положения, с одного факта. Почти везде, говорит он, разговор заходит о «генетической программе», которая, как предполагается, предшествует формированию тела, уже с самой первой клетки. Возможно, признает он, что такой «основной принцип» в самом деле управляет развитием нашего тела. «Но если это так, то называть такую программу “генетической” не стоит, это не точно: она не генетическая, в том смысле, что она расположена не в генах… Если бы генетическая программа была заключена в генах, тогда все клетки тела были бы запрограммированы одинаково, поскольку они содержат в целом одни и те же гены»[243]. Почему же тогда, спрашивает он, одни клетки образуют руку, а другие глаз? Видимо, должна существовать какая-то сила, которая следит за правильностью формированием организма. Но сила эта не локализована. Она повсюду и нигде, как гармония пейзажа, изображенного художником, наподобие того, что физики называют «полем».
Сыграли свою роль и другие факты. В Англии проводили опыты на крысах. Затем те же самые опыты воспроизвели в Австралии. Не было никакой возможности передать полученные знания от первой группы второй, ни с помощью сигналов, ни через наследственность. Но при этом создавалось впечатление, что на поведение животных второй группы повлиял опыт, полученный животными первой группы. То есть тот же самый процесс повторился сам собой[244]. Если бы и другие исследования подтвердили эти первоначальные выводы, то у нас, возможно, уже были бы доказательства, что такие силовые поля существуют. Но, возможно, что речь при этом шла бы о множестве силовых полей, расположенных на разных уровнях и т. д.
Другие исследователи пришли к тем же выводам другими путями. Например, Вахе Зартариан и Мартин Кастелло: «Любые действия, совер шенные человеком или животным – потому что механизмы тут одни и те же – все их мысли тут же оказывают непосредственное влияние на совокупность индивидов… Рискуя шокировать читателя, скажу, что все мы находимся в постоянном “телепатическом” контакте с нашим окружением, с нашим видом»[245].
В этой гипотезе меня снова интересует одна вещь, то, как она пытается определить взаимодействие между людьми, отдаленными друг от друга в пространстве и во времени; когда люди, разделенные на уровне наших органов чувств, все же воссоединяются где-то еще таинственным, но тем не менее вполне реальным образом. Хотя я в курсе, что это всего лишь гипотеза, все еще вызывающая множество сомнений среди ученых.
Но, еще раз повторюсь, что сами ученые не считают эти гипотезы такими уж абсурдными, поскольку сами их и выдвигают.
Да и предложенная параллель между нашим единством со Христом и голограммой не единственная из возможных. Можно взять за образец и русскую матрешку, например. Тогда Христос будет либо самой большой матрешкой, в которой помещаются все остальные, либо, наоборот, самой маленькой, потаенным сокровищем, придающим смысл всем остальным.